Сова приложила ухо к груди Буратино. — Пациент скорее мертв, чем жив, — прошептала она и отвернула голову назад на сто восемьдесят градусов.
Жаба долго мяла влажной лапой Буратино. Раздумывая, глядела выпученными глазами сразу в разные стороны. Прошлепала большим ртом: — Пациент скорее жив, чем мертв…
Народный лекарь Богомол сухими, как травинки, руками начал дотрагиваться до Буратино. — Одно из двух, — прошелестел он, — или пациент жив, или он умер. Если он жив — он останется жив или он не останется жив. Если он мертв — его можно оживить или нельзя оживить.
А.Н. Толстой, «Золотой ключик, или Приключения Буратино» Не то мёртвый, не то живой кот Шрёдингера известен, пожалуй, не меньше, нежели знаменит кот Чеширский. И только какой-нибудь очень ленивый физик-популяризатор не вспомнил этого бессмертного полосатого пушистика в своей работе (но я таких не знаю).
Для меня это имя и этот образ впервые прозвучали, скорее всего, при чтении какой-нибудь фантастики (хотя совершенно не помню, какой именно), но вполне может быть и из одной из книг астронома, астрофизика и космолога И.С. Шкловского (вероятнее всего Иосиф Шкловский - Вселенная. Жизнь. Разум ). И потому саму суть, содержание вот этого принципа неопределённости (не Паули и не Гейзенберга, а Шрёдингера) состояния нашего виртуального кота (слава богу, ни один реальный кот в процессе формулирования этого парадокса не пострадал) я знаю уже довольно давно.
Вся эта преамбула была нужна только для того, чтобы было понятно, что при выборе книги для чтения из вариантов задания №2 я никакой неопределённости не испытывал — даёшь Шрёдингера!
Прочитанная книга состоит из двух самостоятельных разделов, каждый из которых был написан автором совершенно независимо от другого, да ещё и более чем с полутора десятилетней разницей (хотя на самом деле темпоральная картина сложнее), и каждый рассматривает свою собственную тему — т. е. объединение этих двух независимых друг от друга смысловых блоков в одну книгу вовсе не было задумано заранее.
Итак, перед читателем сборник. С учётом небольшого объёма можно бы и порадоваться лёгкости поставленной задачи. И радость эта была бы преждевременна. Потому что хотя книга и является почти что научпопом (или нехулитом, как я именую труды подобного рода — никакой нецензурщины, что вы — не_ху(дожественная)_лит(ература), — однако написана она автором-учёным — со всеми вытекающими из этого факта литературно-лингвистическими и понятийно-семантическими нюансами.
В принципе, с началом книги я ждал, что автор попробует покопаться в одном из самых сложных и загадочных вопросов естествознания (во все времена его существования) — где, на каком этапе, на какой стадии обычное вещество, косная инертная материя, молекулы и атомы вдруг начинают вести себя как живое, приобретают свободу воли и всё такое прочее? И вроде бы к этому и шло… шло… шло, а потом свернуло в сторону. Однако читаемое не стало от этого менее интересным. Ведь разве, задумываясь о сути и тайне жизни, снисходишь до чисто физических феноменов типа броуновского движения молекул? И разве пытаешься понять особенности гена как носителя наследственной информации с точки зрения физики и химии? И точно проанализировать суть мутаций и их механизм? Так, курс школьной биологии, физики и органической химии, вот и вся наука! И потому чтение того, что изложено Шрёдингером в первой работе, уже совсем иначе легло на припорошенный пылью десятилетий ум, смахнуло напластования нетронутости былых скудных знаний и заставило что-то заиграть новыми красками. А что-то и вовсе стало неожиданностью (например, точка зрения, что аморфные вещества не являются твёрдыми, а представляют собой жидкости с очень большой вязкостью).
Но вот что более всего трогает и оставляет свой след — осознание, насколько далёк простой обыкновенный человек (это я о себе сейчас) от людей с научным образом мышления и с научным системным подходом к осознанию и мира и жизни — как в узких пониманиях, так и в самом широком смысле этих понятий.
Вторая работа Шрёдингера, вошедшая в этот сборник, имеет уже совсем другое направление научной мысли и относится к области философии. И от себя я бы добавил сюда ещё и психологию. Потому что определение «Я» и соотношение этого самого «Я» и всего остального — других «Я», множественности «Я», образующей общество, и всё такое прочее, безусловно входят в сферу интересов психологии как науки.
И тут хочется чуть вернуться к себе самому и к своему детству. Отчётливо помню, что в возрасте лет этак десяти или около того (но точно, что не двенадцати или старше), задумывался о том, существует ли мир вне моего воображения. И ставил примитивные детские эксперименты — внезапно поворачивался, стремясь заметить отсутствие материального мира или его части позади себя (там, где я его не вижу). Или внезапно открывал закрытые нарочно глаза — вдруг поймаю мир в момент его возникновения! — с понятным результатом. И ещё отчётливо помню, что сомневался в существовании города с названием Валдай (откуда была родом моя мать, где жили мои дедушка и бабушка, и где я живу сейчас) и думал, что вдруг это мне только представляется, и что его, этого города, где-то там, в России (а жил я тогда в Иркутской области и европейскую часть СССР мы называли Россией) вовсе нет. Чёрт его знает, наверное все мы природные идеалисты (в философском смысле этого слова) и склонны считать мир порождением своей фантазии, своего разума и своего воображения… Или это так детский центропупизм проявляется: весь мир — это Я, а Я — и есть мир...
А ещё при чтении этой части книги ждал, что рано или поздно Шрёдингер упомянет работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» — ведь Маха и Авенариуса он (Шрёдингер) здесь упоминает. Но нет, не вспомнил, видимо Ульянов (Ленин) в этом смысле не авторитет.
Ну, а представления о пунктирном сознании, то ныряющем, то выныривающем вновь с каждым новым воплощением в очередном теле, и вовсе нам, нынешним, не новы и не необычны. И тут с этим можно спорить, а можно соглашаться, это дело каждого, но всё равно мой личный опыт говорит мне о том, что с моей физической и физиологической смертью произойдёт и распад моего «Я», и что там будет с молекулами и атомами моего тела — это уже неважно. Утверждаю это потому, что сам я никаких своих предыдущих инкарнаций не помню, и никто меня не сможет убедить, что они когда-то были — своих предыдущих состояний «Я», увы, не осознавал никогда.
А вот опыты с звуко/шумовыми и цвето/световыми образами довольно интересны. И сам — было дело — пользовался подобными приёмами при работе с клиентами (опиши своё состояние с помощью звуков или изобрази его формой/цветом — т. е. нарисуй, ну и прочее). Но это уже вне пределов этой книги, да и было уже довольно давно, теперь я в эти игры не играю :-)
Как итог: всё-таки чтение книг подобного рода полезно — понимаешь, что и сам мир намного шире, чем он представляется тебе, и что точек зрения (один мой педагог часто говорил — кочек зрения, и поднимал при этом указательный палец вверх!) на этот мир может быть множество, как совпадающих с твоей, так и разнящихся. Так что это было в целом и интересно, и полезно.
Приложение — эксперимент: для проверки парадокса Шрёдингера попробовал запихнуть своего рыжего пятикилограммового морду-кота в картонную коробку — зверь активно сопротивлялся (царапины от его когтей доказывают, что поставить эксперимент по методике Шрёдингера не так-то просто) и истошно орал, а когда удалось преодолеть его сопротивление, то громкие звуки изнутри и хаотичные, отнюдь не броуновского происхождения движения уже самой ёмкости определённо доказывали, что и Шрёдингеру вряд ли долго пришлось бы гадать о судьбе несчастного животного — чего там дожидаться какого-то полураспада, кот и сам способен вскрыть картонку изнутри...
Рецепт? Да он изложен самим Шрёдингером — берём одного кота, одну коробку, синильную кислоту… Ну, вы поняли, в общем.
Прощай, ДП-2020! Привет, ДП-2021!