Побережье? Яна сказала, что ее привезли на корабле. Значит, в этом городе есть порт. А порты строят у самой воды. Значит, если спускаться вниз, то можно выйти к порту, а от него – к городу. Вот и все, совсем просто.

– Пошли, – она дернула Яну за руку и на четвереньках вылезла из кустов, раздвигая ветки перед собой невидимыми руками. Неуверенно поднялась на ноги. Изрезанные разбитым стеклом и исколотые ветками босые ступни саднили, но стоять она могла.

Яна ойкнула, поднимаясь.

– Ноги больно! – пожаловалась она.

– Терпи, – откликнулась Карина. – Нам туда, – она кивнула в сторону, куда спускался склон.

К городу они вышли довольно быстро. Деревья сначала поредели, а потом кончились совсем, и они оказались на опушке, в полусотне саженей от которой начинались двух– и трехэтажные дома, утопающие в зелени кустов и лужаек. Как и ожидала Карина, возле них на веревках болталась сохнущая одежда. Обнаружив место, где нашлись подходящие по размеру платья, и дождавшись, пока никого не окажется рядом, Карина из-под прикрытия живой изгороди невидимыми руками сдернула одежду с веревки. Платья оказались великоваты и ей, и Яне, но выбирать не приходилось. Жаль, что обувь раздобыть тем же способом нельзя. Но эта проблема не главная. Главное – голодные боли в животе усилились настолько, что ее начало мутить, а думать становилось все труднее.

Еда! Где достать еду?

Ночью можно попытаться вломиться в один из магазинчиков. Но днем нельзя – хозяева вызовут полицию, и тогда… И невозможно забраться в чужую квартиру: даже по пустым дворам то и дело кто-то проходил. А если их заметят, то поймают и вернут в Институт. Карина уже чуть не плакала от отчаяния, когда разглядела под кронами деревьев крышу стоящего на отшибе одноэтажного дома.

Дом на самом деле выглядел самой настоящей развалюхой. Но все окна оставались целыми, дверь оказалась запертой на большой висячий замок, а двор – точнее, то, что его заменяло – явно носил отчетливые признаки обжитости. Значит, он не брошен. Значит, внутри можно найти еду или деньги, на которые еду можно купить.

Невидимые руки Карины с легкостью сорвали с двери замочные петли. Она протолкнула Яну внутрь и скользнула вслед за ней, не забыв плотно прикрыть за собой створку. Да, здесь определенно жили, хотя коридор оказался завален разнообразным хламом, а мебель в комнатах едва не рассыпалась от ветхости. Впрочем, обстановка Карину не интересовала. Она искала только кухню.

На кухне воняло так, словно здесь кто-то устроил помойку. Впрочем, не «словно»: мусорное ведро не выносили уже минимум неделю, а объедки и грязь загромождали стол и ржавую мойку. Но главное – в холодильнике нашлась вполне съедобная еда! Вареный рис с вареной же рыбой, какие-то мелкие сосиски, масло… Еще в холодильнике обнаружилось большое количество запечатанных бутылок с надписью «Пиво», но они Карину не заинтересовали. Как-то раз, еще в детдоме, она попробовала эту горькую гадость, и потом ее долго тошнило. И как другие ее пьют?

Она сбросила на пол объедки со стола и вывалила на него пищу. Несколько минут они с Яной торопливо насыщались, запивая еду набранной из-под крана водой, пока острое чувство голода не ушло. Однако рези в желудке Карины не прекратились. Наоборот, они даже усилились, и теперь девочка с трудом заставляла себя глотать, борясь с острыми приступами тошноты.

– Карина, я больше не хочу, – дернула ее за рукав платья Яна. – Пойдем, а?

– Сейчас… – сквозь зубы пробормотала та, сдержав стон. – Нужно взять с собой, про запас… Сейчас…

Она схватила какую-то большую грязную тряпку непонятного происхождения и принялась складывать на нее остатки обеда. Она уже пыталась завязать тряпку в узел, когда входная дверь громко хлопнула.

– Что за б…ство?! – громко спросил в коридоре хриплый мужской голос. – Мурки, нет, ты посмотри только – что за падла такая нам замок вынесла, а?

Парализованные страхом, девочки замерли на месте. Взгляд Карины панически заметался по кухне. Здесь негде спрятаться! В окно? Не открыть сразу, услышат…

– Забрался кто-то, скотина, – ответил второй, не менее хриплый голос. – Ну-ка, в комнаты позаглядывай – вдруг он еще тута?

Метнуться к окну? Не успеть, не успеть!..

Не успеть.

– О-па, а кто у нас тут такие? – преувеличенно удивленно осведомился крупный мужчина, возникший в дверном проеме. Он носил перепачканный краской рабочий комбинезон и неопрятную щетину. – Мурки, ты посмотри, а! Вот кто, оказывается, по чужим домам лазит-то, а!

– Угу, вона как… – пробасил второй, протискиваясь в дверь. Он походил на первого, как брат-близнец. – Лазят, значит. Воруют, соплячки.

– Дык поучить надо, а, Мурки? – осведомился первый, лениво почесывая пузо. – Выпороть, типа? Или сразу в полицию сдать, ага?

– Не, Сакира, не надо в полицию, – ухмыльнулся второй. – Слышьте, малявки, в полицию, небось, не хотите? Ну что молчите, как языки проглотили, а?

– Не хотят, – удовлетворенно хмыкнул первый мужик. – Ну что, мы, значит, люди добрые. Мы полицию не позовем. Мы сами накажем.

Он шагнул вперед, крепко ухватил Карину за плечо и склонился к ней, дохнув перегаром.

– Да, милашка, мы тебя накажем по-свойски. Глядишь, тебе еще и понравится, ага.

С неожиданной ловкостью он дотянулся до Яны и толкнул ее в руки второго.

– Подержи-ка, чтобы не сбежала, – он криво ухмыльнулся. – А я с этой разберусь.

Он крепко ухватил Карину за плечи, развернул ее спиной к себе и швырнул вперед, на кухонный стол, крепко прижав к столешнице. Другой рукой он задрал ей на голову подол платья.

– Чё-то тебя отец серьезно воспитывает, – пробормотал он, ощупывая ягодицы девочки. – Вся спина в синяках. Ну дык понятно, раз такая воровка. Ничего, сейчас я тебя еще и не так поучу…

И тут столбняк, охвативший Карину, прошел. Она наконец осознала, КАК с ней собираются поступить. Еще когда она жила в детском доме, старшие девочки шепотом рассказывали, что может сделать плохой взрослый мужчина, если попасть к нему в руки. Тогда она не понимала и половины рассказываемого, но сейчас твердо знала: будет плохо. Очень плохо. Наверное, даже хуже, чем в Институте. Охваченная ужасом, она вслепую ударила назад невидимыми руками.

Что-то влажно противно хлюпнуло, и давящая рука на шее исчезла. Короткий вопль оборвался почти мгновенно – еще до того, как тело мужчины врезалось в противоположную стену кухни, с грохотом обрушив несколько полок. Карина оттолкнулась от стола, выпрямляясь, и оказалась лицом к лицу со вторым. Тот таращился то на нее, то на заваленное хламом тело товарища, еще не осознав, что произошло на самом деле. И в то мгновение, когда в его взгляде наконец загорелась искорка понимания, невидимые руки Карины ударили еще раз, дробя его ребра и превращая лицо в кровавую кашу.

Захлебнувшийся стон, мягкий тяжелый удар головой о дверной косяк – дерево треснуло с отчетливо слышимым хрустом – и второе тело сползло на пол, увлекая за собой Яну, чье плечо оно все еще сжимало мертвой хваткой. Та забилась и слабо заверещала. Несколько секунд Карина смотрела на нее, словно в тумане. Сердце бешено билось, воздух с трудом проходил в горло. Наконец, чуть придя в себя, она медленно наклонилась и помогла Яне подняться.

– Ты убила их, – с ужасом прошептала та. – Ты их убила!

– Так им и надо! – хрипло произнесла Карина. – Я бы убила их еще раз! А ты думала, они тебя приласкать захотели? – внезапно заорала она во все горло, так что Яна отшатнулась. – Приласкать, да? Ты хоть понимаешь, дура, что они хотели сделать?

На глазах Яны выступили слезы, она громко шмыгнула носом.

– Не реви, – хмуро сказала Карина. – Пошли отсюда. А то вдруг кто-то еще придет…

Она ухватила Яну за руку и потащила за собой.

Только на улице она сообразила, что приготовленный узел с едой так и остался лежать в разгромленной кухне. Но думать о еде не осталось сил – прошедшая было резь в животе снова вернулась, и тошнота подступала к горлу. Нужно бежать, бежать в лес, пока не пришел кто-то еще!

Саженей через двести, уже среди деревьев, она рухнула на колени. Ее вырвало плохо пережеванной пищей – раз, другой, третий… Во рту стоял горький привкус желчи. Она немного постояла на четвереньках, пытаясь справиться с внезапным приступом слабости и головокружения, потом медленно поднялась на ноги. Яна с ужасом смотрела на нее. Кажется, она от переживаний сейчас сама потеряет сознание!

– Пойдем… – прошептала Карина. – Нужно идти.

Медленно лавируя между стволами, она побрела непонятно куда. Туман перед глазами сгущался, мысли путались, то замирая на месте, то дико кружась в сумасшедшем хороводе. Перед взором проплывали лица, знакомые и незнакомые, в ушах шумело, в ушах звучали голоса, выкрикивающие непонятные слова. Рези в животе иногда заставляли сгибаться пополам, но она заставляла себя выпрямляться и переставлять ноги.

Спустя пару вечностей она опять рухнула на колени, и ее снова вырвало – на сей раз только кислой жидкостью. Яна в ужасе затормошила ее за плечи.

– Карина! Кара! – чуть не плача, позвала она. – Тебе плохо? Плохо, да? Ну Кара же!

Карина как-то отстраненно ощутила боком что-то жесткое и колючее. Кажется, она упала на землю. Надо встать… надо встать… надо идти… Потом мир закружился вокруг, и она потеряла сознание.

Яна растерянно смотрела на лежащую ничком Карину. Несмотря на теплый полдень, девочку била крупная дрожь. Она обняла себя за плечи, чтобы хоть немного согреться, но это не помогло.

Она не знает, что делать. Ей немного страшно от Карины, такой решительной, такой жесткой, но без нее она совершенно не знает, что делать. Еще несколько дней назад все казалось простым и понятным: есть папа и мама, которые ее любят и защищают, и есть все остальные, от которых нужно прятать свой дар. Но потом пришли чужие люди с желтыми лживыми прожилками в глазах и сказали, что мама с папой не вернутся. И голову сдавило ужасное жужжание, которое не позволяло думать, не позволяло поднимать вещи без рук, как она умела делать. В кошмаре, в который превратился окружающий мир, ее куда-то вели и везли, держали в каких-то обитых мягким комнатах без окон и даже без кроватей, больно кололи иглами, а потом запихали в темный железный ящик и снова куда-то повезли.

Потом ящик загрохотал и раскрылся, жужжание в голове кончилось, но кошмар остался. Сначала она бежала куда-то за незнакомой девочкой, они обе голые, но перед ними плывет большая пластина, которую она держит не-руками, и что-то постоянно мелко, но сильно колотит в нее, как ливнем, пытаясь вырвать и отбросить в сторону. Какие-то люди, перепачканные красным – кровью? – вповалку лежащие у стен, мимо которых они пробегают, большой красивый цилиндр в широком зале, который они вместе вырвали из пола не-руками и со звоном бросили в стеклянную стену, саднящая боль в босых ступнях, когда пришлось бежать по стеклянным осколкам, и потом – деревья, ночь, холод, бегство в никуда и тепло тела незнакомой девочки, к которой она прижималась, пытаясь хоть как-то согреться.

Она боялась эту незнакомую девочку, поскольку видела, как в ее голове кипят страшные чувства, которые сама Яна никогда не испытывала и не понимала. Она иногда видела такие у взрослых мужчин и женщин на улице, и иногда те бросались друг на друга, дрались, говорили всякие нехорошие слова, которые мама запрещала повторять. Но еще Яна видела в Карине и другие чувства, как у мамы, когда та плакала, прижимая ее, Яну, к себе, а отец потерянно стоял рядом и ничего не говорил. Эти чувства Яна немного знала – они назывались «страх» и «отчаяние». И Яна жалела Карину.

Сейчас, когда кроме Карины у нее не осталось в жизни вообще ничего – даже платье и то ворованное! – а Карина лежала ничком и не двигалась, и в голове у нее не осталось никаких чувств, Яна растерялась. Она редко выходила на улицу, только в школу, даже когда у нее еще не проснулся дар, и после занятий всегда торопилась домой. Потом она обнаружила, что может без рук поднимать вещи и видеть чувства в головах у других людей. Ее дар открылся через неделю после девятого дня рождения: Яна хорошо запомнила мамину веселую беспечность, внезапно сменившуюся ужасом. Тогда мама совсем перестала выпускать ее из дома. Яна знала, как приготовить себе еду из продуктов в холодильнике, как вызвать пожарных, как мыть пол и как учить уроки (отец заставлял ее читать учебники даже после того, как родители запретили ходить в школу). Но что делать с подругой, беспомощно лежащей на земле в лесу, когда некого позвать на помощь, она совершенно не представляла. И ей страшно.

Может, пойти поискать кого-то? Но Карина скрывалась от людей. Наверное, так надо. Наверное, люди сейчас не должны их видеть. Она не знает, что такое Институт, и не понимает, что происходило прошлой ночью, но, наверное, случилось что-то очень плохое. И только что в доме… нет, нельзя о нем думать, совсем нельзя. И на помощь звать нельзя. Но Карине очень плохо. Очень. Заполняющую ее боль даже сейчас почти можно пощупать руками. Но что делать?

Давай мыслить логично, по-взрослому сказала она себе, как любил говорить папа. Давай мыслить логично. Они сыты и одеты. Значит, нужно пока где-то спрятаться. Может, Карина выздоровеет сама, если просто спокойно полежит. Да, когда болит живот, нужно лежать. Но лежать на холодной сырой земле мама всегда запрещала. Значит, нужно найти дом или сарай. Место, в котором нет людей, но где есть кровать. Или сено, как в деревне, куда она ездила позапрошлой зимой. Но как отнести туда Карину? Она большая и тяжелая. Можно ли поднять ее без рук?

Яна вздохнула и напряглась. В спине между лопатками что-то напружинилось и слегка завибрировало, как случалось, когда она пыталась поднимать слишком тяжелые вещи. Но тело Карины слегка приподнялось над землей. Еще одно усилие – и Карина приподнялась почти на четверть сажени. Ее руки и ноги безжизненно свисали вниз, задевая землю, но Яна уже вымоталась. Выше поднять не удастся. Хорошо хоть почти не надо прилагать сил, чтобы удерживать поднятое…

Теперь нужно просто идти и толкать Карину перед собой. Вот только куда идти?

Яна тяжело вздохнула, вытерла навернувшиеся на глаза слезинки и побрела непонятно куда. Где же найти убежище?

Цукка как раз закончила расставлять на полке нехитрую посуду, только что купленную в магазине, когда в кухню заглянул Дзинтон.

– Прогуляться по окрестностям не хочешь? – осведомился он.

– По окрестностям? – удивленно посмотрела на него Цукка.

– Ну да, – кивнул парень. – Ты же только одну дорожку в город и знаешь. А она большой крюк дает. Или тебе нравится кругами ходить? Пошли, успеешь еще нахозяйничаться!

Цукка задумалась. Вообще-то дел еще хватало. Нужно аккуратно развесить одежду в шкафу, как-то прибраться в комнате, да и кухню не мешало бы почистить. Нужно спланировать свои расходы, позвонить родителям и сообщить, что она устроилась (не вдаваясь в детали, разумеется). Ой, а погладить блузку и юбку? Вот о чем она не подумала – а как она станет гладить одежду? Наверное, нужно купить утюг. И стирка – пока у нее нет стиральной машины, придется стирать в тазике, и его тоже нужно купить. О чем она думала, когда ходила за продуктами? А еще нужно сделать запасной ключ – Дзинтон предупредил, что замок на двери менял он сам, и ключей от него всего два.

– Ну так что, пойдешь? – нетерпеливо переспросил Дзинтон.

– Ладно, уговорил, – улыбнулась Цукка. – Я вспомнила, что мне еще кое-то нужно купить в магазине. Заодно и зайдем.

– Женщины! – Дзинтон возвел очи к небу. – Только о покупках и думают.

– Зато мужчины, похоже, вообще не думают, – отпарировала Цукка. – Как я без утюга одежду гладить стану? Мне, между прочим, на работу опрятной ходить положено.

– А, утюг есть, – Дзинтон беззаботно махнул рукой. – У меня в комнате. Я его потом сюда принесу, пользуйся. Ну, пошли, а то солнце уже к закату клонится. Через пару часов темнеть начнет. Переодевайся, если надо, я тебя на дворе жду. – Он повернулся и стремительно вышел из кухни.

Цукка снова улыбнулась – не человек, ураган! – и пошла за ним. Интересно, он что, так ухаживает? Или просто соскучился в одиночестве? А ведь она так и не знает о нем почти ничего. Ну, сейчас и допросит.

Юноша и в самом деле показал ей несколько путей в город, о которых сама Цукка ни за что не догадалась бы. Оказывается, мароны, окружавшие отель, когда-то являлись частью довольно большого и, наверное, красивого парка при отеле. Сейчас парк зарос густым подлеском и мало чем отличался от дикого леса. Вокруг него по большей части еще сохранилась легкая деревянная ограда, хотя тикуриновые жерди под действием ветра и дождей местами расщепились и попадали на землю.

Из дворика перед входом имелось, оказывается, аж три выхода: один – через главные ворота, а два других – через калитки в боковых стенах, от которых через парк вели тропинки, проходя через остатки калиток в ограде и убегая дальше. Одна такая стежка, попетляв между деревьями, выводила к обрыву над бухтой, по которому вниз, в город, шла крутая каменная лестница с местами осыпавшимися ступеньками. С торчащей над обрывом скалы, которую Дзинтон назвал «смотровой», открывался великолепный вид на раскинувшиеся внизу бухту и город, даже более шикарный, чем с давешней площадки.

– Не стоит здесь в темноте ходить, а то костей не соберешь, – предупредил парень. – Надо подсветку, наверное, сделать, но пока не до того. Но при свете до транспорта здесь путь раза в два короче. Там, внизу, Сиреневый бульвар, по нему монорельс идет.

Другая тропинка, грунтовая, тоже выводила к обрыву и ныряла куда-то вниз, к покрытым ползучей березой каменистым осыпям океанского берега. По ней Цукка не рискнула бы путешествовать и днем, разве что ее кто-то страховал бы привязанным к талии канатом. Зато с обрыва открывался захватывающий дух вид на океан, сияющий и переливающийся под лучами солнца. Цукка пообещала себе, что обязательно посмотрит отсюда на первое же цунами – когда гигантская, в двадцать, а то и тридцать саженей волна вырастает над мелководьем и, разгоняясь, обрушивается на скалистый берег, круша и разбрасывая камни. Зрелище, наверное, впечатляющее. Совсем не то, что в бухте, где она ослаблена узким длинным устьем.

Третья тропинка, заасфальтированная, тоже вела на внешний берег, но близко к океану не спускалась. Она, по словам Дзинтона, тянулась версты на три-четыре, проходя по пути через несколько и поныне действующих гостиничных комплексов и вливаясь в сеть проложенных по горам терренкуров, предназначенных специально для прогулок отдыхающих.

Помимо тропинок через парк можно было ходить и напрямую, выбираясь к оградам одно– и двухэтажных домов, между которыми к окружающим улицам пробирались узкие стежки.

– Откуда ты все знаешь? – удивилась Цукка, когда Дзинтон вывел ее на тихую, заросшую травой улочку. – У тебя словно карта в голове.

– А я здесь уже полгода живу, – пояснил парень. – Успел исследовать. Времени свободного много, вот и шляюсь где ни попадя.

– Полгода? А где ты жил раньше?

– Любопытная ты, как кошка, – рассмеялся Дзинтон. – Где я только не жил! Вообще-то я из Оканаки, но мне там не понравилось. Сбежал я оттуда.

– В Оканаке не понравилось? – изумилась Цукка. – Но она же столица! Не то что наше провинциальное захолустье!

– Масария – далеко не захолустье, – качнул головой Дзинтон. – Крупный порт, через который идет не менее семи процентов всего морского грузооборота Катонии. Она очень удачно расположена в географическом плане, и если бы не постоянные цунами… А кроме того, столица – что столица? Большой, шумный, грязный город с бешеным темпом жизни, не нужным никому, даже самим жителям. Люди думают о деньгах, карьере, о том, как бы получше и пошикарнее провести отпуск – по возможности как можно дальше от дома. Куча машин, постоянные пробки, вонючий воздух, зимой снег, который даже толком лечь не может, сразу тает на асфальте, а ночами влага замерзает, так что получается гололед. Его засыпают химическими смесями, которые потом вымываются на газоны, убивая траву и деревья. В общем, хорошего мало.