С Сережей Бобрышкиным Лена познакомилась в Технологическом техникуме, где он преподавал черчение, а она прибыла туда расследовать одно мелкое хищение. Разговорились они совершенно случайно, а потом молодой мужчина в очках предложил ей сходить в цирк. Цирковое представление обещали со слоном и дрессированными медведями, а она так и вообще была в цирке лишь один раз, да и то в детстве. Короче, она согласилась, и вот потом их встречи растянулись на год. Так что, если бы Татьяна Владимировна в один прекрасный день заявила дочери, что сундук с приданным для нее готов, в этом не было бы ничего удивительного.

Покончив с ужином и поблагодарив мать, которая занялась мытьем посуды, Лена быстренько улизнула из кухни.

Включив в своей комнате маленький телевизор и время от времени подглядывая на экран, младшая Обручева стала нехотя собираться, чтобы, как она сама выразилась, посмотреть знакомый репертуар.

«А что, и на самом деле, вначале мы усядемся у него в комнате, затем он обязательно включит магнитофон, потом станет показывать уже опостывшие мне значки и наконец, рассказывая, где и при каких обстоятельствах он достал тот или иной, начнет примериваться, как дотронуться до моего плеча, да и то словно бы ненароком. А ведь знакомы двенадцать месяцев! За девять месяцев ребенок успевает появиться на свет! Вот и оказывается, что все хорошо в меру. А дальше… Дальше, Сережина мама, Лариса Евдокимовна, толстая, холеная женщина, пригласит нас к столу (Бобрышкины вообще очень поздно ужинают). Она так и скажет, не просто: идите ужинать или попейте чайку, а непременно: «Дети, прошу к столу». Но правда здесь в том, что это и в действительности будет стол по всем показателям. За ним Лариса Евдокимовна попытается скрупулезно рассказать все подробности, которые произошли с сыном на его преподавательской стезе, и несколько раз заострит внимание присутствующих на негативных явлениях, процветающих в преподавательской среде. Отец Сережи, Николай Николаевич, обязательно в течение всего ужина будет читать «Науку и жизнь», и разве что кот Лукреций внесет разнообразие в этот дом. Как только она усядется за столом, он раздобревшей, пушистой тушкой бабахнется гостье на колени, зная, что здесь его будут подкармливать прямо из рук. Лариса Евдокимовна станет конечно же ужасаться с умением провинциальной актрисы и не преминет подсунуть добрую дюжину салфеток – благо, что сосед по площадке работал в ресторане швейцаром и, таская их пачками, снабжал ими в достатке Ларису Евдокимовну за лишь двоим им ведомые услуги».

Тем не менее, прихорашиваясь перед зеркалом, Лене захотелось вздохнуть, но в комнате объявилась Татьяна Владимировна, и она раздумала это делать.

Уже облачившись в светло-голубой брючный костюм, Лена еще раз прошлась расческой по своим шелковым волосам и, вполне удовлетворенная собой, выбежала на улицу.

До автобусной остановки было недалеко. Она терпеливо дождалась «тройку» и уселась на свободном сиденье посередине салона. Народу в автобусе было мало, зато на следующей остановке в него шумно повпрыгивала компания молодых ребят, приблизительно лет 18 – 20-ти. Один из них был с гитарой в руках. Расположившись в кругу своих, на задней площадке, он ударил по струнам и, ни чуточку не фальшивя, приятным баритоном запел «Аэропорт». Песню эту уже года четыре как отпели, но здесь, в салоне автобуса, она была как нельзя кстати, ибо «тройка» как раз ходила в аэропорт. Сидящая впереди Обручевой пожилая женщина обернулась назад, и у нее оказалось такое возмущенно-сердитое выражение лица, что Лена не выдержала и прыснула в кулак. Лицо женщины дернулось и, враз изменившись, отпечатало на себе гримасу презрения. Она пронизывающим взглядом смерила Лену с головы до ног и, не удержавшись, сказала:

– Смеешься, бессовестная! А на вид-то вроде порядочная девушка. Совсем перевернулся весь мир! И по телевизору-то показывают такое, что стыд и срам! Ухватят эту гитару, что парни, что девки не разобрать, и туда-сюда по этой сцене, туда-сюда! – женщина очень уж энергичными движениями рук показала, как девки и парни носятся по сцене туда-сюда. – Вот они-то и в автобусе не могут проехать прилично, как все добрые люди! – наверное, она еще все надеялась на понимание со стороны девушки в брючном костюме. Но что поделаешь, если уже смешинка попала Елене в рот, тем более, что попутчица так комично жестикулировала, и поэтому она уже не просто прыснула в кулачек, а рассмеялась во весь голос, прежде чем что-то ответить.

По-видимому, это сценка привлекла внимание парней к девушке в голубом, потому что один, очень высокий, в вязанном пуловере, отделился от компании и приблизился к ней. Когда он наклонился в ее сторону, Лена заметила на его тонкой жилистой шее еле заметную цепочку с изящным крестиком.

– Девушка! – обратился он к ней. – Идемте в наш коллектив, ребята мы музыкальные, у нас будет вам веселей.

– Спасибо за приглашение, но мне выходить через остановку, где меня ожидает ревнивый жених, – пошутила она с лучезарной улыбкой.

– Тогда прошу прощения. Честное пионерское, обидно! – потоптавшись, он возвратился к своим, однако здесь же вернулся назад и протянул ей невесть откуда взявшуюся у них большущую фиолетовую астру. – Это вам!

– Спасибо… – Елена осторожно взяла цветок, поднимаясь с сиденья. Автобус начинал притормаживать – это была ее остановка.

– Девушка, вас как зовут!? – крикнул парень, когда она уже выскочила наружу.

Мотор с усилием заурчал, и тогда Лена вместо ответа приложила к губам кончики пальцев и послала ему воздушный поцелуй.

Пару минут ходьбы. Она стремительной птицей взлетела на нужный этаж и два раза звякнула в обитую черным дерматином дверь с овальной табличкой «36» и до неприличия здоровым глазком.

Послышались мягкие шаги, потом «неприличный» глазок потемнел, звякнула скидываемая цепочка, стукнула задвижка замка, и дверь отворилась.

– Ах, это Леночка к нам приехала! – с вполне искренней радостью заворковала Лариса Евдокимовна. – Сережа уже беспокоился, и мы с Николаем Николаевичем задумались, уж не обиделась ли на что…

Между тем Лариса Евдокимовна не стала дожидаться Лениных объяснений, а, закрыв дверь, увлеченно завозилась с цепочкой, с которой у нее что-то не ладилось. Елена достаточно изучила Сережиных родителей да и его самого, но и сие знание не избавляло её от скованности. Она молча сняла туфли и подала астру Сереже, который наконец догадался, что это она, и вышел встречать. Первоначально цветок предназначался его маме.

Бобрышкин-младший провел невесту к себе в комнату и, обходя ее то с одной, то с другой стороны, выразил таким образом свою радость по поводу состоявшейся встречи, а затем сразу же сообщил «сногсшибательную» новость, что выменял вчера в клубе, почти даром, значок «35-летие Комсомольска-на-Амуре».

– Поздравляю! – не пытаясь скрывать сарказма, сказала Елена.

Сережа, видимо, понял, что допускает в своем поведении какую-то глупость.

– Я сейчас врублю музыку поинтересней, да? А потом ты расскажешь, как живешь, хорошо? – поспешно предложил он, поправляя очки.

– Хорошо, хорошо, – вынужденно улыбнулась она. – Но сначала ты расскажи, как у тебя дела, а то все звонишь и звонишь…

«Надоел уже!» завершила она в душе недосказанное, но все-таки застеснялась собственных мыслей и пожала его локоть. «Как-никак целый год вместе проходили в кино!..»

В ответ Бобрышкин сделал неловкое движение, похожее на то, что хочет ее обнять, но то ли Лена ошиблась, то ли его вспугнула Лариса Евдокимовна, заглянувшая без стука в комнату и сообщившая, что ужин будет через пятнадцать минут на столе; во всяком случае, последующие события развертывались по знакомому гостье сценарию. Сережа часто и подолгу перематывал магнитофонную ленту, а она в одиночестве скучала на диване. А потом он не выдержал и полез в письменный стол, где у него хранилась коллекция значков. Лена безразлично перебрасывала знакомые поролоновые листы альбома, на которых крепились металлические миниатюры, и думала-гадала о том, чем сейчас занимается Яснов. Ей почему-то представлялось, что он жарит в этот момент яичницу в своей холостяцкой квартире и при этом поминутно заглядывает в комнату, где по телевизору показывают хоккейный матч. «Нет!» – укротила она неудачное воображение, в сегодняшней программе хоккейного матча не было – это Обручева знала точно.

– Сереж, ты знаешь, – вдруг очень серьезно заговорила она, – тебе здорово подходят очки…

– Неужели, Лена? – откровенно удивился он. – Раньше ты этого не говорила, – Бобрышкин близоруко прищурился.

– А я только сегодня разобралась во всем до конца. Понимаешь?

– Нет, не совсем, – с неприсущей ему уклончивостью отозвался он.

– Я попробую объяснить. Дело в том, что до какого-то времени мы, каждый по-своему, пребываем в очках. Одни на всю жизнь так и проходят в розовых очках-окулярах, другие в черных, третьи в голубых, – она заглянула ему в лицо. – Я не знаю, какого цвета стекла моих очков, зато я поняла, что они искажают действительность, а с нею и того, кого я, может быть, мечтала увидеть, поэтому я вынуждена их снять.

В это время в дверях показалась Лариса Евдокимовна. В светлом, чуть ли не в белом халате, охваченном красным поясом поверх ее могучей фигуры, она предстала для сына в этот момент как спасательный круг.

– Сереженька! Леночка! Все уже приготовлено, прошу к столу! – с этими словами, расплывшись в улыбке, она чуть ли не подарила им книксен.

– Мы потом договорим, хорошо, Лена? – он просительно посмотрел ей в лицо, первым вставая с дивана.

«Не лучше ли отказаться от этого высиживания за столом и до конца объясниться?» – подумала девушка, но вслух так и не решилась ответить отказом и поплелась за ним следом, ругая себя за слабость.

Заступив в зал, Лена поздоровалась с Николаем Николаевичем, который уже расположился за столом и, к ее удивлению, вместо «Науки и Жизнь» изучал «Науку и Религию».

Это незначительное обстоятельство здорово развеселило Обручеву. «Человек из сплошной науки!» – подумала она, осветившись естественной улыбкой и усаживаясь за стол.

– Ну как, девушка, ваши дела, как чувствуют себя родители? – без выражения и не очень внятно осведомился Сережин папа.

– Нормально, – лаконично засвидетельствовала Елена.

Николай Николаевич чинно кивнул и, видимо удовлетворенный ответом, снова уткнулся в журнал.

А вот за умение готовить Ларисе Евдокимовне следовало отдать должное. На этот раз на столе стояла жаренная утка с зеленью, да еще и под майонезом. Возле каждой тарелочки лежали серебряные вилка и нож и, конечно, неизменный стаканчик с салфетками. Как по предварительному заказу, лишь стоило гостье поудобнее усесться на стуле, кот Лукреций совершил свой коронный прыжок и завел неизменную песню «Мур-мур». Лена обрадованно погладила кота и, подумав, положила себе на тарелку кусочек утятины. Серебряным ножом от этого куска она отпилила кусочек и, незаметно положив его себе на ладошку, сунула под нос Лукрецию. Понадобилось немного времени, чтобы хозяйка заметила котово пиршество.

– Леночка, да вы что?! Какой ужас! У него целый день лежит колбаса! – Сережина мама всплеснула руками.

Чтобы подавить в себе смех от этой повторяющейся комедии и изменить ситуацию, Лена немедленно шлепнула пушистое создание по спине.

– О, господи! Неужто испачкалась? – Лариса Евдокимовна привстала со стула, протягивая гостье салфетки.

Николай Николаевич, оторвавшись от чтения, осматривался, пытаясь понять суть происшедшего.

– Лена, ты что, и в самом деле измазала костюм? – проявил озабоченность Бобрышкин-младший, только что истово раздиравший кусок утки, с глуповатым выражением на лице.

До окончания этой трапезы Обручева досидела с трудом. Вместе с Сережей они мыли над умывальником руки туалетным мылом, судя по навязчивому запаху, явно приехавшим из-за рубежа. Ей пора, пора было прощаться и договорить все напрямик, но, чтоб на это осмелиться, ей все еще не хватило какой-то малости.

– У меня что-то разболелась голова, и я буду собираться домой…

– Может, дать тебе цитрамон… – растерянно произнес Сергей. – У нас есть, он хорошо помогает.

– Спасибо, он не поможет… – Лена принялась обувать в прихожей туфельки. «Хотя бы сейчас попытался поцеловать или обнять в память о себе, – подумала она. – Нет, я не в чем не ошиблась, и прекрасно, что так заканчивается!»

Наступал решающий момент, и Сережа окончательно помог этому.

– Лена, мне грустно, что ты уходишь… что же ты так… Обожди, я сейчас позову маму…

– И папу… – жестко добавила она. – Сережа, ты больше мне не звони, хорошо? – и объяснила: – Мы не подходим друг другу. Рассуждать об этом долго и ни к чему. А главное, я люблю другого человека! – мужественно закончила она.

– Ух! – облегченно выдохнула Елена на улице и вслух сказала: – Если дурак, то это на долго!

* * *

Утро. Понедельник. Центральное РОВД города Татьяновска.

После утренней оперативки, которую лично проводил полковник Аллегров и которая, на удивление, прошла быстро и без нахлобучек, Яснов и Обручева поднялись на третий этаж. Виктор Павлович конечно же помнил, как Лена в субботу удирала от его подъезда на своих «Жигулях». Однако удержался заводить разговор на беспокоящую его тему и сразу забрал деловую инициативу в свои руки.

– Елена Владимировна! Я хотел предложить четко распланировать наш сегодняшний день. То есть позвонить на Некрасовскую и вызвать для беседы человек десять: половина тебе, половина мне. Всего у них работает двадцать человек, а мы познакомились с начальником, бухгалтером, приемщицей, уборщицей и Лученком. Так что за день мы охватим почти всех, за исключением командированных. Ну и на всякий случай возьмем на заметку этих, со стороны: Нестеров – раз, Костромская и Иванова – два.

– Согласна, товарищ подполковник. Но мне не дает покоя эта злополучная 95-ая страница, где пропущен Дунаев. Пока Лесков развернется – а там вообще неизвестно, как будут подходить эти люди, – я составлю себе списочек на всех с 95-ой страницы, включая и Дунаева, и с этим списочком спущусь в паспортный, чтоб нам знать заранее, все ли на месте и не сменили ли адреса. Не отыщем интересных биографий с этой страницы – возьмемся за 96, 121, 122-ую.

– Годится! Я исчезаю к себе и звоню Лескову, а ты, значит, если что, находишься в паспортном.

Обручева осталась одна и, отпирая сейф, подумала с замиранием сердца: «Догадался или не догадался, отчего я в субботу дала стрекача?! Явно подозрительно он молчит. И с утра: Елена Владимировна!»

Выписав на отдельном листочке пять фамилий: Копров, Яшин, Дунаев, Алексевичюс, Грибкова, она вновь спрятала в сейф книгу регистрации работающих и покинула кабинет, направляясь в паспортный стол.

– Привет, Иринка! – сказала Обручева, сидевшей там девушке в форме младшего лейтенанта, светловолосой, крепенькой и круглолицей, которая неизвестно где отыскала допотопную чернильную ручку с открытым пером и сейчас что-то царапала ей на бумаге.

Девушка подняла голову, затем тряхнула соломенной челкой и радостно округлила глаза:

– Ленок, неужто ты?! И как это про нас прямо с утра следственный отдел вспомнил? Вы ведь там на переднем фронте борьбы с мафиози, а мы так, канцелярские крыски…

– Да ладно тебе, Ирин, заприбеднялась! Я к тебе по срочному делу, вот и прилетела с утра пораньше. Помоги по блату отыскать этих людишек, а? – Лена, подбоченясь, уперлась рукой о стол.

– Пойдем тогда сразу до картотеки, заодно поболтаем, пока я ищу, – охотно согласилась Ирина.

– Дополнительных приглашений не требуется! – обрадовалась Обручева. – Сейчас ты как главнокомандующий! О, вспомнила! Сегодня мама мне обещала пару билетиков на «Сыщики и воры» в 22.15. Пойдем?

– Кому про любовь, а ей только бы воры да сыщики, – добродушно проворчала подруга, которая уже забралась в картотеку. – Собственно, я бы и на «Сыщиков» сходила, но сама говоришь, что билетиков пара, а он?

– Кто он? – Лена сделала непонимающее лицо.

– Ты что прикидываешься, Сережа твой, кто же еще! Или у тебя их десять? – Ирина на минутку оторвалась от своих карточек и заглянула подруге в глаза. – Ой, Лена! А у тебя и точно они лживые! – воскликнула она. – Вы что, поругались? Ну-ка, давай рассказывай! – приказала Иринка, оставляя картотеку.

– Ты про карточки-то не забывай! – подстегнула ее Обручева, пытаясь хоть как-то защититься.

– Есть, товарищ не страшный лейтенант! Но зубки ты все равно не заговаривай! Ну, рассказывай, живенько!

– А что рассказывать… – Лена потеребила прядку волос. – Сказала, чтоб не звонил. – Она помолчала и, решив в это время осторожно пооткровенничать с подругой, проговорила, как бы в задумчивости: – Думаешь, мы за год погуляли хоть раз с ним по-человечески? Разве что в кино бывали, а остальное время просидели в квартире за его дурацкими значками. И вообще, от ихней семейки нафталином пахнет! На дверях запоров, как в швейцарском банке! Говорок, исключительно на «будьте любезны», короче, меня и саму у них в доме книксен сделать тянуло. Там у Бобрышкиных один Николай Николаевич молодец: тот хоть не скрывает, что я ему до лампочки. Кстати, когда я в автобусе к Бобрышкиным ехала, там компания парней собралась, и один обалденно играл на гитаре. Так ты знаешь, одна тетка недовольная развыступалась, руками машет, и глазки злые-презлые, как у зверюшки. А потом мне один из тех парней, длинный-предлинный такой, цветок подарил! – похвалилась она.

– Ну и ты влюбилась, да, старушка? – высказал догадку подруга.

– Ты, моя милая, совсем того что ли? – Лена не поленилась разобрать волосы, чтобы недвусмысленно покрутить у себя пальцем поблизости с ухом.

– А что же тогда? С Серегой совсем или просто временное явление? – допытывалась подруга. – Вообще-то я тебе давно хотела сказать, хочешь обижайся, хочешь нет, но он мне не нравится. Теленкообразный какой-то…

– А чего обижаться, ты в самую точку его охарактеризовала, если за год мы с ним не поцеловались ни разу!

– Да ну! – изумилась Ирина, округлив глаза. – Врешь ведь! Целый год были знакомы и не целовались?!

– Вот тебе истинный крест! – побожилась подруге Елена.

– Тогда все правильно, нечего о нем и вспоминать! – коротко резюмировала она.

Какое-то время они помолчали. Наконец Иринка отыскала первую нужную карточку и спросила:

– А так, Ленок, если серьезно, то кто у тебя еще на примете? Крути, не крути, а в этом месяце тебе двадцать пять… Это мне еще всего двадцать три…

– Ох, Иринка-Иринка! Я уже восемь лет, как люблю одного человека! – неожиданно для самой себя призналась Обручева, – Только кажется, это все пустое… Он даже не догадывается об этом!

– Ничего себе новости, я буквально в трансе! Восемь лет любит, и никто об этом не знает! Он что, женат, или у вас безответная любовь? Платоническая, как ее по-литературному называют, – младшая лейтенантша опять позабыла про карточку и подалась к подруге вперед.

– Не знаю… – обронила Лена, вдруг залезая с ответом под черепаший панцирь.

– Да ты признайся мне, дура, легче станет! Я ведь не побегу на площадь Октябрьской Революции всем рассказывать! А хочешь, я сама с ним поговорю! – решительно предложила Иринка. – Еще не хватало, чтоб такая красотулечка сохла по ком-то!

– С ума сошла! Никто ничего не знает. Даже я сама…

– А Татьяна Владимировна догадывается о чем-нибудь? – избрала подруга другую тактику.

– Этого я больше всего и боюсь! Я даже представить себе не могу, если мама узнает… А насчет Бобрышкина я ей уже намекала, что гулять с ним дальше сандалии жмут.

– Ладно, – совсем внезапно усмирила свое любопытство Иринка. – Заинтриговала ты меня основательно, но до кино я потерплю. А то в кино не пойдем! – по-детски пригрозила она, при этом быстро вынув из ячейки последнюю карточку и, взглянув еще раз в принесенный подругой список, удовлетворенно прихлопнула по столу ладошкой. – Всех нашла, кроме Дунаева! – сообщила она.

– А Дунаев куда подевался? – проявила нетерпение Обручева.

– Садись тут за столом, выписывай пока этих, – посоветовала Ира. – Не знаю пока, куда он исчез. Или уехал куда давно-предавно, а может, убили… Что, сейчас мало людей пропадает? – она вновь заглянула в ее список, – Это у тебя не бичи какие-нибудь?

– А что, если он действительно умер? – медленно проговорила Лена, осененная нехорошим предположением. – Тогда как?

– А что как! Нужные справки я тебе наведу через ЗАГС. Лишь бы там оперативно сработали, но я их пошевелю.