Не понимаю, что такого романтичного в старших классах. Ничего. По крайней мере в отдельно взятом выпускном классе нашей средней общеобразовательной школы. Вернее, не такой уж и средней – вообще – то она гордо называется гимназией (что означает резкий гуманитарный уклон), но это, впрочем, никак не сказывается на уровне романтики в повседневной жизни её учащихся. А ведь должно бы, если подумать. Мы же все такие утончённые: два иностранных языка, зарубежная литература, история искусств и, наконец, хореография. Да-да, именно что хореография, а не ритмика или танцы. В начальной школе я представляла себя этакой благородной девицей, получающей образование и воспитание для того, чтобы в дальнейшем блистать в светских салонах. Благодаря усиленным занятиям к шестнадцати годам блеск появился, но запросов на него от высшего общества не поступало. Более того, я и с самим-то высшим обществом ещё не сталкивалась, и в глубине души росло смутное предчувствие того, что придется мне пересмотреть планы на светлое будущее и оставить мечты о многогранной и возвышенной профессии светской львицы ради прозаичного, но более востребованного ремесла экономиста. Но будущее будущим, а школа – школой. И вот я уже третий месяц пытаюсь найти хоть что-нибудь привлекательное в положении ученицы выпускного класса. И, увы, не нахожу. А ведь согласно американской подростковой литературе (и сериалам тоже) High school – это место (и время!), словно нарочно созданные для самых пикантных приключений. Кстати, отечественный кинематограф в последние годы активно разделяет эту точку зрения. Но, знаете, есть один момент, который лично у меня вызывает искреннее недоумение: и это не внезапное обретение сверхспособностей или рождение тройни от инопланетянина, нет, во всех этих «школьных» романах и фильмах НИКТО НЕ УЧИТСЯ! Нет, правда, там никто не учится! Герои заняты всем, чем угодно: успевают создать (и пересоздать) пары и даже семьи, попутно сделать карьеру фотомодели или поп-звезды, провести детективное расследование, объездить половину земного шара и даже спасти мир, но НИКТО НЕ УЧИТСЯ! Словно нет ни домашних заданий, ни профилей, ни факультативов, ни контрольных работ или тестов и не маячит перед бедными выпускниками страшилка под названием ЕГЭ (звучит-то как!)

Самое романтичное, что случилось со мной за последнее время – это то, как странно ёкнуло мое сердце, когда сегодня утром на автобусной остановке я выловила взглядом из толпившихся людей беловолосую макушку незнакомого парня. В общем-то, все потенциальные пассажиры общественного транспорта не были мне представлены, но за три месяца учебного года большинство лиц стало узнаваемым, потому что изо дня в день в одно и то же время мы все сосредоточенно собирались под пластиковым куполом остановки, чтобы к определенному часу почтить своим присутствием рабочие или учебные места. Конечно, иногда появлялись и новые «разовые» пассажиры, на одну поездку примыкающие к нашему «основному» составу, и среди них, бывало, попадались и молодые люди, но никто до сих пор не привлекал моего внимания. Дело было, скорее всего, в этой самой беловолосой макушке, размышляла я, прокручивая в памяти утреннюю встречу. Такой цвет сам по себе бросается в глаза, а потом с некоторым недоумением осознается и тот факт, что на улице минус десять, а обладатель шевелюры без шапки. Выпендрежник, фыркнула я, продолжая, однако, с интересом рассматривать всё, что было доступно моему взгляду, а это, кроме уже упомянутой выше белоснежной копны волос, были часть спины и рука, прикрытые довольно лёгкой спортивной курточкой. Что-то он одет не по сезону, неодобрительно подумала я, машинально потянувшись поплотнее запахнуть пуховичок и подтянуть повыше шарф. Или закаляется? А может, (у меня внутри всё перевернулось от жалости), его ограбили?! Я осторожно выглянула из-за стоявшей рядом женщины в возрасте, но ничего не рассмотрела и решила оставить эти попытки. Более того, надо отвернуться, посоветовала себе, чтобы не увидеть его лицо и не разочароваться: волосы слишком светлые, да что там, откровенно белые, наверное, он альбинос, а они такие страшненькие, бледные, без бровей, без ресниц, с красноватыми глазами. Я улыбнулась, вдруг осознав, что набросанный мною портрет скорее смахивает на вампира. И откуда эти красные глаза у альбиносов? Что за стереотипы! Хмыкнула иронично, но разочаровываться в парне всё равно не хотелось: уж лучше я унесу с собой это непонятное неожиданное волнение (если не сказать, томление!) и придумаю какую-нибудь красивую историю, чтобы помечтать на особо утомительном уроке (в конце концов, я же всё-таки гуманитарий), чем убедиться, что в нем нет ничего особенного, и моя жизнь так же сера, как и была до сих пор. Автобус развернулся и замигал правыми фарами, толпа на остановке всколыхнулась и вся подалась вперед. Я подобралась, покрепче перехватывая рюкзачок, бросила прощальный взгляд на заинтересовавшего меня парня и… пораженно замерла, пригвожденная к месту, а именно, к моим двадцати пяти квадратным сантиметрам расчищенного асфальта.

Его брови и ресницы действительно были очень светлыми, практически не заметными, и лицо если не бледное, то уж точно не смуглое и не загорелое, но всё это не имело никакого значения, потому что парень был потрясающе красив. А если говорю: красив, то мне можно доверять, поскольку в этих вопросах я весьма придирчива. Но не только это заставило меня застыть истуканом: незнакомец смотрел прямо на меня, пристально, доброжелательно, и не просто смотрел! Он…улыбался. Улыбался мне! И не игриво или насмешливо, лучась самодовольством от вида сраженной наповал малолетки, а искренне, мягко и даже… я споткнулась на этом слове… интимно? Словно на этой остановке никого, кроме нас с ним, не было, а сами мы были закадычными друзьями ну, по меньшей мере, лет сто.

– Девушка, вы заходите? – меня нетерпеливо подтолкнули в спину, я моргнула и заскочила в автобус. Не удержалась и обежала салон глазами, стараясь это сделать как можно безразличнее: беловолосого не было. Заняла сиденье у окна и прижалась носом к стеклу, косясь на остановку: парня не было и там. Странно. Он ушел? Почему? Или его кто-то подвез? Рядом сел грузный мужчина, неловко и весьма ощутимо заехав мне локтём по плечу. Что ж, добро пожаловать в реальную жизнь! Я улыбнулась. Всё, сказка закончилась. И то верно, целых пять минут романтических переживаний – это уже как-то слишком для серьезной ответственной гимназистки, целиком и полностью сосредоточенной на ЕГЭ.

Я вздохнула, поправила рюкзачок на плече и, прервав внутренний монолог-воспоминание, влилась в поток учащихся, штурмующих крыльцо родной муниципальной образцовой гимназии. Поскольку поток не иссякал (до звонка оставалась четверть часа), то и дверь не закрывалась, и алчущие знаний дети просачивались внутрь alma mater, время от времени прибегая к помощи локтей, бедер и коленей. По коридору мы все плавно перетекли в гардеробную. Там, не смотря на высокий статус школьного заведения, всё было как у нормальных людей: шум, гвалт, прыжки и толканье. Ученики радостно орали, приветствуя и пихая друг друга, и все как один стремились сдать замученным дежурным одежду вне очереди, неуклонно подгоняемые движением стрелок на огромных круглых часах. И никаких тебе «Пардоньте – муа» или «Не будете ли вы так любезны». Ничего подобного. Крики, суета, а иногда и ругань. В раздевалке для девочек было не протолкнуться. Я было заметила свободный стул, но мне наперерез бросилась какая-то девочка из средней школы, заодно чувствительно наступив на ногу. Пискнула что – то виноватое, но стул оккупировала и отдавать не собиралась. Вот тебе и уважение к старшим! Я со вздохом пристроилась к стеночке: мне главное теплые леггинсы с себя стащить, а всё остальное смогу сделать и в общем холле. Правда, чтобы снять леггинсы, сперва предстояло избавиться от угги.

– Дашка, привет! – раздался бодрый возглас подруги Ленки, за которым последовал такой же тычок в бок, от которого я запрыгала на одной ноге в сапожке, изо всех сил стараясь не потерять равновесие и не уронить наполовину снятые штаны. Наконец, мне удалось сунуть вторую ногу (уже только в колготке) в туфлю и обрести необходимую точку опоры. Дальше переодевание пошло веселее.

– Привет, привет, – ответила. – Чего пихаешься? Не видишь – я в процессе.

Лена нахмурилась:

– А чего ты тут притулилась, как бедный родственник? Вон малышни полно, сейчас шуганём…

– Ты же знаешь, я против дедовщины, – наставительно произнесла, запихивая угги в пакет.

– Ой, дедовщина! Не смеши меня! – Лена закатила щедро накрашенные тушью глаза. – У начальной школы своя раздевалка, а раз до средней дожили, значит, не такие уж и маленькие. И вообще, пусть привыкают к трудностям жизни, закалённее будут. С нами, что ли, кто-то нянчился? – и подруга уверенно потопала вперед.

– Эй, девочка! – донёсся до меня её властный голос. – Ты вроде уже переоделась, чего сидишь? Уступи место другим.

В ответ раздался какой-то писк (в Ленкиной жертве я с легкой мстительностью узнала ту школьницу, что отдавила мне ногу), и вожделённый стул освободился. Девочка потащила ворох одежды к выходу.

– Спасибо, – вежливо сказала ей, но конечности на всякий случай держала поближе к себе.

Подруга тут же плюхнулась на сиденье и расстегнула сапоги. Я повесила рюкзак на крючок и размотала шарф.

– Слушай, ты домашку по алгебре сделала? – как бы между прочим пропыхтела Ленка, расправляясь с обувью.

– Да, – я засунула шапку и шарф в рукав пальто, а леггинсы – в пакет с угги.

– Правда? – удивилась Лена.

– А бывало иначе? – теперь удивилась я.

– Вообще-то нет, – промямлила подруга, энергично борясь с рукавами пуховика и одновременно с девушкой из параллельного класса, которая разместила свои пожитки так, что они всё время съезжали на наш стул. Вернее всё же, не с девушкой, а с её сумкой, нагло вторгшейся на нашу территорию. – Но ведь математичка совсем озверела – одних номеров задач на полстраницы! Я их и записывать-то до конца не стала.