«Черный след»

Леший – замшелый, как старый пень, был зол как сто собак. И было от чего злиться хозяину местного леса: вчера вечером мелкие противные игоши стащили у кузнеца «чеснок» – металлические шипы, способные обезножить любую лошадь. И как положено по их зловредной натуре, эти мерзкие твари разложили железки на любимой тропке старого лешака…

Леший орал так, что разбежались все окрестные русалки, а пара медведей, тихо-мирно обиравшая малину, подхватили «медвежью» болезнь. Потом пришлось полдня выковыривать из лап и других частей тушки занозы.

При случае леший рассчитается с поганцами, а пока они убрались под защиту матушки – старой безмозглой кикиморы из Тухлого болотца. Паразиты! Ни днем от них покоя нет, ни ночью. Всегда норовят напакостить, что-то стащить. А попробуй-ка выпороть, так бегом, к матушке. А уж та сразу орать гораздо – мол, неча к малым деткам цепляться! Тьфу ты, твари безмозглые. Утонули бы, в своем болотце. Ан, нет. И матушка не лучше! Была бы умная, не ушла бы от мужа-домового, из тепла и сухости, в грязь и сырость. Ну, ничего. Надоест отсиживаться в болоте, выползут, а уж тогда… Ну, это все будет потом. А пока настроение было хуже некуда и жутко хотелось сорвать на ком-нибудь накопившуюся злость. Но, как на грех, за целый день во владениях никого не появилось – ни охотника, ни какой-нибудь девки, которых можно было куда-нибудь завести, где ни то, что родичи, а вороны косточек не отыщут. В соседнем же лесочке, как на грех, весь день слышались детские голоса, но туда вход был заказан еще с прошлого года, когда проиграл тамошнему Хозяину три дюжины белок, а долг до сих пор не удосужился возвернуть. Долг, он долг, он долг и есть, но на старости лет было лень скакать по деревьям и отлавливать длиннохвостых.

Впрочем, одну пакость леший все-таки сделал. Не убоявшись попасться на глаза гуменника или овинника, сбегал к ближней деревне и очертил на поскотине круг. Надо будет к вечеру глянуть, кто туда попал! А пока, вроде бы, намечается развлечение поинтереснее. Надо только дождаться, пока молодой парень, обкашивающий полянку, закончит работу, разобьет травяные валки и пойдет домой. Вот тут-то он его и…

Ждан еще со вчерашнего дня собирался скосить траву на забытой всеми полянке, рядом с болотцем. Сена с нее немного, но все лучше, чем ничего. Тут копешка, там две, а глядишь, будут Зорька с Пеструхой с сеном на зиму. А то, что полянка пользовалась дурной славой, его нисколько не волновало. И нечисть, портящая человеку жизнь, смущала еще меньше. Она для того и существует, чтобы народ не зевал, и клювом не щелкал. Прошлым летом он умудрился отбить у водяного двух ребятишек, сдуру забравшихся в тот самый «тихий омут» – увидел две светловолосые головенки, кружившие в неглубокой заводи и, не задумываясь, ринулся в воду. Ребятишек он выкинул на берег, а потом от души врезал локтем по чьей-то склизкой морде.

Над водяным потом потешались все, кому не лень – и лешие, и кикиморы, и даже русалки. Даже мелкий анчутка, собиравший на болоте прошлогодние змеиные шкурки (он из них делал приворотное зелье для девок!), дробненько хихикал, мотая клочковатой бородой.

Ждан, закончив работу, пошел домой, не ведая, что неподалеку от него бесшумно передвигался сам Хозяин. Леший же никак не мог решить, как ему быть – не то обернуться ребенком и попросить о помощи, не то стать каким-нибудь чудищем. Пока думал, тропинка вывела в Капище. А вот туда ни лешему, ни иной нечисти хода не было. «Тьфу ты!» – выругался старик в досаде. А она (досада), была так велика, что по дороге в любимую норку и, наткнувшись на гадкого игошонка, вместо изощренных издевательств, просто двинул тому по шее. Отпрыск кикиморы, ожидавший кары и мести Хозяина, изумился и тихонечко уполз в куст крапивы, где просидел до самого вечера.

А парень, не ведавший, что он едва не стал жертвой лешего, шел себе и шел, пока не вышел к селу. Ничего такое село, иного города стоит – сотни две домов, раскинувшихся на горушке, опоясанной рекой, с крепким частоколом. Частокол ставили, чтобы медведи да волки не лазили, но в иное время и против лихих людей сгодится.

Кто-то из умных людей сказал, что дом на селе строят люди сообразно характера: бойкие лезут на середину, скромные ютятся на задворках. А что сказать о характере человека, если его дом (и немаленькая усадьба с сараями и строениями) построен за частоколом? Наверное, тот человек нелюдимый. Так оно и есть. И не любил кузнец Вукша ни оград, ни огородов. Была у него под окном грядка с луком, и все. Если бы открыли Новый Свет, то кузнец посадил бы картошку – как же без нее в хозяйстве, но до этого еще не дошло. И живности у него никакой не было. Да и куда ему с живностью? Жены нет, за коровой ходить некому. А кур разводить, так опять-таки загородку ставить. Вон, только отвернись, как из кустов покажется хитрая рыжая морда. Ей курочку сцапать, или уточку – только хвостом махнуть. Раньше, говорят, Вукша вообще из кузницы не вылазил и ни с кем не разговаривал. Даже с девками-бабами, что приходили за снадобьями (коли кузнец, так он же еще и ведун, а как же иначе?) только буркалами водил. Но лет семь назад у Вукши появился мальчишка. Откуда взялся, никто не ведает. Кузнец сказал – мол, племянник, хотя ни про его братьев, ни про сестре в селе отродясь не слышали. С появлением Волчонка (а как иначе?) и Вукша поотошел. И подобрел, и с людьми начал подольше разговаривать. И еще к нему вдовая баба Тутоша захаживать стала. Вроде бы, по хозяйству помочь. А как иначе, если ребенок в доме? Народ бы посмеялся, да уж очень нрав у Вукши крутой, а рука тяжелая… Да и ссорится с кузнецом ни у кого желания не было.

А Ждан удивлялся, почему это дядьку Вукшу считают нелюдимым? Кузнец когда-то был дружен с его покойным отцом, а сам он приятельствовал с племянником ведуна и, если позволяло время, охотно помогал кузнецу в работе. Вот и теперь, Ждан не мог не заглянуть к приятелю.

Волчонок занимался странным для него делом – метал ножи. И так это у него ловко получалось, что Ждан засмотрелся, пытаясь уследить за полетом, но не тут-то было – вжик, и в старом столбе появлялись пять ступенек. Кто-то другой бы обязательно спросил – а зачем ведуненку учиться метать ножи, если его дядька учит сякому-разному ведовству и волшебству, но не Ждан. От кузнеца не раз слышал, что в этой жизни надо надеяться лишь на себя, а не чародейство. Чародейство, оно и пропасть может, а навыки да умения никуда не денутся.

– Лихо! – присвистнул Ждан.

– Второй день мучаюсь, – вздохнул Волчонок. – А дядька говорит – плохо!

Ждан только покрутил головой. Если это плохо, то как хорошо? Спрашивать – зачем племяннику ведуна учиться метать ножи не стал. Его самого отец учил бить из лука, едва он оторвался от мамкиной сиськи, но больших высот Ждан не достиг, хотя и мог завалить лося или медведя. Вот с мечом парень управлялся лучше всех в селе. Волчонку же искусство стрельбы не давалось вовсе, а с мечом он как баба с веником.

Друзьям хотелось поговорить, но времени не было. Волчонок пошел готовить ужин, а Ждан зашагал домой.

Дома не было ни матери, ни сестренки, а значит, можно было выкроить время и для чтения. В прежние времена Ждан бы позвал домового, чтобы тот рассказал какую-нибудь сказку, но старый доброжил, знавший уйму сказок и побасенок, пропал после гибели отца. Бывший княжеский дружинник, попавший в засаду, несколько часов кряду отбивался от вурдалаков, но так и не позволил коснуться тела зазубренными клыками. И он уже почти отбился, но перед самым восходом солнца кто-то из упырей выпустил арбалетный болт в грудь утомленного воина. Когда тело умершего от раны витязя принесли в деревню, то его тотчас же осмотрели ведун и жрец. Не обнаружив следов укуса, решили, что ратника можно вносить на погребальный костер.

Новичок, появившийся в доме после ухода старого домового, еще и сам ничего толком не знал, а норовил послушать других. Вот и теперь – только стоило Ждану зашелестеть страницами, как из-за печки вылезло лохматое «сокровище». Домовенок, пришлепывая босыми пятками, словно утенок лапами, бодренько приткнулся к боку хозяина и засопел. Следом за ним мягко прошелестел его лепший друг – рыжий кот Узя и приткнулся с другого бока.

– Вслух читать? – усмехнулся Ждан.

– Уг-брр.

Домовенок никак не хотел учиться читать и писать и все попытки Ждана затащить оберегателя дома за стол, заканчивались скандалом и воплями – мол, не положено домовым учиться грамоте! Дескать, ты бы еще нашего кота читать поучил. Ну, котов грамоте учить совсем ни к чему, они и так все на свете знают.

Читать на селе любили. Бабам нравились книги вроде «Одна в лесу», или «Курочка среди петушков», мужики предпочитали «Свирепых вурдалаков» да «Тайны заброшенной полуземлянки», а Ждан предпочитал про приключения и путешествия. С книгами было трудно. Переписывать от руки толстенные тома ни у кого времени не было, а редкие свитки и манускрипты зачитывали до дыр. Пока был жив отец, хаживавший в разные страны, было получше. В тех странах были нарочитые люди, писавшие книги. Но стоила такая книжица, как стельная корова!

Книга, что держал в руках Ждан, была из собрания Вукши. Волчонок говорил, что дядя переложил ее с языка эллинов и сам же переписал. Домовенок и кот внимательно слушали о героях Эллады – о хитроумном Улиссе, обманувшем троянцев, о прекрасной, хотя и довольно-таки старенькой Елене и о всех прочих. Увлекшись, Ждан не заметил возвращения уставшей матери и сестры.

– Пеструха пропала, – устало сказала мать, доставая из печки ужин – перловую кашу с мясом. Покойный отец терпеть не мог перловую кашу, говоря, что в походах ею укушался досыта, но остальные любили.

Ждан, уже ронявший слюну, встрепенулся. Пеструха была лучшей коровой, а теперь еще и ждавшей теленка.

– Щас перекушу, пойду искать, – пообещал парень, принявшись нарезать хлеб.

– Сиди, – махнула мать рукой. – Мы с Млашкой все пески взрыли, как сквозь землю провалилась. Зорьку застали, подоили, а вот Пеструху, словно корова языком слизала. Пастух клялся-божился, что от пастбища ее гнал, в поскотину вместе с остальными пришла. Ну, не может такого быть, чтобы корова на ровном месте пропала.

– Народ сказал – на «черный след» наша Пеструха попала, – встряла сестренка. – Или волки задрали.

– Тоже мне, знаток сопливый, – щелкнула мать дочку по лбу. Не больно, но Млашка, на всякий случай, принялась тереть сухие глаза.

– Волки летом сытые ходят, скотину драть не станут. Если на «черный след», так к дядьке Вукше идти надо, – хмыкнул Ждан, наворачивая кашу. Подумав слегка, добавил: – Завтра, для очистки совести сам пробегусь, а потом к дядьке сбегаю.

– Сразу в кузню беги, – сказала мать. – Мы ж не одни искали, а чуть ли не всем селом. Че ты теперь найдешь? Точно – «черный» след это. Может, водяной решил напакостить? Решил за тех ребятишек отомстить? – предположила мать, но сама же ответила. – Не-а, коли водяной сквитаться решит, так не в поскотине, а от реки ему добрую версту идти.

Ждан если и удивился, что мать знает о том случае, но виду не показал. Мать, она на то и мать, чтобы все знать.

– Тогда чего до утра ждать? Может, прямо сейчас и сбегать? Дядька все равно раньше полуночи спать не ляжет. Волчонок говорил, что у него срочный заказ есть. Гости торговые кольчугу заказывали, скоро срок выйдет. Помощи попрошу, а заодно и помогу, чем смогу.

– До полуночи с кузнецом проволандишься, а завтра вставать чуть свет, – запричитала мать, жалея сына. Но причитала так, для приличия, понимая, что деваться-то все равно некуда. Корова – это тебе не ярушка и не курица.

Вукша был рад появлению помощника, но еще больше обрадовался Волчонок, успевший изрядно утомиться. Заказ, который предстояло исполнить кузнецу – кольчуга. Это только несведущему человеку кажется, что самое трудное – сплетать колечки между собой так, чтобы через каждое кольцо проходило еще четыре, да склепывать их между собой. Связывать колечки – занятие трудное, но не столь тяжелое, как тянуть проволоку. Само по себе изготовить железо из болотной руды – уже тяжелое дело. Нужно долго черпать на болоте ржавую «грязь», сушить ее на ветру и солнце. Потом складывать в домницу, плавить, превращая огромную груду руды в две-три крицы, похожие на неуклюжие караваи хлеба. Потом долго-долго стучать молотом, калить, выгоняя лишние шлаки и прочее, становящееся лишним в добром железе.

Пока Ждан надевал кожаный фартук, кузнец бросил в горн несколько железных прутьев, выкованных заранее. Покамест Волчонок нагнетал воздух, Вукша принялся быстро-быстро обстукивать кончики прутьев, заостряя их до игольной тонкости. Кивнув Ждану на веревочную качель, свисавшую напротив чугунной плиты, со множеством отверстий разного размера, вручил парню рукавицы и клещи. А дальше дело выглядело так: кузнец засовывал конец одного из прутов в самую большую дыру, Ждан ухватывал кончик со своей стороны, и тащил на себя. Протащив прут, передавал его Волчонку, а сам хватал клещами новый. До полуночи удалось протащить около тридцати железных прутов, вытянув их вершка на три и, слегка истончив.

– Все парни, – выдохнул кузнец. – На сегодня хватит.

В чугунной плите оставалось еще с десяток отверстий. Стало быть, проволоку надобно будет тянуть еще дней десять, а уж потом крутить из нее колечки.

Ждан открыл рот, чтобы рассказать кузнецу о своей беде, но тот, похоже, уже и сам все знал.

– Племяш, тащи бересту, – велел Вукша.