Введение
Степной пояс: геоэкология, системы жизнеобеспечения, культуры

Трагический тринадцатый

Тринадцатый век в сознании множества народов Евразийского материка предстал как один из самых кровавых и трагичных во всей долгой истории крупнейшего континента нашей планеты. Ключевым событием этого времени, конечно же, явились молниеносные и всесокрушающие нашествия степняков – стремительных монгольских всадников-кочевников. Всего за несколько десятилетий территория их завоеваний покрыла такие пространства, что все произошедшее не просто удивляло, но и потрясало неправдоподобием гигантского охвата. Воля покоренных степными всадниками прочно сложившихся и казавшихся несокрушимыми государств будто бы по мистическому мановению оказалась повергнутой буквально в паралич. Порой возникало впечатление, что некоторые из подобного рода социальных объединений даже не пытались сколько-нибудь активно сопротивляться.

В долгой исторической памяти тех народов, которые не только в научной, но даже в популярной беллетристике привычно относят к разряду «цивилизованных», обыкновенно всплывают картины прошлого, обильно окрашенные кровью и мраком тотальных разрушений. Подобными воспоминаниями наполнены не только письменные источники, но также изустные сказы и эпические предания.

«Кто эти исчадия? Откуда явились эти нелюди? Из каких пустынных глубин? Не из диковинной ли и проклятой Богом страны Тартар? Говорят, что эти дьявольские создания питаются мертвечиной и изъясняются на никому неведомом языке. Только за тяжкие грехи наши мог Господь наслать на нас эту адскую напасть». Примерно такими смятенными загадками в XIII столетии мучились многие властители христианской Европы вплоть до крайнего европейского запада – Британских островов. Сходные стенания слышались в те времена и по множеству областей Азии.

Однако, как это нередко случается, страшные трагедии по прошествии некоторого времени могли обернуться даже неким позитивом. Кровавый ужас XIII века привел в одном, но очень важном аспекте именно к похожему результату. Тогда в понимании ряда представителей интеллектуальной элиты подчиненных монголами стран стало пробуждаться осознание громадности евразийского мира. Сам мир как будто несоразмерно раздвинулся, стал более прозрачным и понятным; и это повело к формированию нового взгляда на окружающий мир, к иным принципам ориентации и оценок.

Вспомним, к примеру, видного перса Рашид-ад-дина, первого везира при дворе ильханов – монгольских завоевателей и властителей Ирана; заметим при этом, что кроме своего незаурядного придворного статуса его, бесспорно, можно относить также и к разряду выдающихся историографов Средневековья. Вот как – уже в самом начале XIV века – представлял себе этот персидский историк, по сути, заново открывшийся перед ним гигантский мир:

«Прежде всего, надлежит знать, что в каждом поясе земли существует отличное друг от друга население, одно оседлое, другое кочевое. Особенно в той области или стране, где есть луга, много трав, в местностях, удаленных от предместий городов и от селений, много бывает кочевников, – что мы наблюдаем в пределах Ирана и во владении арабов, где есть безводные пустыни с травою; такая земля подходящая для верблюдов, потому что они поедают много травы, а воды потребляют мало. По этой причине племена и кланы арабов устроили по всем степям и долинам места своих кочевок от пределов Запада до крайнего побережья Индийского океана в количестве большем, чем это требовала численность народа. Точно так же народы, которых с древнейших времен и до наших дней называли и называют тюрками, обитали в степных пространствах,… известных под именем Могулистана (страны монголов),… кои явились смежными с (Великой) Китайской стеной… Благодаря своей силе, могуществу, власти и завоеваниям, они распространились по всем областям Китая, Индии, Кашмира, Ирана, Византии, Сирии и Египта, подчинив себе большую часть государств населенной части мира» [Рашид-ад-дин I: 73–74].

Вполне возможно, что именно у Рашид-ад-дина впервые отчетливо прозвучало понятие «пояс земли», и это стало созвучным тому, что уже в настоящее время многие вкладывают в термин «Степной пояс Евразии», запутанной истории которого и будет посвящено большинство разделов нашей книги. Однако прежде чем перейти к более детальному рассмотрению того, что мы вкладываем в это понятие, вспомним о распределении по евразийским просторам различных экологических зон и взаимосвязи с ними разнообразных человеческих культур.

Геоэкология, культуры и модели жизнеобеспечения

Не подлежит ни малейшему сомнению та уже давно и банально звучащая истина, что важнейшие черты различных культур в огромной степени и зачастую предельно жестко зависели от тех геолого-географических условий, в которых оказывались разнообразные человеческие сообщества. Утверждение это, по существу, является ныне уже постулатом, причем весьма древним. Ведь еще в V веке до н. э. «отец истории» Геродот писал, повествуя о стиле жизни кочевых скифов, столь отличном от образа жизни народов оседлых, привычного историку: «Этой особенности скифов, конечно, благоприятствует их земля…».

В настоящее время подобное междисциплинарное направление нередко именуют геоэкологией. К сожалению, трактовка и понимание данной науки и поныне далеко не всегда отличается четкими и – даже в среде специалистов – достаточно согласованными формулировками. Однако для нас наиболее привлекательным является тот ее аспект, что нацелен на изучение «пространственно-временных закономерностей взаимодействия природы и общества», если следовать некоторым определениям энциклопедического характера.

Поясним также, что мы вкладываем в понятие «культура». Этот термин будет встречаться на страницах нашей книги постоянно, и читатель должен знать, что его содержание весьма существенно отличается от той трактовки, которая преобладает, например, в современных средствах массовой информации. Культура – термин чрезвычайно емкий: под ним понимается способ существования некоего отдельного социума. Принятое здесь представление о культуре охватывает практически все аспекты повседневного бытия любого социального организма. В эту структуру включается и социальное устройство общества, и характер материального производства, и технология его производств, и язык, а также господствующее в обществе мировоззрение или же система идеологических установок, равно как и характер выражения последних и т. д.

Наиболее существенным, пожалуй, в этом ряду, – собственно, даже исходным, «первичным», определяющим – фактором бытия любой культуры служат, конечно же, методы или же технология добычи и производства пищи. В данной сфере, как правило, различают несколько генеральных технологических моделей: собирательство, охоту, рыболовство, земледелие и скотоводство. Первые три модели обыкновенно объединяют в общее понятие «добыча пищи», а последние две, то есть земледелие и скотоводство, – в «производство пищи». Безусловно также, что добыча пищи являет собой наиболее архаичный комплекс технологий, по сути восходящий еще к животному миру. Производство пищи – это уже совершенно новый этап общественного развития. При этом наиболее важным и определяющим в данном аспекте являлось безусловное господство в конкретной культуре какой-то одной модели жизнеобеспечения или же их родственной комбинации; прочие модели, естественно, также могли иметь место, но по своему значению они являлись «спутниками» второго и даже третьего планов.

Так, скажем, в глухой западносибирской тайге в древности (да и не только в древности) оказывались практически нереальными занятия скотоводством или же земледелием. Природа здесь по преимуществу предоставляла человеку условия лишь для охоты и рыболовства. Земледелие же могло процветать лишь на тех землях, где имелись в наличии достаточно плодородные почвы вкупе с водными источниками. И наоборот, засушливая степь с ее резко континентальным климатом весьма мало пригодна для вызревания злаков и получения сколько-нибудь устойчивых урожаев. Эти регионы не только считались, но считаются и поныне – когда технологический уровень современных культур совершенно несопоставим с древним – зоной рискованного земледелия

В «степном поясе» успехов можно было добиться лишь с помощью животноводства. Крупный и мелкий рогатый скот у степняков был в состоянии сам добывать себе пищу, даже зимой. На долю человека, в основном, приходилась задача регулирования повседневной жизни стада, его численности, ухода за ним, перегонки стад на более обильные пастбища и т. п. При таких условиях животноводческая культура могла вполне успешно существовать и существовала за счет тесного симбиоза человека и одомашненных животных.

География моделей жизнеобеспечения

Теперь обратимся к публикуемой здесь карте Евразии (рис. В.1). На ней намечены границы между двумя основными группами моделей жизнеобеспечения, то есть культурами с доминированием добычи пищи, а также ее производством. Карта отражает картину, соответствующую примерно II тыс. до н. э., когда на пространствах Евразийского материка приближалась к своему финалу Эпоха Раннего Металла или же – при более четком определении – поздний бронзовый век. Приводимые на карте границы достаточно схематичны хотя бы по причине того, что территориальные рамки культурных сообществ с господством той или иной модели далеко не всегда предстают перед исследователем во вполне определенном и устойчивом виде. Нередко колебания и сдвиги разнородных культур при смене исторических эпох могли достигать заметных величин. Кроме того, не всегда надежными казались имеющиеся у нас сведения о господстве какой-то определенной модели жизнеобеспечения в ряде регионов континента.

Рис. В. 1. Ареалы основных геоэкологических зон Евразии и господствующих моделей жизнеобеспечения культур:

1 – лесная и тундровые зоны; ареалы культур собирателей, охотников и рыболовов; 1а – ареал культур оленеводов; 2 – Степной пояс (от Черного до Желтого морей); ареал кочевого и полукочевого скотоводства; 2а – земледельческие (оазисные) культуры в скотоводческих ареалах; 3 – зоны господства оседлых земледельческих культур; За – скотоводческие культуры в ареалах земледельческих культур; 4 – подгорные зоны; смешанный тип моделей жизнеобеспечения; 5 – высокогорные зоны; неопределенный (смешанный) тип моделей жизнеобеспечения

Общая площадь материковой суши Евразии близка к 52 млн. кв. км. Культуры, строившие стратегию своего жизнеобеспечения по преимуществу на «добыче пищи», оккупировали в конце бронзового века пространства до 15–17 млн. кв. км. (рис. В.1, 1, 1а). Культуры же с технологией «производства пищи» занимали территорию почти в два раза большую: примерно на 26–28 млн. кв. км. (рис. В.1, 2, 2а, 3, За). Прочие сообщества, строившие свое жизнеобеспечение на не вполне определенных моделях (высокогорные и прочие), распространялись по ареалам общей площадью до 4–6 млн. кв. км. (рис. В.1, 4, 5).

Наряду с этим наблюдались весьма примечательные вариации и отклонения от основных или же господствующих типов жизнеобеспечения. Например, среди культур, заселявших северные таежные и тундровые пространства Евразии, хорошо известны кочевые или полукочевые сообщества оленеводов. Последние в некоторых чертах повторяли ту модель кочевого скотоводства, что господствовала в собственно Степном поясе. Повтор в данном случае как бы усиливал свое звучание даже за счет сочетания скотоводства с охотой, к которой были столь привержены как степные, так и тундровые номады. Однако все прочие признаки сопоставляемых здесь культур разительно отличались.

Культуры степных кочевых скотоводов могли широко вклиниваться в зоны господства земледельческих культур, оккупируя те экологические ниши, что оказывались мало пригодными для выращивания культурных растений (об этом – мы помним – писал еще Рашид-ад-дин). И наоборот, земледельческие оазисы были нередко вкраплены в зоны господства номадов (рис. В.1, 2а, За).

Евразийский континент: членение по широте и долготе

Вновь обратимся к нашей карте (рис. В.1) и к феномену широтного распределения геоэкологических зон по Евразийскому материку и тесно связанных с ними совокупностей важнейших моделей жизнеобеспечения культур континента: с этих позиций публикуемая карта весьма показательна. На всей гигантской восьмитысячекилометровой протяженности границ пастушеские культуры Степного пояса весьма жестко изолировали более северные лесные культуры с архаичными моделями «добычи пищи» от развитых земледельческих культур или же цивилизаций южной зоны континента. Население лесной и даже тундровой зон являло собой едва ли не вечный и зависимый от степняков тыл. Сравнительно ощутимые контакты между оседлыми земледельческими народами и лесными популяциями становились возможными, кажется, лишь на крайних – восточном и западном – флангах Степного пояса. На западе то был ареал Балтики и Фенно-Скандии; на востоке – Маньчжурии и российского Приморья.