Часть первая
Кавалер «Бешеного креста»…

Глава первая
Мой друг – лошадь

Для меня все поляны одинаковы. Как разобрать – где больше клещей, где меньше? Потому вечером приходится уповать на удачу, а утро начинать, встряхивая одежду и проверяя, – не торчит ли откуда-нибудь набухшее тельце кровососа. Знавал я драбанта, что мог угадать количество кровопийц с точностью до дюжины на ярд. Правда, кончил он плохо – не разглядел змею.

Расседлав Гневко, вытащил из сумки пригоршню черных сухарей, грустно вздохнул и протянул гнедому. Жеребец с жалостью посмотрел на меня и, помотав головой, ушел в одуванчики.

– Благодарствую! – с облегчением выдохнул я вслед.

«Счастливец!» – позавидовал гнедому и лег. Пожалуй, скоро самому придется переходить на подножный корм. Вроде из одуванчиков салаты делают? Тьфу …

Посматривая на сумеречное небо, я смаковал каждую крошку и размышлял – что бы такое продать, если не удастся пристроиться на службу. Конечно, имелись у меня кое-какие вещички, позволявшие провести годик-другой в сытости и покое, но – жалко! Пока есть надежда, буду терпеть.

Чутье, выработанное за двадцать лет службы (жизни?) в наемниках, по привычке отмечало все незнакомые и, стало быть, опасные звуки, передвижения и шевеления примерно… ну, не за милю, но – за полмили, так уж точно! Вот и теперь – я уже минут двадцать как определил – что по соседству со мной остановилась телега. Судя по скрипу деревянных осей – крестьянская. Скрип, однако же, мягкий, не резкий. Стало быть, хозяин – мужик хозяйственный, не забывает смазывать колеса своего «тарантаса» и, не жадный – на дегте не экономит! Жаль, не слышно ржания лошади – можно о хозяине узнать больше. О том самом, что брел сейчас ко мне и поминутно останавливался, будто решал – а не повернуть ли обратно? Значит, чего-то он от меня хотел, но не был уверен, что дело выгорит.

– Господин рыцарь… – робко спросил незнакомый голос. – Простите, если разбудил… Дело у меня к вам…

Разбудил! Да твое сопение за милю слыхать! Ну, какое может быть дело у пейзанина к наемнику? Хотел было послать крестьянина … лесом, но передумал. Кто знает, может, его барон (или – кто у них там?) нуждается в мо́лодцах, вроде меня?

– И…? – Приподнялся я на локте.

– Я, это… Ваша милость… – засуетился крестьянин. – Дело у меня к вам, – повторил он, запинаясь. – Вернее, не к вам, а к вашей лошади. К коню, то есть… Важное, дело-то! Вот те раз! А на вид – вроде бы нормальный мужик. Одет, хоть и просто, но чисто. Опять-таки – в сапогах, а не в постолах. Выглядит как приличный зажиточный крестьянин. Хотя видывал я и герцогов спятивших, и графов, и даже одного короля! (Что б ему провалиться куда-нибудь, уроду…) На всякий случай я слегка подобрался…

Мужик, заметивший движение, резко отскочил в сторону и залепетал:

– Ваша милость, господин рыцарь! Вы только это – чего худого не подумайте… Лошадка у меня, кобылка, то есть… Я вот и хотел попросить, чтобы вы жеребчика своего одолжили. Вы не сомневайтесь, заплачу по совести!

Хм, уже интересней. Таких сделок мне еще не предлагали…

– А что, в округе жеребцов нет? – полюбопытствовал я.

– Да нет, жеребцов-то много, – почесал крестьянин потный лоб. – Только мне бы хотелось, что бы кобыленок породистый был. А ваш-то коник, вижу, и породой вышел, и статью… Я вас еще давеча на постоялом дворе приметил, вот следом и поехал. Я ж диву дался – вроде воинский человек, а верхом на жеребце…

Еще бы! Не ты первый, не ты последний. Любой нормальный солдат предпочитает ездить на кобыле, ну, а в самом крайнем случае – на мерине. От жеребцов с их вздорным характером и драчливым нравом постоянно ждешь какой-нибудь пакости. Мой гнедой по вздорности и злобности заткнет за хвост любого, зато в бою заменит двух рыцарей и добрый десяток кнехтов!

– Сколько? – спросил я, чтобы не тянуть кота за причиндалы.

– Талер, – быстро ответил селянин. Как-то подозрительно быстро.

– Пять! – затребовал я.

– Ну, это ты, рыцарь, загнул! – обиженно проговорил мужик, переходя на «ты». – Таких и цен-то в округе нет! Да за такие деньги я четырех жеребцов найду. Или – ежели на торг поехать – так и самого коня купить можно… Два!

Врет, небось … Но я-то откуда знаю, сколько стоят «услуги» моего жеребца? Ну, даже если и врет, то поторговаться нужно.

– Хрен с тобой – четыре.

– У, – обиженно протянул мужик. – Много. Давай… – увидев мой кулак, поправился. – Давайте, господин рыцарь, за два.

– Ладно, три! – махнул я рукой. – Но это – последняя цена!

– Два с половиной! – попытался торговаться мужик.

– Свободен! – отрезал я, показывая, что слово мое тверже камня, переживая – не ушел бы благодетель.

Не ушел. Видимо, очень уж ему хотелось заполучить «кобыленка» от чистокровного жеребца. Немного потоптался и потом буркнул:

– Согласен. Три, так три …

– Лады, – кивнул я, протягивая ему руку.

Пейзанин с почтением принял мою ладонь и попытался ее крепко сжать (пережать, что ли, захотел?), заскулил, отпрыгнул в сторону, и принялся дуть на свою мозолистую лапу – такой ручищей раскаленное железо хватать можно…

Отдувшись и отмахавшись, мужик спросил:

– Кобылку-то сюда привести? Или – сами придете?

– Веди, – кивнул я.

Пусть думает, что мы гордые! Наемник-первогодок имеет в месяц всего четыре монеты и ничего, живет. Я – не первогодок, но вчера на последний медяк купил два фунта черных сухарей: фунт – для себя и фунт – для коня… Чего-чего, а торговаться жизнь научила. Ну и как же теперь выполнить самую сложную часть? Нет-нет, это не то, что вы подумали…

Гнедой пасся не слишком далеко, но и не слишком близко от меня. Так, чтобы не мешать, но и прийти на помощь.

– Гневко! – позвал я. – Овса хочешь?

Гнедой навострил уши, зыркнул глазом и сморщил нос: «Ну и где же он? Что-то не наблюдаю…»

– Дело есть! Выполнишь – будет тебе овес, а мне… – Я задумался.

Конечно, первое – овес, потому что Гневко его уже с неделю не видел. А мне? Поесть бы как следует… Согласен на кусок хлеба, куда будет положен большой шмат ветчины. Еще лучше – тарелка холодной телятины или миска тушеной свинины с горохом. А потом? Хорошо бы – новый плащ, бельишко. Словом, трех талеров на все не хватит! За последний год, что выпал у меня безработным, а значит – безденежным, прорех в хозяйстве накопилось столько, что лучше не и не вспоминать.

Пока я предавался невеселым думам, Гневко подошел вплотную и выдохнул в лицо горьковато-мятным запахом одуванчиков: «Выкладывай!»

– Кобылку просили ублажить, – доложил я. – Денег за это дадут!

– И-и-го-го! – улыбнулся он во всю пасть. Дескать – всегда готов! Но потом, спохватившись, подозрительно поинтересовался: «И-и-го?»

– А я знаю? – пожал плечами. – Хозяин сказал, что жеребенка породистого хочет. Такого же красавца как ты… – польстил я другу, но отнюдь не успокоил его.

До сих пор нам еще никто не предлагал деньги за то, что делали даром и – не постыжусь сказать – с удовольствием…

Тут раздалось ржание. Гневко прислушался, определяя по голосу возраст «подруги», а потом презрительно бросив мне: «Го-го!», отвернулся, выставив на обозрение круп…

– Ну и что такого? – примирительно сказал я. – Ну, подумаешь. Да ей и всего-то лет восемь! Ну десять, ладно. Разок-то можешь…

Вместо ответа гнедой махнул хвостом, пытаясь попасть мне по физиономии. Таким образом выразив все, что он думает обо мне, о пейзанине и о той кляче, Гневко собрался вернуться к недоеденным ромашкам. Но тут уж я не выдержал:

– Друг называется! Почему я один должен о деньгах думать? А мне каково было, когда мы у той дуры жили?

Гневко остановился и слегка скосил глаз в мою сторону.

– Го? – удивленно спросил он.

– С чего это ты взял, что мне там нравилось? – обиделся я. – Как же … Так нравилось, что я без порток был готов сбежать. Из-за тебя страдал. Думал, ладно, так уж и быть – до весны эту толстую дуру поублажаю, зато мой скакун будет в теплой конюшне да в сытости, да с кобылками молодыми. А ты… Я тебя часто о чем-то прошу?

Жеребец пристыжено застриг ушами, мотнул гривой: «Ну, прости, прости, не знал я…»

– Вот, господин рыцарь, мы и пришли, – послышался бойкий говорок пейзанина. – А это – лошадка моя, Снежинкой звать. Красавица!

«У-у-у!» – завыли мы с гнедым в один голос.

Снежинкой кобылку можно было назвать только с большого перепоя… Шкура, может, и была когда-то белоснежной, но изрядно потемнела и полиняла от времени. А тут еще красавица и приволакивала ногу…

«Уж не сап ли» – забеспокоился я и подошел поближе глянуть на лошадиные бабки. А, нет – залысин не видно. Надо бы копыта осмотреть, но это уж пусть хозяин сам разбирается, его лошадь. Чувствовалось, что «Снежинке» не восемь и даже не десять лет, а все двенадцать с гаком. Ей бы не о жеребятах думать, а о том – как бы к живодеру не попасть…

Однако при виде гнедого красавца кобылка воспрянула, как старушка-нимфоманка перед молодым любовником, – выпрямила спину, подняла хвост и кокетливо заржала. Правда, ржанье было с легким покашливанием…

– Вот, видишь, господин рыцарь, какая красавица?! – горделиво сказал селянин, любуясь на свою э-э … кобылку.

Я осторожно перевел взгляд на Гневко. Бедолага стоял, широко расставив копыта и опустив голову до земли. Казалось, с места его теперь не сдвинешь. Пришлось подойти к другу поближе и осторожно положить ему руку на холку:

– Ну, может, тебе глаза закрыть? Давай, попонку наброшу, – заюлил я, чувствуя себя последней сволочью. – А ты представь себе, что с другой…

Гневко посмотрел на меня исподлобья: «Ну и гад же ты! Сам бы пробовал!» А я подумал: «Надо было у мужика деньги вперед брать…»

– А помнишь, прошлым летом? – состроил я умильную физиономию. – Кобылка у тебя была…

«Которая?» – прищурился наглец. Дескать, много их было, где ж упомнить-то всех…

– Ну, которая вся такая знойная, мавританская… помнишь? Копытцем топнет – аж дым из ушей! А шея у нее, а спинка… Вспомнил?

Кажется, мой боевой друг и соратник вспомнил… В глазах загорелся огонь.

– Во-во, она самая, – провоцировал я друга, чувствуя себя старым сводником. – Ты на клячу-то эту не смотри, а ту вспоминай!

… Они с «мавританкой» сбежали куда-то в леса и поля и вернулись через неделю – тощие, как февральские грачи, но счастливые, как мартовские кошки. В другое время Гневко получил бы от меня нахлобучку. Но в тот раз я и сам напоминал драного помойного кота, потому что хозяйка «мавританки» не уступала в страсти своей кобылке…

Гневко обреченно вздохнул. Коротко кивнув даме, гнедой целеустремленно пошел вперед, в сторону ближайших кустиков. Никаких там заигрываний или ласковых покусываний за шею. Меня застеснялся? Так я бы отвернулся!

Лошадка, слегка растерявшись, возмущенно заржала: «А поухаживать?» Но гнедой продолжал идти, не обращая внимания на протесты. «Барышня» немного постояла и затрусила следом. Все-таки такие кавалеры подворачиваются нечасто.

Когда из кустиков раздалось удовлетворенное ржание кобылки, я молча протянул пейзанину раскрытую ладонь.

– Дак, может, еще и не того. – Хитровато посмотрел он мне в глаза. – Может, плохо он ее… Подождать бы чуток, посмотреть – понесла ли. У нас пока, значит, кобыла не понесет, денег не плотют…

Получив затрещину, мужик покатился по земле. Перевернувшись пару раз, он вспахал носом землю и замер, притворившись мертвым. Ну точь-в-точь как жук, которого поймали мальчишки. Хм, будто бы я не знаю силу удара…

– Четыре талера! – повысил я цену и пригрозил: – Будешь изображать обморок – заберу и телегу, и кобылу. С приплодом! – добавил я мстительно.

Мужик резво вскочил и побежал к телеге. Вернувшись, стал совать монеты.

– Вот, ваше сиятельство, – испуганно затараторил он. – Тут ровно на четыре талера…

– Ладно, – смилостивился я. – Пусть будет три, как уговаривались.

Пейзанин расцвел, выдал две серебрушки и целую горсть фартингов. Талеры были имперские, а медяки – произведение какого-то местного герцога. Тот на меди не экономил, поэтому по весу они не отличались от талеров. «Не перепутать бы» – сделал я зарубку в памяти.

– Господин рыцарь! – весело предложил мужичок, на радостях позабывший о зуботычине: – А может, пока они свои дела делают, мы с вами слегка, того… перекусим? Отметить бы.

Слегка оттопырив нижнюю губу, я попытался было изобразить горделивое недоумение, но почувствовал, как брюхо начинает урчать.

Пейзанин побежал к телеге (и чего он ее так далеко оставил?), притащил увесистый окорок, вяленую рыбу, хлеб и парочку луковиц. Потом, заговорщически улыбнувшись, извлек из-за пазухи глиняную фляжку:

– Вы уж, господин рыцарь, простите, – повинился он. – Кружек-то у меня нет. Так что вы – первый!

«Ишь, какой вежливый!» – усмехнулся я про себя и отстранил баклажку.

– А вы что – не потребляете? Или брезгуете? – вытаращился крестьянин. – Здря, все чистое. А шнапс сам делаю, из лучших яблок. Соседи со всего графства съезжаются!

– Не переживай, – успокоил я мужика, кромсая мясо на кусочки, а каравай на ломти. – Просто – не пью.

Мужик озадаченно покрутил головой и сделал основательный глоток. Прищурившись и подождав, пока жидкость не упадет в желудок, ухватился за луковицу и с аппетитом откусил половину. Вторую луковку я успел почистить и порезать – сам люблю копчености с луком!

– Эх, хорошо! – блаженно выговорил пейзанин, вытирая слезы, что выступили то ли от «влаги», то ли от лука.

Посидев немного, мужик приложился к фляжке и вновь захрустел. Еще через пару глотков, когда хмель уже стукнул по мозгам, а главная закуска была изничтожена, мужичок осмелел:

– А ты, р-рыцарь, совсем не пьешь? И р-раньше – не пил?

– Раньше – пил, а теперь – не пью, – снизошел я до ответа.

– А-а, – протянул мужик, делая вид, что понял. При этом не забывал прихлебывать. Кажется, его окончательно «догнало».

– А в-ссе-тта-ки, п-почему? – не унимался селянин.

– Не хочу, – отмахнулся я. Как же меня достали с этим вопросом!

– А п-поч-чему н-не пёшь? Бррезггаешь?

Э, как же его развезло-то! Ну все, теперь начнется – уважаю или нет!

– Т-ты д-маш, шта е-ешшли с мчом, то шшразу и – ррыць? Ккой тты ррыцрь, если не пёшь… Не увжаешь, з-нначчится тех, к-тто ттаких кка-к тты кормммит!

– Не уважаю! – откровенно ответил я, отправляя мужика спать коротким тычком чуть ниже уха. Авось, когда проспится, то будет думать, что головная боль – следствие похмелья…

Пока мы тут заседали, наша парочка уже сделала свое дело. Первым из-за кустов показался Гневко. Он выступал с небрежно-горделивым видом, словно король, только что подписавший Манифест об отречении от престола. Следом за ним … Нет, не шла, а порхала кобылка. Она, словно забыв о возрасте и положении рабочей скотинки, увивалась вокруг жеребца, как невеста после первой брачной ночи. Ей бы еще крылышки, так и совсем бы взлетела.

Гнедой подошел ко мне и, презрительно оттопырив нижнюю губу, посмотрел в глаза: «Ну, что гад, доволен?».

Я виновато пожал плечами. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, разломил пополам остатки каравая и протянул коню. Немного пофыркав и поиграв в обиженного, он соизволил съесть. Потом, слегка подмигнув мне левым глазом, Гневко сообщил, что кобылка, в общем-то, ничего, хотя и в возрасте.

Я вздохнул с облегчением. Конь, разумеется, меня бы простил. Но было бы тягостно сознавать, что использовал друга в корыстных целях, а тот не получил даже удовольствия. Ну, зато теперь у нас есть деньги. По-крайней мере, можно протянуть недельку-другую.

Проснувшись на рассвете, я понял, что прекрасно выспался. Воздух – свежий, брюхо – сытое. Гнедой, спавший еще меньше меня, бродил по полянке, умудряясь щипать траву и деликатно оттирать плечом кобылку, назойливо вертевшую перед ним хвостом.

Пока разминался, сосед стал подавать признаки жизни. Держась обеими руками за голову, селянин хрипло пробурчал:

– Вот, сподобило же так нажраться! А что, ваша милость, вы вчера правда не пили, или мне почудилось?

Вместо ответа кивнул ему на фляжку, в которой еще что-то оставалось:

– Полечись, болезный…

– Н-не, – с отвращением посмотрел на баклажку мужик. – Я теперь с месяц пить не буду. А то и вообще – брошу… – нерешительно пообещал он. – Вот, ваша милость не пьет, так и головой не мается. Водички бы хлебнуть.

– Родничок – там, – указал я.

Пейзанин долго приглядывался, пытаясь собрать глаза вместе, а потом пошел в указанном направлении. Спотыкался, раза два упал. М-да, бывает…

Гневко, узрев, что я проснулся, обрадовался. Кажется, ему уже осточертели домогательства перезрелой особы, и теперь он был готов куда-нибудь сбежать.

Мы собрались быстро. Гнедому – тому вообще собирать нечего. Ну, а мне оседлать коня и прикрепить к седлу походную сумку, где умещались скудные пожитки, дело пары минут. А все остальное я снимаю лишь тогда, когда ложусь спать. Возможно, кому-то покажется смешным человек, разъезжающий и в холод и в жару в панцире и шлеме, да еще и со щитом за спиной, но только не мне. Привык, знаете ли. Правда, копья и лука со стрелами у меня не было. Если удастся наняться к кому-нибудь, то об этом должен озаботиться наниматель. Ну, а на самый крайний случай, в сумке есть наконечники для копья и стрел. Ежели что – вырубить копейное древко да настрогать черенков – раз плюнуть. Шелковый шнурочек для тетивы тоже где-то был. В самом крайнем случае – попрошу гнедого пожертвовать десяток-другой волосков из хвоста и сплету «цепочку». Лучник из меня скверный, но в корову с двадцати шагов попаду.