«Белый голубь, чёрный слон» – травелог: Стамбул, Крит, Сицилия, Алесино, Апатиты, СПб... далее – везде.
– ... Судовой журнал обязан вести каждый капитан. Ты же капитан?
– В смысле?
– В самом прямом. Себе-то ты капитан?
– Себе? Вроде да.
– Значит, пригодится!
Папа-моряк дарит вот-вот двенадцатилетней Лё дневник – настоящий судовой журнал. И хотя Лё говорит, что вроде бы уж себе-то она капитан, в самом начале она скорее пассажир круизного лайнера, и всё, что приключается с ней, происходит по воле кого-то другого или случая. И эта её пассажирская суть дублируется обстоятельствами внешними: Лё отправляется в недельный круиз на лайнере.
Живущая в портовом южном Алесино героиня пишет в своём судовом журнале: «Что может быть лучше тёплого моря?» И: «Мой лучший друг – Алёна, или просто Алё. Больше друзей нет, не было и, наверное, не будет».
И с этим настроем, в компании своей подруги Алё, её семьи, работающего судовым механиком папы, его, как думает Лё, подруги Инны, тренера по плаванию для пассажиров, и книгой мифов и легенд древних греков, начинается путешествие Лё.
Довольно быстро круиз (круизы – внешний, на лайнере, и внутренний, за которым мы тоже следим по дневниковым записям) становится не таким развлекательным, как представлялось на берегу: из шкафов выпадают скелеты, подруги оказываются не такими уж и подругами... Сначала самой большой проблемой кажется невозможность общаться дальше с Алё и боязнь, что папа не одобрит новый цвет волос – но всё оказывается гораздо сложнее.
Но это потом, а сначала Лё читает «Мифы и легенды Древней Греции» – и люди вокруг видятся ей героями этой книги: кто-то «превращается» в Минотавра, на кого-то действует проклятие Медузы Горгоны...
Все вокруг легко помещаются в игровые параллели с мифами древних греков – и только Богдан, старший брат Алё, видится героине эльфом.
Подруга всё чаще ведёт себя как-то не по-дружески: не даёт вести записи, издевается над Лё, швыряет журнал; бросает Лё в сувенирной лавке – предположительно, на растерзание продавцу, когда сама разбила две сувенирные тарелки. Но отторжение Лё почувствовала раньше. Возможно, накопилась критическая масса «мелочей», возможно, сыграли роль взросление и пришедшее с ним понимание себя и других. А возможно свою роль сыграл в этом Богдан? Он становится для Лё важен, а Алё ведёт себя с ним по-хамски.
В Богдане, кажется, Лё чувствует родственную душу. И определяющим становится не интерес к чему-то общему, а смех. Богдан – тот, с кем Лё может беззаботно смеяться. Именно со смеха началась когда-то её дружба с Алёной. И первый случайный тет-а-тет Лё и Богдана не романтичный, хотя вроде бы место – Этна! – располагает, а смешной: «Знаешь, на кого мы похожи? На уставших асфальтоукладчиков», – веселятся Богдан и Лё. Возможно, этот смех – ещё и про непохожесть на других, но похожесть друг на друга?
И сильно позже это знание помогает Лё понять, почему когда-то расстались её родители: «Я её поняла. Сначала вместе умираешь от смеха, а потом вдруг раз – и «Эй, ты кто? Мы разве знакомы?»
В конце концов Лё оказывается в Апатитах, далеко и от южного моря, и от Алё, которую считала единственным своим другом на всю жизнь, автор опять внутренние изменения дублирует (но не повторяет буквально) внешними: перед нами вырванная из привычной тёплой (тепличной!) среды героиня.
Теперь вместо древнегреческой мифологии, ассоциациями с которой героиня щедро делилась, когда речь шла о внешних событиях, приходят параллели с любимой сказкой детства про оленёнка Сааму. При этом древнегреческие, пропитанные солнцем и страстью мифы в «прогулочной» части не цитировались, брались только внешние атрибуты историй. Другое дело – сказка про оленёнка: дословные цитаты из сказки чётко иллюстрируют внутреннее состояние героини.
А дальше... дальше автор (и героиня по воле автора) совершает головокружительный разворот: во-первых, конечно, оказывается, что и кроме Алё есть с кем дружить, что дружба на самом деле не должна строиться на бесконечных уступках и закрывании глаз. А ещё – и это мы понимаем, когда читаем описание северного – «южного», т.к. Апатиты – юг Севера! – сияния. Героиня же почувствовала это раньше: не обязательно жить у южного моря, чтобы чувствовать тепло вокруг. Но тогда, в Алесино, тепло было природным, внешним, теперь же оно человеческое, внутреннее.
Так, постепенно, записи из судовых, рассказывающих о делах круизных, становятся записями по-настоящему дневниковыми, рассказывающими о «жизненном плавании», с событий внешних фокус всё время возвращается к процессам внутренним, из описаний вырывается в рефлексию, а пассажиры – не только героиня, но и её близкие – становятся настоящими капитанами, заботящимися о своей команде и прокладывающими курс сквозь бушующие житейские волны. И у каждого – свой «момент истины», они очень и очень разные. Лё пишет: «Эх, было время! Но нет, я туда не хочу. Ни в началку, ни в круиз», – вот оно, понимание, что она стала капитаном, а не пассажиром! Её больше не привлекает обзорная экскурсия по чьему-то плану, она сама поведёт свой корабль.
впереди острова
позади острова,
полные тайн и волшебства,
здесь – волшебства, там – колдовства
куда я плыву
куда?
Что касается белого голубя, с ним всё достаточно прозрачно: героиня «узнаёт» в белом голубе, окружённом чёрными, себя («он был такой же одинокий и гордый, вокруг него кружили чёрные враги, а может, и бывшие друзья»), говорит о себе, что «белым голубем родилась, белым и останусь»; когда героиня болеет, мама смотрит на неё так, будто она – «подстреленная птица»; вместо «бабочек в животе» у героини «белый или чёрный голубь где-то под мышкой зашевелился»... С чёрным слоном несколько сложнее, и этот пазл, мне кажется, каждый должен собрать сам.