Глава 1

Уна сделала шаг по засыпанной снегом дорожке, и вдруг насторожилась – странный звук. Что угодно, но только не этот звук! Хотя… почему бы и нет? Послали за помощью, ребенок заблудился, устал, замерз – вот и плачет. Тогда надо его найти! Ведь пропадет! Мороз-то к ночи крепчает. Уна тепло одета, но неприкрытый нос и румяные от мороза щеки пощипывает.

В лесу уже почти темно – сумерки. Так-то можно было бы и не ходить за водой, половина кадки в наличии, да если что и снегом набить деревянные бадьи, но сегодня последний день седмицы, неплохо было бы и помыться. Хотя бы помыть голову. Уна коротко стрижется, как и положено простолюдинкам (самое большее – до плеч), но и короткие волосы требуют мытья, иначе так можно и насекомых развести. Брр… Да и постирать бы неплохо. В общем – с десяток походов к заранее расчищенной проруби.

Темноты Уна не боялась. Она уже привыкла жить в одиночестве, да и вообще никогда не была слишком уж мнительной, а кроме того, у нее есть ее Кахир, и ее Голос. Кахир – пес, холка которого приходилась Уне почти по грудь. Уна великим ростом не отличалась, а вот Кахир – совсем наоборот. Помесь северного волка и северного волкодава, он был слишком крупным для таких помесей, обычно не отличающихся массивным сложением. Кахир весил как взрослый крепкий мужчина, и скорее всего, был сильнее любого из обычных мужчин. Псу было уже семь лет – совсем взрослый, можно даже сказать на склоне собачьих лет – но на его силе и выносливости это пока никак не сказалось. Он исправно загонял добычу и частенько приходил в избушку, облизывая окровавленные лапы и морду. Когда Кахир был молодым, он приносил часть добычи Уне – половинку косули, задушенного зайца, пойманную тетерку без головы (ему почему-то нравились птичьи головы), но Уна не ела принесенной ей дичины. Она вообще не ела мяса. Не могла. Просто не могла, и все тут – не по вере, не по убеждениям. Ей просто было жаль животных. Они не заслужили того, чтобы она их убивала и ела. Кахир – другое дело. Он ведь зверь, а зверь должен есть мясо. Уна всегда терпимо относилась к слабостям окружающих ее живых существ, в том числе и слабостям людей. Что поделаешь, если они такие…

Голос проснулся в Уне еще во младенчестве, когда она, лежа на шелковых пеленках требовала материнского молока – кормилица тогда даже потеряла сознание от испуга. Голос не все могут переносить спокойно. Боятся люди. И не люди – тоже. Никакое зверье не сможет ничего сделать Певице, звери попросту разбегутся, повинуясь волнам вибрирующего, чарующего голоса.

Кахир глухо зарычал и рысью помчался вперед – туда, откуда предположительно и послышался детский плач. Вернее – стон, и тихое-претихое хныканье. Уна прибавила шаг, почти перейдя на бег, и скоро вышла на тропу, по которой она добиралась до лесной дороги. По этой дороге зимой возят срубленный на болоте лес. Летом там делать нечего – только комаров кормить – а вот зимой, когда болото подмерзает, через болото сразу тянутся самые смелые и жадные из лесорубов. Смелые – потому что болото вроде как замерзает, но… бывает так, что и не совсем. И тогда велик шанс угодить в липкие объятья трясины, их которой нет и не может быть спасения. А жадные потому, что порубка летом за болотом стоит очень дешево в сравнении с порубкой в тех местах, которые гораздо более доступны. Имперские чиновники четко определяют степенно доступности леса и в соответствии с этих устанавливают цену на порубочную лицензию. Уна уже много лет общается с лесорубами, так что порубочное дело для нее совсем даже не откровение.

До дороги всего шагов двести, и эти двести шагов Уна постоянно чистит от снега широкой деревянной лопатой. Во-первых, чтобы людям легче было к ней добраться. Люди – ее заработок, ее еда.

Во-вторых, чтобы не засиживаться, чтобы кровь гуляла по телу. Физические упражнения так же необходимы для здоровья тела, как и правильная еда, как правильные травы, употребляемые от различных хворей. Уж Уна-то это прекрасно знала. И как ей не знать, если она, Уна, живет тем, что лечит людей травами, и… (потихоньку!) Голосом.

Это была девочка. Вначале Уна не поняла, что это девочка – во-первых, сумерки, во-вторых… во-вторых, одет ребенок был довольно-таки странно, в одежду, которая больше приличествовала мальчику: штаны, странного вида ботинки, довольно-таки драные и неухоженные, куртка – не драная, но точно не новая, и застиранная. Тоже, кстати, странная – ткань не была похожа ни на одну из тканей, которые Уна видела в своей жизни. А она видела много, очень много тканей, и таких, от которых у любой деревенской девки просто захватит дух и несчастная брякнется в обморок. Уна видела даже волшебную ткань с Островов, которая по настроению хозяйки меня свой цвет и рисунок. За такую ткань платят золотом сто весов золота на один вес такой ткани. И это еще дешево, потому что волшебная ткань обладает и еще кое-какими особыми свойствами, известно о которых только ее счастливому владельцу.

Эта ткань шуршала так, как ни одна из тканей, и на ней не было видно никаких нитей. Ощущение такое, будто эту ткань не ткали, а… сделали с помощью одного из островных заклинаний.

Уна подхватила ребенка, легко, как перышко – он был совсем небольшой, худенький, даже сквозь ткань прощупывались ребра. Казалось, этого ребенка неделями, а может быть и годами не кормили досыта. Как такое могло быть в северных, довольно-таки зажиточных деревнях? Да запросто могло быть. Нет у тебя отца-матери, нет близкой родни, которая о тебе будет заботиться – вот и живи как можешь, как знаешь. Или ложись, и помирай, если совсем уж стало невтерпеж.

В общем, о том, что в ее руки попала девочка, Уна открыла только в избушке, когда стала раздевать ребенка, чтобы как следует осмотреть. И кстати сказать – опять удивилась: на ребенке под верхней одеждой было надето нижнее белье, какого Уна никогда в жизни не видела. Что-то вроде ночной рубашки с тонкими лямочками, и тоже из ткани, которой Уна никогда не видела. А еще – на этой рубашке был рисунок! Странное существо с огромным клювом и выпученными глазами. Рисунок был и на трусиках – не таких, какие носят деревенские дети, эти трусики будто бы пошили где-то в большой мастерской – аккуратно, ровно – трусики были все в красных яблочках, маленьких, и с листочками. И вот под трусиками и открылась истина – девочка! Это была девочка!

А еще открылось то, от чего Уна просто содрогнулась. Во-первых, у девчонки распухло плечо – оно было красным, больным даже на первый взгляд в свете маленького магического светильника и отблеска огня, пожиравшего дерево в большой каменной печи.

Во-вторых, на теле девочки имелись многочисленные шрамы и еще не до конца зажившие ушибы. Гематомы – желто-синие, и тоже болезненные на вид, были на ее спине, на худой попке, торчащей острыми костями, на ногах, довольно-таки стройных и длинных, но худых, как спичка, и скорее всего не от природы, а от недоедания.

И самое отвратительное было даже не это – часть шрамов представляли собой ожоги, маленькие такие ожоги… будто кто-то прикладывал к телу девочки раскаленный прут или горящий уголек. Уне встречались такие шрамы – на взрослых мужчинах, лесорубах. Народ тут разный, были и бывшие преступники, которые старались скрыть свою прежнюю жизнь. Но от лекарки не скроешься, она видит все. Тело для нее – как раскрытая книга. Хорошая лекарка понимает без объяснений. Уна была хорошей лекаркой. Очень хорошей.

Уна положила бесчувственную девочку на лавку возле печи, завернув ее в овчинный тулуп, и принялась наполнять водой деревянную бочку для купания. Вообще-то бочку она готовила для себя, но что поделаешь, раз так уж получилось? Девочку первым делом надо помыть и осмотреть, а потом уже все остальное. И уж точно теперь не до мытья хозяйки дома. Жаль, но обойдется – завтра помоется. Зимой все равно делать нечего, торопиться некуда – днем раньше, днем позже… да и кто ее тут нюхает? Если только Кахир, а от него самого псиной несет за десять шагов.

Потрогала воду рукой, поплескала в задумчивости… добавила ковшик холодной. Не надо сейчас горячей воды, пусть будет тепленькая, чуть теплее чем температура тела. Достала душистое мыло, которое варит тетушка Забель – на пряных травах, очищающее и просто приятное телу, положила на скамью. Развернула тулуп, достала девочку, и снова поразилась ее худобе и малому весу. Ну как щенок, весит ничуть не больше!

Подошел Кахир, шумно принюхался, посмотрел в глаза хозяйке – мол, ты кого тут нянчишь?! Это еще что за мелкое вонючее существо?!

– Вот, у нас теперь прибавление, серая твоя морда! – хихикнула Уна и толкнула массивную тушу волкособа упругим, крепким бедром – Теперь веселее будет! На какое-то время – веселее…

Уна почему-то сомневалась, что за девочкой кто-нибудь придет, что кто-то сейчас ее усиленно ищет. Она сама не знала – почему возникло такое ощущение, но вот возникло оно, да и все тут! Уна была очень умной и образованной женщиной, а еще – обладательницей Голоса. А все потомки Древних, все обладатели Голоса ко всем своим незаурядным талантам имели невероятно развитую интуицию, которую несведущий человек назвал бы прорицанием. Впрочем – а чем прорицание отличается от интуиции? Кто может сказать? И в том, и в другом случае обладатель этого умения способен без каких-либо к тому предпосылок взять, да и угадать события, которые могут произойти в недалеком, а иногда и очень далеком будущем.

Уна никогда не считала свою интуицию такой уж великой – ну да, она иногда может угадать, вернее узнать некие события (за счет чего в том числе, кстати, она некогда осталась жива), но чтобы делать прогнозы на годы и десятилетия – нет, настолько ее дар не развился. Кстати, вот наверное чем и отличается интуиция от настоящего прорицания – прорицатель предсказывает на годы вперед, а тот, у кого развита лишь интуиция – на дни, или на часы.

Ну что теперь поделаешь… Уна не Древняя, а дальний потомок Древних, и после того, как Древние стали брать в жены и жениться на обычных людях – кровь их разбавилась настолько, что магические способности у потомков некогда могучих магов стали очень слабы и редки. Иногда – исчезающее малы.

Уна медленно, осторожно подняла девочку, взяв ее за талию, и стала погружать в бочку – ноги ребенка коснулись поверхности воды, ниже, ниже, вот уже колени покрыты теплой водой….еще ниже… и тут… девочка встрепенулась, открыла глаза и закричала! Страшно, жутко закричала, так, что в ушах Уны даже зазвенело! Вцепилась в края бочки, и продолжая вопить, попыталась выпрыгнуть на пол!

Уна с трудом ее удерживала – в хрупком теле оказалось столько силы, что это было просто невероятно. Непонятно чего испугалась девчонка, но только этот страх похоже что удесятерил ее силы. Было полное ощущение того, что девчонка сражается за свою жизнь, дает миру свой последний бой.

Видать, она из тех людей, которые никогда не сдаются! – подумалось Уне, которая безуспешно боролась со скользким от воды и невероятно сильным существом. Дело в том, что лекарка боялась повредить девочке – у нее и так похоже что сломана ключица, попробуй как следует прижать – можно и руку сломать, и ребра. Уна была довольно-таки крепкой взрослой женщиной, физические упражнения и жизнь в одиночестве в лесу развили ее мускулатуру настолько, что с нее можно было писать анатомический атлас (она спокойно поднимала тяжеленные мешки и без проблем могла ворочать здоровенного мужика на кушетке для лечения). Иначе тут и не выживешь – это лес, тут или ты делаешь, или помираешь.

Положение спас Кахир. Он подошел, понюхал вопящую девчонку, потом оскалил зубы и так оглушительно гавкнул, что даже перекрыл девчоночьи вопли. А девочка от неожиданности замолчала, ошеломленно посмотрела на пса, широко раскрыв глаза и выпучив их как на какое-то чудо (собак не видела, что ли?), а потом тихо заплакала, всхлипывая, и продолжая цепляться ручонками за края кадушки.

– Ну ты чего, чего? – дрогнувшим голосом спросила Уна, сердце которой сжалось от тоски и жалости – Тебя никто не тронет! Это добрая собачка, просто не любит, когда шумят. Кахир, ну-ка, успокой ее!