Среди всех живых существ, созданных до сего времени, нет никого божественнее дельфинов, ведь они в свое время были людьми и жили вместе с другими смертными в городах, пока по совету Диониса не променяли сушу на море и не приняли образ рыбы.

Гомер

Глава первая
Весна

Амза́, семнадцатилетний рыбак из рода Ка́гуа, перескочил забор, отделявший пляжную гальку от дороги, и заторопился дальше, к дому.

– Брат, брат! – вбежав в калитку, крикнул Амза.

– Что случилось? – Дау́т обеспокоенно поднялся со стула.

Валера, отец братьев, ровнявший изгородь за кукурузным амбаром, замер и прислушался.

– Там, на берегу! Дельфин! – сквозь частое дыхание произнес Амза и улыбнулся.

– И чего? – удивился Даут.

– То есть как «чего»?! Что с ним делать-то? Ты пойми, он на камнях! Ведь помрёт там. Даут!

– Почему ты не закрыл калитку? – Обратившись к младшему сыну, Хи́бла выглянула из апа́цхи^[1], где кипятила молоко для мацо́ни^[2].

Амза, вздохнув, вернулся к калитке, запер её.

– Баська, не сейчас! – махнул он подбежавшему псу.

Пес, однако, не уходил. Сел возле ног юноши, поднял голову. Упрямо смотрел на хозяина и при этом быстро перебрасывал хвост.

– Зачем он вообще вылез из моря? – спросил Даут.

– Мне откуда знать?.. Ну!

– Только не задерживайся, – крикнула Хибла. – Не забывай, тебе ещё ача́лт^[3] чинить.

– Помню, ан. Мы быстро, – улыбнулся Даут. – Пошли!

– Побежали! – крикнул Амза и, не дожидаясь возражений брата, бросился к дороге.

День начинался чудный. Весной наконец испарилась гнетущая влажность, и старики, перетерпевшие губительный март, радостно наблюдали, как оживает их край. Светло-розовыми бутонами расцвела алыча́, её тонкие колючие ветви неспешно колебались в тёплом воздухе. Свежими цветочками белела мушмула́. Из зимнего забвения возвращались запахи и звуки.

Амза первый подбежал к дельфину-афалине^[4]. Тот лежал на берегу и в неподвижности казался мёртвым. Юноша опустился на колени. Прежде он не видел дельфинов так близко.

– Он мёртв? – спросил Даут.

– Нет. Приглядись. Видно, что дышит.

– Он тут, наверное, всю ночь пролежал.

Братья сидели возле афалины, не решались толкать его к воде. Потом позволили себе осторожные поглаживания, однако старались не шуметь – опасались, что зверь окажется спящим, а пробудившись, укусит.

Его кожа была сухой, упругой. Спина – серая, пузо – светлое, с розовыми пятнами. От головы к потрёпанному спинному плавнику вела размытая белая полоса. Кроме того, к дыхалу^[5] от носа тянулись две тонкие линии.

– Он этим дышит? – спросил Даут.

– Наверное. – Амза пожал плечами.

Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие, уложенные дугой шрамы, словно кто-то нарочно выскребал их гребёнкой. Почти все шрамы палевые, твёрдые, а несколько – красные и рыхлые.

– Кто это тебя? – промолвил Амза.

– Может, ему рыбу принести?

– Не знаю… Потрогай!

Даут взял дельфина за подмышку грудного плавника. Она была горячей. На коже зрели волдыри.

– Странно. Солнце не так уж печёт… – заметил Амза.

– Он, наверное, болен. Сходи за рыбой!

– Да какая тут рыба! Его надо спихнуть в воду.

– А если укусит? Сам выбрался, пусть сам возвращается.

– Ну и отойди!

Амза обошёл брата, стал подталкивать дельфина. Галька расступалась под ногами. Даут молча наблюдал. Зверь был длинным, до двух метров, а потому тяжёлым. Амза тянул его за хвост, за плавники. Давил на спину, при этом старался не подносить руки к голове. Дельфин подобному вниманию не противился, был таким же неподвижным.

– Зря всё это. Помер он, – сказал Даут, но, сняв рубашку, решил помочь.

– Ну, давай же! – приговаривал Амза, вновь и вновь толкая разгорячённую тушу.

Наконец удалось сдвинуть дельфина к морю. Едва волна коснулась его плавников, он открыл глаза. Даут, испугавшись, отскочил:

– Отходи! Укусит!

Амза не ответил. Снял туфли, отбросил их, продолжил тянуть зверя. Даут, приглядевшись к красноватым глазам афалины, присоединился к брату.

В полутора метрах от берега вода сомкнулась на спине дельфина. Тот оживился, фыркнул из дыхала брызгами, качнул хвостом. Амза, смеясь, поглаживал нового друга:

– Ну? А ты говорил, что помер. Жив! Ещё как жив! Ведь так?

– Чего же он не уплывает?

– Подожди! Пусть сил наберётся. Ты пока рыбки принеси.

– Ну, буду я бегать!

Амза, нагнувшись, продолжал гладить голову дельфина. Даут постоял, затем цокнул языком, вздохнул и зашагал к дому:

– Ладно, подожди. Сейчас принесу. Только отец убьёт, если узнает.

Зверь чаще шевелил хвостом, напрягал плавники. Увлажнённая, его кожа стала ещё более гладкой.

– Дад, чего это ты его наглаживаешь? – крикнул стоявший у камней старик Ахра Абидж.

– Здравствуйте, – смутился Амза и шагнул к берегу.

– Ну как, упругий, да?

– Да.

– Упругий… – Ахра присел на ржавую бочку. – Я тоже в молодости трогал дельфина. Их тут много, но к человеку редко плывут. Ко мне однажды приплыл.

Старик усмехнулся, посмотрел на свои исчерченные полосами сапоги, потрогал ноговицы^[6].

Амза любил его истории, но сейчас боялся продолжения – придётся слушать Ахру, а так хочется заняться дельфином…

– Здравствуйте! – поздоровался Даут, на бегу взлязгивая ведром, в котором болтались две рыбины.

– О! Вы его и кормить решили! Что же это, приручаете?

– Ага, – улыбнулся Амза.

Дельфин тем временем окончательно ожил. Медленно плавал вдоль берега, смотрел на братьев.

– Интересно, это мальчик или девочка? – спросил Даут.

– Тебе-то что?

– Ну… интересно.

Солнце поднялось над холмами и укрепило день. Облаков не было. Ветер бережно подталкивал волны к гальке, пахло морем. Со стороны Пицунды вышли две лодки, за ними следовал баркас. Возле пятиэтажки взвыла бензопила, затем в многоголосых окриках умолкла. над бухтой пролетели две чайки.

Дельфин отплыл от братьев. Амза бросил ему небольшого осетра. Афалина заинтересовался подарком, но, вместо того чтобы съесть его, начал им играть: неспешно подталкивал носом, топил, затем поднимал к поверхности. Осётр вернулся к Амзе.

– Значит, не голодный, – нахмурился Даут.

Амза, стоя в воде, опять кинул рыбу – теперь подальше. Всё повторилось.

Дельфин оставался безмолвным. Отплывал от берега, играл. Иногда оставлял на поверхности лишь загнутый серпом плавник и застывал на месте. Порой переворачивался, закручивал хвостом ворчащие буруны. И Амза был счастлив. Найти дельфина на берегу, трогать его, затем спасать – это было необычным, радостным делом. Амза представлял, какими словами и жестами расскажет обо всём родителям.

– Не понимаю, зачем он выбрался на берег, – промолвил Даут.

– Наверное, случайно.

Старик Ахра, наблюдавший за братьями, скрутил папироску, смочил шов языком и закурил. Дым медленно опускался из его носа, путался в седых усах, затем густыми завитками расплывался по сторонам.

Подаренная афалине рыба наконец утонула.

– Амза, пора идти. Мама будет ругать.

– Да… но ведь он не уплывает. Когда ещё удастся так поиграть?

– Он тут может до вечера плавать. нам пора. Пошли!

Даут, опустившись на гальку, вытер ноги, затем натянул чувяки. Амза возвращался спиной к дороге, чтобы дольше наблюдать за диковинным другом. Дельфин, заметив, что его покидают, замер. Всё так же беззвучно смотрел на Амзу. Нырнул и вскоре показался с потрёпанным осетром на носу.

Амза угрюмо подошёл к брату. Не просушивая ног, обулся. На его лбу протянулись морщины. Движения юноши были резкими, выдающими раздражение.

– Ладно тебе, не расстраивайся, – вздохнул Даут.

Дельфин подкидывал рыбу, ловил её, окунал, смотрел на уходивших ребят. Старик Ахра остался курить – уже вторую папиросу.

Едва братья вышли на дорогу, Амза подпрыгнул:

– Да!

– Что?

– Мы видели дельфина! – крикнул юноша, ухмыльнулся, потом вовсе рассмеялся. – Кто ещё видел дельфина так близко, а? Никто! А мы его даже трогали, гладили! Ведь это… ноздрю на макушке видел?^[7]

– Ноздрю на макушке?

– Именно! Надо всем рассказать!

Амза, довольный, бодро вскидывал руки, обдирал крапиву, отпинывал камни.

Подул ветер. Возле солнца скромным сопровождением проявились худенькие облака. От мыса чаще взлетали чайки, они торопились к рыбачившим вдалеке баркасам. Во дворе Батала Абиджа, соседа семьи Кагуа, залаяли псы.

Зелень окрепла и теперь ширилась пахучими соцветиями. Вдоль заборов растянулись оттенки красного, жёлтого, синего – словно бы художник, задумав раскрасить штакетник, подготовил себе ароматную палитру. Во дворах зацвела неприметная шелковица.

Воздух, ещё не разгорячённый, был прозрачен.

Ближние холмы казались грудами состриженной с гигантских овец шерсти – зелёной, с чёрными жилками теней. Лишь редкие залысины земляных обрывов нарушали этот образ. Севернее дремали горы Кавказа – одна гряда за другой. Чем дальше и выше стояла гора, тем бледнее был её силуэт.

– Отец не рассказывал о своём знакомстве с дельфинами? – спросила за ужином Хибла.

– Нет. – Амза удивлённо посмотрел на Валеру. Тот ухмыльнулся, однако ничего не сказал.

– Дай мне аху́л^[8], – попросил Даут.

– Вот. – Амза протянул брату ковшик.

– Неудивительно. Оно было не очень приятным, правда? – Хибла обратилась к Валере. Тот вновь ухмыльнулся. – Отец тогда работал на морзверзаводе в Новороссийске.

– Хорошее название, – заметила баба Тина.

– Было это в шестьдесят третьем…

– Шестьдесят первом, – поправил Валера.

– Соли не хватает, – прошептал Даут.

– Они тогда рыбу ловили. И дельфинов.

– Как это?! – воскликнул Амза.

– Да. Тогда это было всюду. Причём на высшем уровне! Из дельфинов изготовляли шкуры и… что-то вроде рыбьего жира.

Хибла взглянула на мужа, надеясь, что тот закончит или поправит её рассказ. Валера молча жевал варёную кефаль, запивал вином и, кажется, не слушал того, что говорит жена.

– Выходили на лодках, на катерах. Окружали дельфинов неводом и толкали к берегу. Вытаскивали из моря. По нескольку тысяч! Те были ещё живы. Всех сразу не могли обработать, так что большинство сутками лежали на месте и… умирали.

– Не представляешь, каково! – отозвался Валера. Он провёл ладонью по лысеющей голове, отодвинул пустую тарелку и продолжил: – Я с другими рыбаками жил над морем. Это хуже любой пытки! Они ведь там издыхали под солнцем и целыми днями без перерыва кричали. Весь берег покрыт их серыми тушами. Шум хуже шахтенного!

– Ужасно! – Амза качнул головой.