Дик

В нашем подъезде у одной семьи была собака по кличке Дик. Привезли его из частного дома. Не хотели расставаться. Привыкли. Но в квартире держать не стали. Негигиенично. И приучали его жить в подвале. Закрывали там, но при каждом удобном случае он вырывался на волю. Недавно хозяин его пристрелил как старого и ненужного.

До сих пор у меня перед глазами его умный, понимающий взгляд. Бывало, идешь с работы, а он в задумчивости сидит на лестничной площадке, на хозяйскую дверь смотрит.

Напрасно он не лаял. Когда наша семья вселялась в этот дом, он, словно чуя, что мы – будущие соседи, уступал дорогу и пристально смотрел вслед, чуть повиливая куцым хвостиком. Дети наперебой теребили его отвислые уши, он старался не придавать этому значения. Но панибратства терпеть не мог. Как-то на улице меня с радостным лаем встретил Малыш, владельцем которого был знакомый сторож гаража. Только я потрепал Малыша по шерсти, рядом оказался Дик. Я и его погладил. И он побежал. Какой-то прохожий тоже надумал погладить вислоухого пса, нагнулся к нему, но Дик с угрозой взглянул на него и предупреждающе зарычал. Больше всего Дик был не в ладах с теми, кто сам не уважал его. Например, с уборщицей, которая мыла в подъезде полы. Она всегда ворчала на него, и Дик в ответ лаял.

Чего зря говорить, охотничья собака – это охотничья собака. Дик выбегал на улицу и шел по следу. Быть может, по которому его хозяин утром уходил на работу. А может, в обиде и тоске вспоминал давнюю пору охоты. Я как-то разговаривал с хозяином Дика, стариком, инвалидом войны. Он рассказывал: «Последний раз был я с Диком на охоте года три назад. Дик тогда, обрадованный, бежал впереди меня.

На ранней зорьке у озерка взлетели утки. Я прицелился, а цель-то расплывается, стар стал, зрение не то. Дал выстрел, второй… Мимо. Дик бросился было вперед за добычей, но, увидев, что утки продолжают свой полет, обернулся и с такой жалостью посмотрел, что мне неловко стало. Потом подбежал и, словно успокаивая, стал тереться мордой о резиновые сапоги. Я присел, глажу его, а сам думаю: “Отохотился”. После этого я долго ходил сам не свой. Да и Дик весь день на зов плохо откликался и к пище не притрагивался, видимо, тоже переживал неудачу».

Теперь Дика нет. В подъезде тишина.

Год спустя и хозяина не стало. Умер.

Голоса

Свечерело. Я вышел на прогулку. Свернул за дома, к полю. Январский морозец пощипывал нос и щеки. Голые деревья стояли не шелохнувшись. Через минуту-другую вдали послышался странный крик: «Ого-го-го-оо!» В том крике было что-то жутковатое. Прислушиваясь, прибавил шагу. Когда крик повторился, понял, что кричит сова. И тут нахлынули на меня воспоминания деревенского детства…

У нас деревня стояла на горе. За деревней неподалеку – лес. И в тихую погоду, зимой, нам частенько приходилось слышать такие же вот необычные голоса. Когда мы, дети, спрашивали у матери, кто это кричит, она отвечала: «Русалка!»

От края леса брала свое начало – там били ключи – наша безымянная речка. Она текла под горой вдоль деревни. И мать объяснила нам: «Одна девушка дружила с парнем. Она очень любила его. Но парня взяли на войну, и он погиб. Эта девушка не перенесла гибели любимого человека, пошла на речку и утопилась. И там превратилась в русалку. Вот с тех пор она и тоскует по своему любимому. Выйдет на берег и кричит, зовет его».

«А можно на русалку посмотреть?» – спросили мы как-то у матери. «Нельзя. На реке прорубь. Вы будете подходить, а русалка нырнет в нее и скроется подо льдом. Мало того, еще вас с собой заберет. Ведь у нее целое подводное царство. Где я вас там буду искать? А не найду, что я без вас буду делать?»

Вот уж, действительно, думаю сейчас, что бы она одна без нас, пятерых малолеток, в те послевоенные годы делала?! И смех и грех! В другой раз, помню, нам мать говорила, что это кричит из лесу леший. «И на него нельзя посмотреть?» – допытывались мы у матери. «Ну, с лешим связываться тоже опасно. Вы будете ближе подходить к нему, а он в лес дальше от вас. Заманит в самую непроходимую чащу – не выберетесь…»

И вправду, казалось, дошел я до того леска, откуда доносился крик совы, – слышу, ее голос уже в другом месте, дальше, глуше.

Зеленый уголок

Котельная, в которой я работаю вот уже 20 лет, находится у перелеска.

Занятно было первое время наблюдать, как из оврага крадется по-пластунски лиса к нашей помойке, как изо всех сил огрызается наш Дружок на цепи на непрошенную гостью, видеть прыгающих по деревьям белок. Лоси на участке, который мы рядом с котельной вскопали, браконьерили капусту…

Вокруг котельной, обнесенной железным забором, успевшим проржаветь после ее строительства, валялись битые кирпичи, стекла, слежавшийся цемент и прочий хлам.

В один из субботников мы этот хлам коллективно убрали. Покрасили забор. Кое-где посадили цветы. Я прикрепил к макушке высоченной березы скворечник. Оставалось много пустующей земли. «Вот бы, – подумал я, – посеять траву, многолетние цветы и, конечно, – деревца. Ведь работать-то собираюсь не год и не два».

Моя старшая сестра поделилась семенами декоративных маков, гвоздик, лилий. Получились чудесные клумбы. Обратился к специалистам растениеводства, и они не отказали – дали семена многолетних трав.

Помню, в праздничные первомайские дни 1980 года вокруг котельной высадил шестьдесят саженцев, а 9 мая – еще. Рябина, береза, сирень, акация, черемуха, вишня… Каждое деревце бережно выкапывал и переносил прямо с землей из перелеска, поливал. Боялся, не приживутся слабые деревца – в одну ямку прикапывал по два саженца. Но напрасно. Сейчас с болью смотрю на черемуху и акацию, растущие из одной лунки. Даже дикие цветы переселял из перелеска – с корнями и землей. Но поскольку они влаголюбивые, то сразу не зацвели, дождались, когда деревца подросли, начали давать тень. А я-то как ждал этого цветения! Радовался колокольчикам да ромашкам и другим диким цветам. Но были и переживания. Ведь котельная есть котельная. Там траншею разрывают, чтобы сменить трубу, тут кислоту выливают после промывки котлов. Думал, загубят мой зеленый уголок. Не дождусь, когда окрепнут цветы, а деревья станут большими. И все-таки дождался! Более половины посадок сохранились.

Однажды утром в начале июня в котельную высокое начальство пожаловало: наш новый директор знакомился со своими подразделениями, а у нас у котельной кругом зелено, цветет сирень. Глаз радуется. Распустились нежным цветом большие шапки алых маков, благоухают нарциссы. И все это в капельках росы сияет на солнце, дышит.

И тут директор спросил: «Так у вас в штате проведен садовник?» И, помню, очень удивился, что эту красоту вырастили и сохранили сами операторы газовой котельной. Не за деньги, а так, ради интереса.

Недавней весной иду на смену, а в нашем саду поет взахлеб соловей, рядом зарянка подпевает.

Другой раз мы с женой наблюдали здесь солнечным утром за двумя иволгами. Это птицы божественной красоты. Всегда осторожные и скрытные, редко показываются на глаза. На них любоваться – не налюбуешься. А голос!.. Как будто кто-то играет на флейте. Мы замерли как завороженные и долго-долго вспоминали потом эту песню.

Синицы

При наступлении холодов синицы к нам в котельную залетают через вентиляционные отверстия (дефлекторы). Быстро осваиваются.

В котельной всегда чисто, но это их не устраивает. Не обращая внимания на сильный шум работающих котлов и насосов, они начинают бесцеремонно «хозяйничать». Смотришь, как из пазов и расщелин во все стороны летят пакля, пыль, цементные крошки от штукатурки, паутина. Это они достают мух, спрятавшихся на зиму спать. Когда синицы разделаются со своим «деликатесом», приходится их подкармливать подсолнечными семечками и хлебными крошками. Семечки они берут прямо из рук.

Ближе к вечеру птицы разлетаются кто куда. На ночевку. Но, бывает, остаются у нас, поскольку котельная высокая и просторная. В два-три часа ночи слышишь, вновь начинает раздаваться их оживленный разговор, а затем и звонкое, полное радости, пение. Для них зимой в котельной раздолье. На улице метель, а тут фиалки с лилиями цветут. Тепло и светло. Под синичью песню отдыхаешь душой.

С пробуждением природы синицы все реже и реже появляются в котельной, а затем и вовсе покидают нас. Для них предпочтительнее оттаявшая земля, проснувшиеся букашки, тепло, воля. Одни и те же синицы живут с нами не более одной зимы. От силы – двух. На третью зиму наведываются уже совсем другие, нам незнакомые. Жалко «старых», прирученных. Ведь мы с ними, как говорится, провели всю зиму душа в душу. Привыкли к ним, они – к нам. В середине или в конце апреля ранним утром идешь на работу, и вдруг – слышишь их песню. Встречают метров за пятьдесят от котельной. Как бы приветствуя, вьются, ожидая угощения.

По весне у синиц песня особая.

Голубь – птица умная

На конечную автобусную остановку слетелось множество голубей. Там продавали семечки. И люди, находившиеся рядом, высказывали различные мнения по поводу этих птиц. Одним они нравились, другим – нет. Кто-то даже сказал, что голубь – глупая птица.

И тут мне вспомнился случай, связанный с голубем, происшедший в моей жизни лет двадцать тому назад.

От нашей организации до «перестройки» в товарных поездах отправляли племенных коров (нетелей) для улучшения породности и повышения продуктивности скота в мясном и мясо-молочном направлениях в разные края и республики Советского Союза.

Мне несколько раз приходилось сопровождать животных.

В этот раз я отвозил их в Киргизию. Стояло начало лета. И вот на одной станции под названием «Сопак», что не так далеко от Аральска, ко мне в вагон через окно стрелой влетел белый с коричневым оттенком на крыльях голубь. Какой-то напуганный и взъерошенный, хвост выщипанный, словно он вырвался из кошачьих когтей. Через минуту-другую к вагону подбежал мальчик лет 12-13, шустрый такой, с рогаткой в руках. В расстегнутой рубашке. В коротких штанишках. С непокрытой головой. Перо голубиное торчало за повязкой в волосах. По-казахски он обратился ко мне, показывая на голубя, дескать, отдай мне его. Еще несколько ребятишек такого же возраста подбежали. Тоже одеты кто как. Вспотевшие, лица измазаны то ли черной краской, то ли углем, и почти у каждого рогатка. Понял я, что они играют в «туземцев». И этот мальчик с голубиным пером на голове – их «вождь». «Значит, голубь замучен не какой-то кошкой, а ими», – подумал я. И начал читать им всем «лекцию», старательно внушать, что над птицами нельзя издеваться, в том числе и над голубями. Голубь – это наш символ мира и дружбы. Издеваясь над ним, вы делаете недоброе, даже пакостное дело. Если вы сейчас меня не послушаетесь, не уйдете отсюда, я пойду к вашим родителям, расскажу им, чем вы занимаетесь, и они накажут вас за это. Гляжу, они ничего не понимают. «Вождь», перебивая меня, капризно лопочет что-то