Евгений Чижов написал русский колониальный роман, захватывающую историю, полную приключений европейского человека на азиатском Востоке, в которой столько же ярких красок, слепящего солнца, сколько и привычных литературных штампов. Восток явлен здесь местом таинственных и покорных женщин, деспотичных правителей, поэзии и рахат-лукума.
Главного героя, Олега Печигина, мы встречаем в поезде. Он едет из Москвы в столицу Каштырбастана, вымышленного постсоветского государства Средней Азии, переводить на русский язык стихи его президента и «Народного Вожатого». Жизнь Печигина на родине расстроилась, от него ушла любимая девушка, умер друг, и он с радостью принял экзотическое приглашение друга детства, Тимура Касымова, когда-то учившегося в МГИМО, но с момента образования независимого государства, уехавшего на родину предков участвовать в «великой истории своей страны».
«Страны, в которой нет ничего невозможного».
И вот Печинин, как герой волшебной сказки, преодолев власть времени и пространства, сходит с поезда на раскаленную землю чудесного мира, попадает в страну поэтов и поэзии. Он, потерпевший полное профессиональное фиаско в России, издавший один сборник стихов, который за год не купил никто, и который пришлось позорно забирать из магазина, оказывается самым продаваемым поэтом Каштырбастана. Звездой. Его стихи здесь переведены и крайне популярны. Печинина узнают на улицах, приглашают на передачи, награждают литературными премиями. Он поселяется в громадной квартире, ему прислуживает красавица. «Хочешь, о тебе узнает вся страна? – говорит ему друг Тимур, медиамагнат и придворный идеолог Каштырбастана, – хочешь, назовем твоим именем улицу, хочешь, четыре жены?!» Опьяненный поэт утопает в подушках и, кажется, готов соглашаться.
Вся эта сказка становится реальностью не только потому, что друг детства влиятельный журналист, но еще и потому, что Каштырбастан – государство поэтов, ведь национальный лидер – поэт. «Когда к власти пришел Рахматнул Гулимов, это была не просто смена одного правителя на другого. Это было изменение самой сущности власти: власть силы и денег уступала место власти духа и вдохновения». Президент здесь не редко начинает советы министров чтением своих стихов, и на этих заседаниях его стихи превращаются в указы. «Коштырбасатвн – поэзия у власти, ведь посредством стихов, через Народного Вожатого правит сама воля неба».
Чижов показывает вереницу вполне просвещенных людей, которые на полном серьезе верят в божественный статус своего Вожатого, верят в то, что во время войны Гулимов, тогда командир дивизии, стрелял в камень и из него начинал бить ручей, а над войском Вожатого всегда плыло облако, защищая воинов добра от зноя. Народный Вожатый разговаривает с тиграми и исцеляет людей. И никому это не кажется странным или смешным. Все покорились. Сдали идеалы просвещения без боя. Будто с уходом из этой пустыни условного товарища Сухова, модерного советского проекта, «освобожденные женщины востока» радостно вернулись в гарем Абдулы, среднеазиатские республики выбрали по божественному царьку и зажили, наконец, счастливой жизнью средневекового безвременья, где нет понятия прогресса, где козы ходят среди высотных зданий, и людям не нужно мучится в индивидуальном историческом времени, а можно раствориться в родовой, коллективной вечности.
В одном из своих интервью Чижов, эпатируя публику, говорил, что его роман о поэзии. Это отчасти верно. Но не о поэзии, как таковой. Поэзия становится для него метафорой внерациональной или сверхрациональной власти, с переживанием которой сталкивается герой. И вот в связи с этими мыслями: о непостижимой восточной покорности иррациональности власти, из подвалов литературного архива поднимаются две традиции описания Востока, которые проступают через текст Чижова.
Вообще, нам кажется, что есть простые вещи, которые мы видим. Объективная реальность. Такая, как есть. Но на самом деле эту оптику нам прописала культура. И текст Чижова хорошая иллюстрация этого феномена восприятия. До романтиков Восток никто не замечал. То есть тема Востока не была актуальной для европейской культуры. Восток впервые получил прописку в литературе в начале XIX века, и главным законодателем моды на восточную экзотику выступил лорд Байрон. Он не только создал «байронического» героя, персонажа которого целый век потом копировала мировая литература, но и создал определенный тип видения. Мы видим Восток так, как его увидел когда-то Байрон.
Для Байрона восточная реальность красива и многоцветна, но всегда находится под пятой какого-то тирана. В этом мире царствует зло и насилие. Деспотическая власть, бросает свою грозную тень на людей, делая их серыми, неразличимыми. Они покорно встраиваются в систему, которую восточная цивилизация им предлагает. И здесь появляется герой, европеец, который заряжен ненавистью по отношению к системе и мирозданию. Но байронический герой отнюдь не либеральный активист. Он сам глубоко разочарован в идеалах просвещения, но не бросить вызов деспотии он не может. Так он устроен. Байрон был глубоким пессимистом и был убежден, что бунт героя не может закончиться ничем хорошим. Попытка дать свободу туземцам приводит к катастрофе. Его герой, в результате, губит и себя и все вокруг, потому что человек неисправим и восточным людям не нужна никакая свобода. Люди Востока другие, и рассказывать им про гуманизм, демократию, достоинство личности совершенно бессмысленно. Эту старую европоцентрическую традицию воспроизводит в своем тексте Чижов. Глазами героя мы видим несколько персонажей, которые казалось бы не удовлетворенны неосредневековой автаркией Каштырбастана. Выпускнице МГУ, Зейнаб, душно в отведенной ей гендерной роли, бывшему музыковеду негде работать, потому что консерваторию закрыли, отгораживаясь от «тлетворного влияния Запада». Но и первый и второй персонаж только на первый взгляд не довольны своим положением. Очень скоро мы понимаем, что их все устраивает. Это – другие люди, как будто повторяет слова Байрона Чижов. Не нужно лезть на Восток со своей свободой, так будет лучше всем.
Еще одна литературная традиция, просвечивающая через строчки романа «Перевод с подстрочника», была создана представителем уже неоромантического направления английской литературы, Джозефом Конрадом. Конрад написал роман «Сердце тьмы», в котором показал Восток (в его случае – Африку), как место, где живут люди свободные от цивилизации. В каждом из нас, в самой глубине, присутствует страшное, хаотическое основание личности, какое-то доисторическое, иррациональное начало, источник воли (в Шопенгауэровском понимании этого слова). Западная цивилизация научилась сдерживать этот хаос, придумав нравственность, право, модели поведения. Социализируя своих детей, западная цивилизация приручает деструктивность человеческой природы, утверждая принципы разума. Герой Конрада отправляется по реке Конго к сердцу этой дикости. Но, на самом деле, маршрут его внутреннего путешествия пролегает от разума к бессознательному. И по мере продвижения с него постепенно смывается тонкий налет спасительной цивилизации, он теряет человеческий облик. Это путешествие страшно, но очень соблазнительно. Ведь разум изолирует человека от мира, а хаос не дает быть одиноким. Через хаос можно приобщиться к единому, к некой всеобщности.
Печигин в Каштырбастане не раз отказывается завороженным соприкосновением с иррациональным. Когда на телевизионной передаче он рассказывает о своей поэзии, говорит разумно, ему жидко аплодируют и как будто не понимают. Когда же он начинает славословить Народного Вожатого, зал ревет, и самому Печигину это нравится. Он греется в лучах чужой славы, он получает доступ к какой-то бессознательной энергии.
По мысли Конрада, в столкновении с «непросвещенными» народами Востока, западный человек рискует потерять самое важное, что у него есть, рациональность поведения. Войти в «сердце тьмы» – это отказаться от завоевания цивилизации, подчиниться обаянию зла. Чижов эксплуатирует и эту традицию. И по ходу всего текста мы видим, как герой мечется между нравственными ограничениями разума и соблазнами бессознательного.
Мне представляется, что поэзию в этом романе Чижов делает элементом большой метафоры бессознательного. Поэзия, ставшая основой государственной власти, – это иррациональное в политике. Нечто завораживающее европейского человека, но страшное в своей реализации. Английский романтик Перси Шелли говорил, что поэты – «непризнанные законодатели мира». В этой фразе звучит затаенная мечта европейского человека, чтобы миром управляла поэзия. Чтобы поэзия остановила войны, как об этом мечтает друг Печигина, гений и алкоголик Вадик, одухотворяла политику.
Ведь и правда, Европа (западный мир), положившая в основу своей политики рациональность, построила цивилизацию войны, неравенства, страданий. Рациональный проект мира, это проект агрессивного переустройства действительности, борьбы с природой, борьбы за интересы. Разум продуцирует войны. И как было бы прекрасно, если бы правила поэзия. Чижов развенчивает эту мечту. Он говорит, когда поэзия перестает воспитывать душу, а становится частью политики, обязательно приходит тирания. Потому что поэзия многозначна, и чтобы был какой-то порядок, на страну может быть только один поэт, Народный Вожатый. Европа, может быть, мечтала бы, чтобы власть получил человек пророческого склада, ницшеанский сверхчеловек, избавивший всех от мелких склок и эгоизма, только для этого он должен быть аскетом и пророком, преодолевшим все человеческие пороки. А пока таких нет, любые потуги изображать сверхчеловека оборачивается убогой тиранией.
Как Байрон и Конрад, Чижов восточному человеку предпочитает западного, со всеми его демониями, фрустрациями и эгоизмом. «Восточному» типу власти, таинственному, поэтическому иррациональному, предпочитает «ограниченный» западный тип, построенный на формальном праве и жуткой прозе. «Перевод с подстрочника» – роман об опасности, которую таит в себе мечта поэта.