Посвящается моей маме Гороховой Валентины Михайловне.

«И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Эта цитата из Евангелия от Иоанна, написанная на панно в холе штаб-квартиры ЦРУ¹ США в Ленгли, может быть девизом всех разведслужб мира.

1. Кто в море не ходил, тот Богу не молился

Май 1963 года

Автономное плавание или проще автономка – это боевой поход корабля для «обеспечения обороноспособности страны». Во всяком случае, так это мероприятие называл замполит капитан третьего ранга Судаков, которому на лодке шутники заменили первую букву в фамилии на «М». Эти остряки и автономку окрестили – «великое сидение».

За время великого сидения, подводная лодка крадётся в заданный район и производит блокаду порта, либо торпедную атаку на корабли противника – это на войне, а в мирное время всё делается условно. Однако, морская пучина вещь реальная, и опасность в ней таится настоящая, потому, капитан проводит бесконечные тренировки по борьбе за живучесть корабля, добиваясь, что бы самый последний матрос довёл свои действия до автоматизма. В море трудятся все, от капитана до трюмного матроса. Работа эта именуется – вахта. Есть в экипаже люди, которые вахту не несут, потому их зовут «пассажирами». На подводной лодке таких двое или трое: заместитель корабля по политической части, начальник медицинской службы и особист КГБ. Впрочем, во время тревог у них есть свои обязанности. За «отлынивание» от вахты, экипаж на них не в претензии, если они сидят без дела, значит, всё на лодке хорошо.

В этой автономке, на лодке проекта 629,(лодки этого типа в НАТО квалифицируются как «гольф», а наши подводники за тесноту прозвали – «сарай»), было ещё два пассажира, причём, настоящих. Однако, обо всём по порядку: по неписаному правилу, из базы лодки уходят в автономку ночью. Перед тем как отвалить от пирса, командир К-107 капитан первого ранга Краснов, неожиданно получил приказ отправить особиста лейтенанта Силуянова в штаб дивизии. Вскоре, тот на штабном ГАЗике вернулся с двумя пассажирами, и подал Краснову пакет. Прочитав приказ, капитан велел курившей на палубе команде, спуститься вниз. Затем, Силуянов проводил пассажиров в каюту, а двое матросов затащили в лодку их багаж – ящик обитый кожей. На голове у одного из пассажиров был чёрный балахон, с прорезями для глаз. Среди команды сразу начались разговоры: кто это такой? Оба пассажира сидели безвылазно в своей каюте, они даже ели там, и не ходили в кают-компанию.

Согласно международному морскому праву, в мирное время все проливы субмарины проходят в надводном положении. К-107 вошла в Гибралтарский пролив в полночь. Красивое это зрелище проход подводной лодки по проливу ночью! Отливают в лунном свете изумрудные буруны по носу лодки, блестят волны, расходящиеся в косую, по бортам. Таинственные пассажиры не отказали себе в удовольствии подышать свежим воздухом. Тот, кто был в балахоне, провёл пальцем по мокрой резиновой обшивке рубки, и микроскопический планктон, налипший на ней, при свете луны, высветил полосу. Незнакомец нарисовал восклицательный и вопросительный знаки на рубке, и посмотрел на стоящего рядом мичмана Колю Иванова. Потом тот клятвенно уверял, что пасажир улыбался под своим балахоном.

Двадцать первого мая капитанская вахта была с полуночи до четырёх часов утра. Если капитану не взбредёт в голову объявить тревогу и начать учения по борьбе за живучесть корабля, то можно сказать, что автономка идёт спокойно. Впрочем, не прошло и половины похода, и потому ученья проводятся не часто. Их будет много ближе к концу автономки, именно тогда у экипажа сказывается усталость от плавания, и люди более халатно относятся к своим обязанностям. Не случайно восемьдесят процентов аварий на подводных лодках случается при возвращении домой. Но сейчас прошло лишь треть автономки, и вряд ли Краснов объявит тревогу. Правда настораживает тот факт, что штурман капитан-лейтенант Усачёв сменившись с вахты, спать не пошёл, а в остальном, всё идёт обычным порядком – капитан сидит на своём месте, грызёт галету. К нему подошёл штурман.

– Товарищ командир, через полчаса будем в заданном районе, – доложил он.

– Вахтенный офицер, особиста на ГКП², – продолжая грызть сухарь, дал команду Краснов.

Вахтенный – командир БЧ-5 инженер-химик Толик Афанасьев метнулся к переговорному устройству «Нерпа». Тут же на ГКП пришёл Силуянов.

– Скажи своим гостям, что через полчаса будем в точке, – сказал ему Краснов.

Силуянов ушёл и вернулся с пасажирами.

– Товарищ командир, находимся в заданной точке, – доложил Усачёв.

– Акустик, горизонт? – запросил по переговорному устройству Краснов.

– Горизонт чист, – доложил акустик, это значит что на сотню морских миль на поверхности, да и под водой, не прослушиваются шумы корабельных винтов.

– Всплыли на перископную глубину, – доложил вахтенный инженер-механик.

– Поднять перископ, – дал команду Краснов.

Из шахты медленно поползла вверх труба перископа. Краснов приник к окуляру.

– Чисто, – сказал он, складывая ручки перископа. Обернулся к боцману, лысому и морщинистому как черепаха, мичману Семенову: – Старый, всплываем.

– Есть, – ответил,тот и задвигал рулями.

Когда лодка оказалась на поверхности, и отдраили люк, на палубу вышли Краснов, особист и два пассажира. Один как всегда был в своём балахоне. Матросы принесли кожаный ящик, там оказалась резиновая лодка, вёсла и насос. Матросы, накачав лодку, спустили её на воду, и в неё сел пассажир в балахоне.

– Берег в той стороне, – сказал Краснов, – до него десять миль.

– Счастливо добраться, – махнул рукой другой пассажир.

Человек в балахоне сел в лодку, помахал рукой, при этом он не проронил ни слова, (никто в команде так и не слышал его голоса). Особист, пассажир и капитан стояли на палубе, смотрели на удаляющуюся резиновую лодку, потом спустились вниз, и субмарина стала погружаться. Спустя несколько минут на месте, где она была, волны расходились кругами. Серебряный диск луны на светлеющем небе, спокойная гладь моря и резиновая лодка, а кругом тишина. Человек снял с головы балахон и швырнул его в море.

– Вот и всё что осталось от Мухтара Хусаинова, – сказал он, глядя как тонет его балахон. Он вздохнул, тихо сказав: – Прости мама, не знаю, свидимся ли.

Взялся за вёсла и погрёб в сторону берега.

***

Есть во Франции неподалёку от границы с Италией, небольшой городок Ментон. Тихий, уютный городишко в сорока километрах от всемирно известного курорта Ницца. Здесь почти нет туристов, хотя Ментон расположен в уникальном месте – с севера от холодных ветров он закрыт приморскими Альпами, по этой причине климат здесь очень мягкий. Ментон буквально утопает в цитрусовых. В городе полно апельсиновых и мандариновых деревьев. Насыщенный йодом морской воздух очень полезен для больных туберкулёзом. В XIX веке, когда туберкулёз был бичом бедных и богатых, сюда приезжали больные из Англии, России и Германии. Здесь они вылечивались, а тем, кому не повезло, умирали. На городском кладбище Ментона полно могил известных аристократических фамилий. Морской берег в окрестностях Ментона – сплошной песчаный пляж. Вот туда-то и причалил человек на резиновой лодке, оставив её, он пошёл в город.

Ришар Лоранс любил свою работу, нравился ему запах свежеиспечённого хлеба. Вынимая багеты из печи, и глядя на их золотистые корочки, он неизменно приговаривал:

– Ах, вы мой полоски-жердочки!³

Раскладывая у себя в патиссери-бланжери⁴ на прилавке свежевыпеченные багеты, круассан и хлеб с орехами Ришар частенько вздыхал:

– Какая красота! Готовый натюрморт! Для чего нужно было Марселю уезжать в Париж?! Рисуй здесь свежевыпеченный хлеб, рассвет на море, цветы в садах Ментона. Нет, не захотел! Вместо этого, малюет грязные переулки Парижа, и живёт впроголодь, потому что картины его никто не покупает. Эх, молодёжь!

Закончив работу, Ришар шёл на улицу, это было его время – в шесть часов утра город тих и спокоен. Он варил себе кофе, вдыхая его аромат, наслаждался тишиной, которвя продлится недолго. Его патиссери-бланжери находилась на улочке Марн, а чуть дальше, на улице Революции – мэрия, полицейский участок и школа. В провинциальных французских городках, люди, выходя из дома на работу, идут в бланжери, что бы выпить чашечку кофе с только что испечённым круассаном. Для этих целей на улице Ришар держал семь столиков, за которыми утром собирались учителя, полицейские и служащие мэрии. Здесь они обменивались новостями. Хотя какие тут могут быть новости?! Вечером эти же люди, включая самого Ришара, соберутся в бистро супругов Россаль.

«Болото!» – презрительно кривился Марсель, и уехал в Париж.

Ришар покачал головой, прогоняя грустные мысли, посмотрел на улицу. По ней шёл незнакомый парень лет двадцати пяти в джинсах и чёрном свитере. Увидев Лоранса, он направился к нему:

– Доброе утро месьё, – поздоровался незнакомец. Оглядев улицу, он спросил: – Скажите, как зовётся этот город?

– Что же ты парень путешествуешь без карты?! – усмехнулся Лоранс.

– Так получилось.

– Это город Ментон. А ты откуда?

– Я приплыл сюда из Алжира, меня зовут Омар Бадиф.

– Мой старший сын погиб в Алжире, – сказал Ришар Лоранс. Он поставил чашку с кофе на стол и тяжело взглянул на Бадифа: – Вы воевали за независимость от Франции, убивали наших парней за свою свободу, де Голь дал вам её. Чего же вы к нам лезете?!

– Я приплыл сюда, потому что я хараки, – ответил Омар.

– Кто это?

– Не все алжирцы были согласны с тем, что Фронт национального освобождения борется за независимость Алжира. Многие хотели по-прежнему оставаться заморской территорией Франции, – стал объяснять Омар Бадиф, – таких людей звали хараки. Они с оружием в руках воевали на стороне французской армии. Я сам лично не воевал, мы жили в городе Анаба, там, у отца была автомастерская. Мы с братом помогали ему. Когда французская армия ушла из Алжира, партизаны стали призывать народ покарать хараки за предательство. Я по делам ездил в Константину, а когда вернулся, увидел, что мастерскую и наш дом сожгли. Мать, отца и брата убили. Целый день я просидел в подвале своего дома. Там у нас была резиновая лодка, и я решил переплыть море. Набрал в канистру воды, спасибо соседу, выручил, дал немного консервов. Я сел в лодку и поплыл.

Хозяин бланжери протянул руку Омару Бадифу:

– Ришар Лоранс, – представился он. С любопытством посмотрев на парня, улыбнулся и спросил: – Страшно было в одиночку море переплывать?

– У меня остался небольшой выбор: либо зарежут, либо я утону в море. Честно говоря, раньше я не был истово верующим, но оказавшись в море, сильно уверовал в Аллаха. Даже слова молитвы вспомнил.

– Ты, наверное, голоден?

– Очень! – кивнул Омар Бадиф. Он похлопал по карманам джинсов: – У меня есть немного денег, я заплачу.

– Побереги их, они тебе ещё понадобятся, – усмехнулся Ришар Лоранс, – сейчас я покормлю тебя.

В средние века Алжир был родиной мореходов и рыбаков. Именно оттуда знаменитый адмирал пиратов Хайрутдин Барбаросса (Рыжебородый) делал набеги на земли христиан в Испании, Франции и Италии. Шли годы, пираты в Средиземном море пропали. Алжир со второй половины XVI века, становится пашалыком (провинцией) Османской империи, причём довольно бедной. В 1830 году Франция вторглась в Алжир, а в 1834 году аннексировала его, разделив на три провинции – Алжир, Оран и Константину. Теперь это были заморские владения Франции.

В 1865 году для алжирцев был принят Кодекс поведения, по которому они считались субъектами мусульманского законодательства, то есть жили по законам шариата, алжирцы призывались во французские вооружённые силы. Хотя Алжир входил в состав Франции, но алжирцы не являлись гражданами этой страны. Получить гражданство алжирцу было сложно, требовалось заполнить на французском языке множество бумаг, а большинство алжирцев было неграмотными, они и по-арабски то писать не могли, не то, что на французском языке. Только 13% алжирцев имели гражданство Франции.

Во второй половине XIX века из Франции в Алжир ринулись колонисты. Они захватывали плодородные земли, которых в Алжире было не так уж и много. Этих колонистов во Франции звали колоны (черноногие). К середине ХХ века колонам принадлежало 40% всех плодородных земель Алжира, было их около миллиона человек, жили они обособленно от местного населения. Алжирцы служили прислугой у колонов, либо работниками на их фермах. Колониальная администрация в дела алжирцев не лезла: у них были старейшины, которые ведали административными вопросами, а правосудие осуществляли судьи-кадии. В армии Франции алжирцы служили в национальных частях сапагов и тиральеров, офицерами там были французы. Алжирцы воевали за Францию в обе мировые войны, а также на войне в Индокитае. Во время второй мировой войны многие алжирские улемы⁵ стали призывать к независимости Алжира. Ещё в 1938 году алжирец Фархад Аббас организовал Алжирский демократический союз, но до 1945 года вся борьба была мирной. 8 мая 1945 года в алжирском городе Сети прошла массовая демонстрация молодёжи, с требованиями независимости. Полицейские при её разгоне застрелили двадцатилетнего парня. В стране вспыхнули погромы ферм колонов, были убиты сто два человека. После этого колоны вооружились, и совместно с французской армией, провели «жёсткие» зачистки в алжирских кварталах. При этом было перебито около десяти тысяч алжирцев. Трупы хоронить не успевали, потому их просто сбрасывали в горах Кобилии. Залив кровью Алжир, французы добились успокоения всех трёх провинций.

После этой кровавой бойни в Союзе Фархада Аббаса появилось боевое крыло, в которое входили: Рахаб Битад, Бен Булаид, Мухаммед Бадиаф, Белькасем Крим, Бен Мухди и Мурад Дидуш. Именно эти люди 1 ноября 1954 года создали Фронт национального освобождения Алжира. Это уже была партизанская армия. Свой первый бой она дала 1 ноября 1954 года, напав на несколько гарнизонов французской армии. Франция направила в Алжир дополнительные воинские части, а Фронт начал активные боевые действия. Так в Алжире разгорелась война. Французское правительство в борьбе с партизанами ввело тактику квадрильяжа – весь Алжир разбили на квадраты, которые закрепили за определённой воинской частью, та отвечала за порядок в своём квадрате. Против партизан в основном воевали парашютисты и Иностранный легион⁶. Именно во время войны в Алжире, войска впервые к месту боя стали перебрасываться на вертолётах.