Людмила. Мила… Милая, нежная, озорная, непредсказуемая, со своим небрежно-наплевательским отношением к мелочам быта, ко множеству суетливо-сиюминутных человеческих проблем и ко всем тем условностям, неукоснительного соблюдения коих требует от нас общество, и которые, по сути, только мешают жить… Впрочем, она могла быть и невыносимой – но это уже потом, когда мы стремительно приближались к черте расставания и оба не знали, как сделать последний шаг, хотя нисколько не сомневались в его необходимости.

И дождь, дождь, этот холодный осенний дождь… Я извлёк из памяти её образ – не тускнеющий, но исподволь обретающий всё большую прозрачность и, наверное, даже какую-то внезапную чистоту, – оттого что сейчас в оконное стекло дробно постукивают неугомонные водяные капли, и это загадочное первородное камлание не знающего устали оркестра небесных барабанов рождает во мне тягу к ушедшему, упущенному, невозвратному. Хотя не сказал бы, что я сожалею о чём-либо в своём прошлом. Сожалеть и тосковать – это разные вещи. Второе приносит необъяснимое тягучее удовольствие; вероятно, есть в этом нечто от виртуального мазохизма – перелистывать картинки минувшего, словно страницы старого семейного альбома с пожелтевшими фотографиями, и замысловато перетасовывать колоду воспоминаний, размышляя о том, по какой дороге устремилась бы твоя жизнь, если бы ты в своё время…

Впрочем, ерунда. Дождь – вот в чём суть. Он странным образом сопутствовал всем поворотным моментам в наших с Милой отношениях. Он свёл нас вместе, когда я, захваченный врасплох вечерним ливнем, нырнул к ней под зонтик (разумеется, не без задней мысли: девушка мне понравилась). Мила приняла мои в меру игривые извинения. Познакомившись, мы быстро разговорились. Выпили по коктейлю в кафе у памятника Пушкину, затем долго петляли по улочкам старого центра… Даже не помню, как это произошло и что послужило поводом, но – факт: вскоре мы уже целовались под широким козырьком одного из супермаркетов.

Закончился тот дождливый вечер в моей постели. Столь хорошо закончился, что практически сомкнулся с утром.

А потом – без малого полгода – не знаю даже, можно ли сказать, что мы жили вместе: то я перебирался к ней, то она ко мне. Так нам казалось интереснее, да мы и не хотели сковывать себя какими бы то ни было обязательствами. Сейчас я себя спрашиваю: при благоприятном стечении обстоятельств могла ли из нас получиться семейная пара? И отвечаю: нет, слишком мы с ней разные.

Постепенно наши отношения сходили на нет. Сначала я позволил себе расслабиться с полуслучайной дамой после одного делового фуршета. Затем – ещё с одной. И понеслось…

Мила всё прекрасно понимала, я видел это. Более того, я не сомневался, что и она имела интрижки на стороне. Пусть не сразу, но всё же… С чего бы ей теряться?

Однако просто так расстаться с ней я не мог. Было совестно без сколько-нибудь вразумительных объяснений бросить Милу. И тут меня озарило: надо выследить её, застукать, как говорится, на горячем – тогда я с лёгкостью заткну пасть бестолковой рефлексии, ей придётся приберечь свои угрызения до следующего раза.

Сказано – сделано. Несколько вечеров я не отвечал на телефонные звонки Милы. А сам дежурил в скверике напротив её одиннадцатиэтажки. И наконец получил долгожданный результат: узрел, как мою красотку подвёз к дому на синей бээмвэхе какой-то плечистый мужичок. Он галантно помог ей выбраться из автомобиля и, приобняв Милу за талию, вошёл в её подъезд. Вошёл, голубчик, тесно прижимаясь к предмету моей былой страсти! Нет, шутки шутками, а не обошлось без укола ревности.

Я человек обстоятельный: убеждаться, так уж до конца. Потому, несмотря на зарядивший мелкий противный дождик (вот именно: снова дождик, такие шутки иногда играет с нами судьба), простоял ещё с полчаса, дожидаясь, пока в её окнах погаснет свет. И только после этого зашагал мимо синей бээмвэхи, мимо враз очужевшей одиннадцатиэтажки, мимо медленно уплывавшего в забвение нашего с Милой прошлого.

Всё же дома я не удержался от последнего жеста. Нарушил безмятежность её альковных утех внезапным телефонным звонком:

– Не спишь?

– А как ты думаешь? Вообще-то, сплю – соврала она, стараясь придать своему голосу сердитый тон (что удалось ей почти на сто процентов – и не удивительно: помешал как-никак). – Ты на часы не забыл посмотреть? Чего звонишь так поздно?

– Просто хотел попрощаться.

– Попрощаться? Почему вдруг так?

– Потому что, Мила, ты уж извини, но сегодня я стоял возле твоего дома…

– И… Что ты хочешь этим…

– Да ладно, брось, девочка. Давай без сантиментов, раз уж так получилось. Я всё видел.

– …

– Мила.

– Что?

– Я только хотел сказать, что зла не держу. Прощай.

– Прощай…

Она сказала это так тихо, что я едва расслышал её голос сквозь лёгкое потрескивание в телефонной мембране.

Я повесил трубку.

…В самом деле, я не держал на неё зла. Да и с чего бы вдруг? Не я ли сам усердно подавал ей пример непостоянства?

В сущности, никакой драмы не произошло. Просто ещё одна женщина прошла через мою жизнь. Прошла и иссякла, как обманчивая пора листопада. Миновала, как очередная историческая эпоха. Как дождь, который не может продолжаться вечно.

Если подумать, лишь наше воображение способно на время как бы материализовывать наших женщин. И оно же неминуемо уничтожает их, позволяя отдать кому-то другому. Все наши страсти, все обретения и потери – суть эфемерные игры распалённой фантазии, не больше и не меньше, потому невозможно создать нечто такое, что способно выйти за рамки нашей чувственной сферы. К счастью, жизнь с годами обучает человека управлять своими чувствами. По крайней мере, так мне казалось в ту пору.

***

И всё же нам с Милой не было суждено расстаться так скоро.

Прошло некоторое время, и наши встречи возобновились. Обида поостыла. Разумеется, я понимал, что эти отношения не имели перспективы. Просто иногда, когда одиночество особенно настойчиво стучится в твою дверь, тебе нужна женщина. Именно такая, как Мила. Женщина, от которой не станешь требовать многого, лишь бы она была рядом и не требовала слишком многого от тебя.

Любопытно, что она по отношению ко мне испытывала схожие чувства. Я догадывался, конечно же, однако подтверждение этому обнаружил позднее. В нашу – уже по-настоящему – последнюю встречу.