© Текст книги является безраздельной собственностью автора. Книга предназначена исключительно для ознакомительного прочтения. Всякое распространение данного текста без согласия на то автора является нарушением закона со всеми вытекающими из этого последствиями!

                         Авторская редакция

Сказать, что книга необычна – мало сказать! Роман уникален по своей необычности. И дело тут вовсе не в том, что в романе много очень ярких откровенных эротических сцен, и довольно часто встречаются нецензурные слова и выражения. А дело в том, что, если можно так выразиться, степень естественности этих сцен, этих неудобных выражений настолько высока, что герои представляются совершенно реальными… живыми людьми, которые обитают в том же мире, в котором живем мы с вами, находятся между нами.

Да, герои романа живут между нас. Мы видим их, встречаемся с ними. Мы с ними дружим, и мы с ними ссоримся.

О чем роман? Можно много распространяться о составляющих мира этого романа, вычислять степень величины этих составляющих, сравнивать одно с другим…

Но стоит ли это делать? Совершенно определенно – не стоит!

На протяжении всего повествования показаны разные качества разных людей. Но одно человеческое качество над всем остальным возвышается абсолютной истиной: это человеческая доброта!

И именно об этой человеческой доброте и повествует роман.

Сотсков Е.А.

2020 год. Дмитров

Внимание !

Данное произведение содержит нецензурную лексику, а так же сцены откровенного эротического характера и не рекомендуется к прочтению лицам, не достигшим совершеннолетия, а так же впечатлительным лицам и лицам с неуравновешенной психикой.

Все события и персонажи являются авторским вымыслом. Любые совпадения имён, фамилий и должностей персонажей с реальными именами живых иди умерших людей, а также происходившими с кем-либо в жизни событиями – абсолютно случайны и совершенно непреднамеренны.

ПРОЛОГ

Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.

                                                            Иосиф Бродский

Этот год для меня (да и не только) был необычным и знаменательным во всех отношениях.

В последние минуты года предыдущего самоотставился алкоголик государственного значения Ельцин Борис Николаевич, под занавес, принеся стране нелепые извинения.

Катастрофы всемирного масштаба, которую предрекали многочисленные прорицатели, в том числе и научные, народы мира так и не дождались – «Миллениум» не состоялся.

Израильский Кнессет избрал Моше Кацава в качестве восьмого президента Государства Израиль.

Владимир Путин был избран президентом России на первый срок. Молодой, малоизвестный, внушающий уважение и подающий надежды.

Знаменитая на весь мир страна-хулиган Америка выбрала своего сорок третьего президента Джорджа Буша-младшего.

В Москве по-настоящему заработал бетонно-наливной Храм Христа спасителя.

Лидер израильской оппозиции Ариэль Шарон посетил Храмовую гору, со всеми, вытекающими из этого последствиями.

Появилось мощное орудие сексуального воздействия на мужчин России – группа «ВИА Гра»

Зачем-то сгорела знаменитая железобетонная иголка всея Москвы – Останкинская телебашня.

Я, молодой и беззаботный, потерял серьезную работу, на которой планировал отдавать себя государству всю свою жизнь. Новая же работа (конечно временная) не имела с прежней ничего общего. Предприятие наше только что возникло – мы начинали с нуля.

* * *

Давным-давно это было.

Молоденькая секретарша моего начальника Тонечка Воробьева была от меня без ума (как она сама очень дипломатично дала мне это понять) и, в обеденный перерыв, да и не только, бегала ко мне в мониторку.

Началось это так: в один из таких обеденных перерывов, Антонина зачем-то принесла мне в мониторку кусочек торта, конфет в дешевой алюминиевой миске и баночку (неполную) какого-то своего национального (Антонина была девушкой еврейских кровей) варенья из редьки, с непроизносимым названием айнгимацх, на удивление вкусным, и, с еле заметным смущением тихо проворковала:

– Женя (Женя это – я), наши решили микро сабантуйчик устроить, вот, поучаствуй…

В этот момент, неожиданно для нас обоих, в коридоре послышался голос нашего Босса. Антонина испугалась, быстро огляделась, задержав взгляд на дверце огромного встроенного шкафа.

– Тонь, ты что? – реально удивился я.

– Знаешь, Жень, – зашептала она, – Босс говорит, что я неровно к тебе дышу!

Я мгновенно оценил ситуацию. По отдельно понятым словам начальника предположил, что в мониторку он не зайдет, но виду не подал. Вместо этого, я приблизился к Антонине, слегка прижал ее к стене и, заглянув в ее распахнутые от страха глаза, голосом демона-искусителя произнес:

– Правда? М-м-м-м… И ты мне тоже нравишься!

Антонина хлопала глазами и молчала.

Я, продолжал глядеть в ее влажные карие глаза и, приблизив свои губы к ее губам, но, не касаясь их, еле заметно покачал головой из стороны в сторону. Заметив, как глаза моей пленницы подернулись легким туманом, а дыхание действительно стало неровным, я… ничего не сделал, медленно отпуская красивую еврейскую девушку на свободу.

И так, мы дружили. Дружба наша была столь крепка и незыблема, что мне иногда даже приходилось действительно прятать ее в шкафу, когда в мониторку заходил начальник.

Начальник – Исаев Александр Николаевич (в девичестве Самсон Абрамович Кацман) был молод, красив (для самого себя), неумен и амбициозен. Маленького роста, этакий холеный типчик, всегда в одном и том же, идеально сидящем костюме, голубовато сером и всегда в разных рубашках (золотые запонки в манжетах). На шее постоянный, как аксиома, полосатый галстук, лакированные туфли и классически картавая речь. Поговаривали (со слов Лешки, водителя Исаева), что имелась у него жена – дама невероятных размеров, потная и неаккуратная.

– Посмотри, – обычно говорил он, – посмотри по камерам, где моя Антонина, что-то ее нет нигде!

Я обыкновенно смотрел по камерам и, даже, если Тонечка Воробьева и обозначалась где-то, говорил неправду:

– Не видно. Может в лаборатории?

– Да нет ее там… – задумчиво так отвечал начальник и смотрел на меня подозрительно.

Тогда я, громко так, что б до шкафа дошло:

– Наверное, писает или какает!

– Издеваешься? – кривился начальник.

– Конечно! – бодро отвечал я (он же не знал, что я не над ним издеваюсь).

Когда начальник уходил, Тонечка элегантно выпархивала из шкафа, вся красная, хоть прикуривай. И тогда она мне очень нравилась!

Вот так мы и жили. На работе. Можно сказать, весело жили, интересно и разнообразно. И об этом далее…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В один из обычных дней тех стародавних времен, когда небо было голубее, трава зеленее и забористее, а Тонечка Воробьева была просто Антониной, я скучал, сидя за мониторами после глубокого здорового десяти часового сна на рабочем месте.

Маленькое пятнышко на экране быстро приближалось, преобразовываясь в странно хромающий девичий силуэт. Минуя свой офис, Антонина ворвалась в мониторку. Волосы растрепаны, не совсем отвалившийся каблук неестественно свернут на бок.

– Ты представляешь, – возбужденно прощебетала она, излучая красивыми карими глазами знакомую мужчинам энергию, – там такая огромная собака… ну, собака – мужик…

– Кобель, – поправил я Тонечку Воробьеву. – Собака-мужик – это кобель. У него яйца болтаются.

– Да! Еще какие… – задумчиво и как-то торжественно произнесла Антонина, густо краснея, и неотвратимо делающаяся из просто хорошенькой девушки, в существо, непреодолимо притягивающее самцов всех видов и типов.

«Надо бы ее трахнуть», – подумал я, проваливаясь в ее необычайно глубокий взгляд.

– Ты представляешь, – уже хрипловатым голоском продолжала она, – этот… кобель, он на меня… напрыгивал, и так делал, так делал…

– Ну-ка, как, делал? Как, покажи!

– …Ну… вот так… не понимаешь, что ли?.. А вдруг он искусает меня?

«Течка у нее что ли?» – подумал я, представляя, как огромная дворняга вгоняет своим собачим инструментом полоску ее трусиков в туда.

Помада на ее пересохших губках ощущалась сладким ванильным кремом.

«Точно. Течка!» – безапелляционно констатировал я, очень легко проваливаясь пальцем в такую известную неизвестность.

С тех пор миловидная девушка Антонина превратилась в очаровательную Тонечку Воробьеву.

* * *

Через некоторое время (не очень продолжительное) после этого, в общем-то, незначительного происшествия, Тонечка Воробьева пригласила меня в свою еврейскую семью. Пригласила под видом сломавшегося телефона. Изобразив некоторое сомнение (искусственное конечно – мне очень нравилось, как Тонечка смешно надувала губки, изображая обиду – также искусственную конечно), я согласился.

Телефон оказался исправным, только слегка и неумело подпорченным. Положив руку на аппарат, я предположил – громко так, чтобы было слышно не только одной Тонечке Воробьевой, что ремонт потребует некоторого времени.

Тонечка заговорщицки улыбнулась и закрылась со мной в своей комнате, и мы… долго… разговаривали…

Чай – две изящные (некаждодневные) чашки на круглом подносике – с маленькими пирожными, впрочем, оказался весьма кстати.

…Потом родители провожали меня и загадочно так улыбались. Очаровательная Тонечка Воробьева выглядела счастливой. Да я и тоже… был весьма доволен сам собой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Как-то раз всегда такая пунктуальная Тонечка Воробьева опоздала на работу на целый час. Каблук туфли, который я в прошлый раз наспех пришурупил кривым саморезом по дереву, она держала между пальцами левой руки на манер сигареты.

– Вот! – произнесла она отстраненным хриплым голосом, глядя куда-то мимо меня.

– Сломался уже?

– Вот, опоздала…

«Ба! Да она пьяная!» – неприятно для себя самого понял я.

– Я не пьяная, – не заметив, что «поймала» мою мысль самой себе ответствовала Тонечка, – я отравилась. Блядь, как хуёво-то!..

– Самогон пили, что ли? – удивлялся я, искренне не понимая, как может произносить такое, интеллигентная во всех отношениях дама!

Тонечка Воробьева свела красивые глазки к не очень красивому носику так, что мне показалось, будто она левым рассматривает правую стену, а правым наоборот. Я стоял посередине и опасался того, что она меня вообще не видит.

– Ага. Самопляс ча-ча-ча! …Как я такая к начальнику пойду?

– Не парься, нет его. В Москву укатил. Однако, похм… полечиться надо, – забросил я пробный шар.

Тонечка Воробьева думала с минуту. Потом попыталась развести глаза. Это, хоть с трудом, но получилось, правда, ненадолго.

– Зачем?

– Надо, – не понимая, к какому именно моему сообщению относится ее вопрос, универсально ответил я.

– Наверное, надо, – равнодушно ответила Тонечка Воробьева, безрезультатно пытаясь взять под контроль, живущие сами по себе, красивые еврейские глаза.

– Блядь, меня сейчас вырвет, – как мне показалось, удивленно и одновременно устало предположила Тонечка Воробьева.

Пожав плечами, я указал Тонечке на мусорную корзину. Она ринулась в угол, низко склонилась над корзиной, упершись руками в стены. Короткая клетчатая юбка не скрывала съехавшую в сторону полоску трусиков…

…Я лечил ее сзади, торопясь, потому что ни в какую Москву начальник не уезжал. Тонечка Воробьева самоотверженно блевала мимо мусорной корзины, совершенно не замечая, что происходит с ее задней частью! Два, так непохожих друг на друга физиологических акта, происходили параллельно и удивительно синхронно по всем своим возрастающим и стихающим ступеням, уверенно продвигаясь к своему завершению.

Мы кончили одновременно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В одно мое воскресное дежурство, когда никаких начальников нет, Тонечка приехала на велосипеде. Сказала, что документы просили забрать.

Пустобрех-дармоед Мишка (сообакин сын) зачем-то залаял на нее. Наверное, на велосипед разозлился. Пришлось идти к ней на выручку.

Тонечка в мониторку не пошла – сразу наверх. Перед самым выходом, в коридоре я остановил ее, заглянул в глаза томным взглядом, бесцеремонно рукой забрался ей под короткую юбку и нежно провел ребром ладони меж ее ягодицами и весьма ниже.

Тонечка вспыхнула и… отстранилась. Впрочем, как-то так неуверенно отстранилась, не сразу.

«Ну, женские дела, наверное», – глубокомысленно оправдал я свою неудачу.

Я смотрел в ее красивые карие глаза, наслаждаясь такой знакомой (в определенные моменты наших отношений) глубиной, целомудренно чмокнул ее в щечку. Тонечка застенчиво опустила глазки, постояла так немного, вновь подняла на меня взгляд, и мило улыбнулась. Эта улыбка ее сладко проникла в душу, сжала сердце и опустилась вниз известным всем мужчинам напряжением.

Тонечка уехала на своем велосипеде, а я стоял загипнотизированный, и какое-то незнакомое, необъяснимое чувство медленно и неудержимо овладевало мной.

«Странная она какая-то сегодня, – недоумевал я, – необычная…»

* * *

В одну из промозглых ночей мне не спалось. Я смотрел в монитор и в грудах металла в цеху в своем воображении строил парадоксально необычные замки. Внезапно пришло воспоминание: Тонечка Воробьева как-то рассказывала, делая страшные глазки, что не ездит на велосипеде.

В следующее мое дежурство в будний день, между всем прочим, она поинтересовалась, как мне глянулась ее сестра-близняшка Аня?

В красивых глазах ее я прочитал озорство, граничащее с хулиганством.

– …Вы… очень похожи… – попытался вывернуться я, совершенно сбитый с толку. – У вас одинаковые… эти… носики… но ты… ты, безусловно, красивее!

– Не-а! – не поверила Тонечка Воробьева. – Мы разные. Совсем разные!

– Правда? – очень заинтересованно спросил я… И надолго задумался.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Один раз в конце своего рабочего дня Тонечка Воробьева куда-то очень торопилась. Заскочив на минутку ко мне в мониторку, она попросила выбросить использованный рулон пленки от факса куда-нибудь подальше, а еще лучше, вообще сжечь. Наш начальник Исаев был весьма подозрительным, наверняка эта инициатива исходила от него.

Этот рулон я зашвырнул в шкаф и сразу про него забыл. Только через неделю, я его случайно обнаружил, и, отмотав немного, глянул на свет. Оказалось, что пленка сродни копирки. На ней было видно все, что печаталось на факсе. При следующей встрече с Тонечкой Воробьевой я сказал ей, что сама пленка не нужна, а вот пластиковая втулка, на которую она намотана, мне сгодится. С тех пор Тонечка Воробьева несколько месяцев таскала мне все использованные рулоны от факса. И конечно с пленкой. Ну, в самом деле, не сматывать же изящными женскими пальчиками с наманикюренными ноготочками километры пачкающейся пленки.

А я че, а я ни че! Дежурство длинное, делать все равно нечего. Вот я и читал и всешеньки знал, чем наши начальники занимаются. Пре интереснейшее занятие, скажу я вам, милостиздари! Даже о самом мне что-то промелькивало.

Читая пленку, как увлекательный роман, я… задежурился глубоко за полночь.

Как назло утром у меня не сработал будильник, и я проспал приход начальника. Слава Богу, он не зашел в мониторку, как делал это обычно, а сразу прошел к себе наверх. Его звонок и разбудил меня. Он что-то спрашивал, я что-то отвечал… наверняка невпопад. Когда до моего сознания тревожными уколами дошла его озабоченность и подозрительность в нашем телефонном разговоре, я почти проснулся.

– Антонина у тебя? – как-то уже знающе спросил он?

– Нет, конечно, почему у меня? – безнадежно фальшивым тоном отвечал я, просыпаясь окончательно.

– Сейчас приду! – ответил начальник и положил трубку.

Идти ему секунд сорок, успокаивал я себя, роняя стул, в срочном порядке убирая постельные причиндалы в многофункциональный шкаф.

Когда начальник вошел в мониторку, я, как и положено, бдел у экранов мониторов.

– Она что, не приходила еще, – раздраженно и больше утверждающе, чем вопрошающе пробубнил он, сильно скосив глаза на предательски раскрывающуюся и скрипящую дверь шкафа.

«Пиздец! – подумал я. – Точно теперь отберет мою любимую подушку. Одеяло… хрен с ним, телогрейками накроюсь, а вот подушка…»

Я отчетливо и ярко представил, как на этой подушке механически ритмично, возвратно-поступательными движениями существовало Тонечкино лицо, в обрамлении растрепанных волос, с глуповатой улыбкой наслаждения… И я твердо решил, что подушку не отдам ни за что!

– Не отдам!.. – ни к селу, ни к городу заявил я предательски хриплым голосом.

– Чего не отдашь? – спросил, сбитый с толку начальник, отвлекшись от шкафа.

– Вон она идет, – скорее предположил, чем увидел я, показывая на экран монитора.

Тонечка Воробьева действительно шла. Но шла как-то странно. Когда она была уже близко, я понял, что она тащит за проволоку что-то большое и неудобное. Начальник не разглядел этого, поэтому необычностью происходящего не заинтересовался.

– Если зайдет сюда, посылай сразу в лабораторию, – раздраженно скомандовал начальник, последний раз, перед уходом, бросив на шкаф уже не такой подозрительный взгляд.

* * *

Тонечка боком вдвинулась в мониторку, с гордостью представляя мне предмет, в котором сразу определилась внутренняя плата старого лампового телевизора, такая глупая, и такая трогательно ненужная.

Вот! – с нотками экстаза гордости воскликнула она, заглядывая мне в глаза с желанием моего восторга. – Я подумала, что тебе нужно!

«Боже мой! – испугался я. – Ведь я даже знаю, где эта плата валялась, сам этой дорогой хожу. С километр тащила! Куда ее теперь? Разве что дверь кафа подпереть…»

– Колготки вот порвала…

– Спасибо, заботливая ты моя! Все в дом! – похвалил я Тонечку Воробьеву, пальцами продвигаясь все выше по разлезающемуся шву ее колготок. – Может скотчем заклеить? Иди сразу в лабораторию, начальник ждет.

– Я знаю, звонил. Как с такими колготками к нему?

– Сними их вообще, а то подумает чего!

– Точно!

Колготки добавились к подушке в шкафу.

* * *

Смена кончалась, я собирался домой. Совершенно ненужная мне телевизионная железяка немым укором стояла в углу.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Как-то раз, на одной из многочисленных корпоративных пьянок, которые, иногда по поводу, а в основном без повода, очень любил организовывать Главный инженер – мужик грузный, потный и в шляпе, я проговорился, что полжизни занимаюсь радиосвязью. На следующий день начальник вызвал меня в свой кабинет. Понятное дело, не зная его намерений, я насторожился.

«Точно, – рисовал я в уме картины одна страшнее другой, – точно, спалил меня кто-то с Тонькой! Сейчас уволит на хрен!»

В кабинете начальника не оказалось. Зато у окна, подпирая подоконник огромным животом, задумчиво существовал Главный инженер, бессмысленно обмахиваясь своей шляпой.

– Александр Николаевич-то где? Только что вызвал? – невинным тоном спросил я колыхающееся пузо, пытаясь выведать хотя бы направление интереса начальника ко мне.

– Пипиндра какая-то, а не погода, не могу больше эту жарищу терпеть! – красивым басом церковного певчего, пророкотал Главный инженер.

– Михалыч, а в буфет столовки пиво свежее привезли. Холодненькое, – на всякий случай располагал я Главного инженера к себе.

– Да знаю я, рано еще.

«Еще б ты не знал, – изучал я Михалыча, – это твоё!»

– Так чего начальник-то звал?

– Сейчас придет. В туалет вышел.

– А Антонина наша где? – выпытывал я хоть что-нибудь. – Я ее что-то совсем не видел сегодня.

– После обеда будет, твоя Антонина.

«Точно, пиздец! – еще больше испугался я. – Вот он и проговорился!»

Выражение «твоя», как мне показалось, было произнесено с еле скрываемой издевкой.

Начальник, всегда пытающийся выглядеть деловым и от этого часто казавшийся глуповатым, стремительно прошел к своему столу, но садиться не стал.

– Евгений! – как-то странно торжественно произнес он. – Ты же ведь у нас радиолюбитель!

– …Ну, вроде того, – уже понимая, что сегодня меня точно не уволят, все-таки с неуверенностью произнес я, – починяю понемногу…