Меланхолия в турецком языке обозначается словом «хюзюн». Впервые я узнала о нем из книги Орхана Памука[63], посвященной его родному городу Стамбулу. Он с такой болью описывал приверженность османской души к печальным раздумьям, что я невольно обвинила его в чрезмерном трагизме и утрировании национальной грусти. Мне представлялся Стамбул бурлящим мегаполисом, что сотни лет кормил полмира своей неуемной энергией, но никак не средневековым аббатством времен Вильгельма Баскервильского[64], где смех и веселие считались неприличными и греховными. И вот, оказавшись здесь, я, подобно загадочным жителям этого древнего города, начинаю испытывать дразнящую тоску по утраченной славе и былому величию широких проспектов, оглушенных в 1871 году звонками первых конок. Я по-новому вижу обветшалые здания, боготворя теперь каждую трещинку и разлом на покосившихся фундаментах, не предвещающих ничего доброго своим печальным надстройкам. Обреченность этого многоярусного великолепия и есть та самая часть неизвестного Стамбула, которая тщательно скрывается за многолюдным туристическим проспектом Истикляль, за районом Эминеню, который заполонили гиды, и десятками второсортных рыбных ресторанов под Галатским мостом над Золотым Рогом.