© Хантер Э., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Прекрасная страна, которая вас сожрёт

Америка – прекрасная страна. Очень большая, очень богатая и вне всякого сомнения – культурно разнообразная. Пожалуй, здесь найдётся место всем (пусть для кого-то лишь в гетто). Здесь живут честные и трудолюбивые люди, возможно, слегка туповатые. Тем не менее, это хорошая страна. Страна-простак, страна-предприниматель. Здесь можно разбогатеть.

Тем не менее, если зазеваешься, эта страна проглотит тебя.

Говоря о культуре любой страны, имеет смысл вспомнить о её национальном мифе. Национальный миф Америки – миф о покорителях и переселенцах, построивших здесь принципиально новое общество.

С его деконструкции и начнём.

Кто был этот человек, – покоритель Америки? Кто заселял эти негостеприимные, так похожие на тверские или владимирские лесные просторы Новой Англии? Кто был этот первый американец?

Безусловно, это был англосакс, пуританин. Нищий крестьянин, согнанный овцами с родной земли, батрак, просто нищий, беглый каторжник, преступник, матрос, загнанный нуждой или королевскими вербовщиками на флот. В лучшем случае сапожник.

Он был кальвинист, но не знал имени Кальвина. Ненавидел католиков, но продолжал верить в католических святых и молиться им. Книг он скорее всего не читал вовсе. Грамоту если и знал, то половинчато: либо умел читать, но не умел писать, либо наоборот. Часто он помнил далеко не все буквы.

Знания о мире он черпал из рассказов тех, кто ездил дальше него, а также из проповедей своего приста, если таковой имелся. Собственно, и Библию первый американец знал из пересказов приходского священника – чаще всего невежды, не знакомого ни с латынью, ни с греческим, ни с трудами Отцов Церкви, а знающего только Библию и работы основателей той протестантской секты, к которой он принадлежал.

Первый американец был суеверен: его постоянно искушал дьявол, защищали святые, рядом с ним обитала различная нежить, которая совсем не стеснялась показываться на глаза, во снах и наяву ему то и дело являлись привидения.

Первый американец переселился сюда, спасаясь от долгов, нищеты и религиозных гонений. Жил он уединённо, расселялся хуторами. С себе подобными он старался не контактировать: люди это были грубые, злые, от общения с ними проблем не оберёшься.

Первый американец уходил от моря подальше в леса, бежал от сборщиков податей и рекрутского набора. Он поднимался в горы, рубил лес, корчевал пни, строил фермы. Он был крестьянин, а потому стремился отвоевать себе как можно больше земли, которой ему недоставало в Англии. Тем более, земля здесь была тощая.

Так и жил первый американец: в крохотном домике вместе со скотиной, семьёй с десятью детьми и забитой женой, которую он без остановки колотил. Он жил посреди дикого леса, полного не только индейцев и диких зверей, но и всякой нечисти.

Возле окон первый американец ставил на самодельные лафеты ружья, как Робинзон Крузо в известном романе. Ночами он со своей семьёй лежал на грязном полу с мушкетом в руках и вслушивался в темноту: не идёт ли Вендиго или сам дьявол к его дому?

Он трясся от ужаса, боясь демонов.

Словом, он был настоящий американец.

К моменту отделения тринадцати американских колоний общее их население едва достигало пяти миллионов человек. Тем более, большая часть из них жила у моря. В Южной и Северной Каролине население не достигало тридцати тысяч жителей.

Америка тогда была не только одноэтажная, но и деревянная. Во всей Вирджинии было лишь одно каменное здание, – и это была тюрьма.

У Лавкрафта – этого подлинного певца и одновременно разоблачителя той старой, протестантской Америки – есть отличный рассказ «Картина в доме». Как раз про такого одичавшего за много лет, превратившегося в нежить чудовищного старика-пуританина, живущего на заброшенной на первый взгляд ферме где-то в глуши Новой Англии.

Этот рассказ – выражение того первозданного американского духа.

Так мастер описывает эти заброшенные дома первых поселенцев, – тогда, на рубеже девятнадцатого и двадцатого века, ещё вполне сохранившихся:

«Самое страшное кроется в убогих некрашеных домишках, притулившихся на сыром склоне холмов, прилегающих к скале. Так они и стоят два столетия или больше, прижавшись, притулившись, прилегая к чему-нибудь, и тем временем их оплетает дикий виноград, окружают деревья. Домишки почти незаметны в своевольном буйстве зелени, в осеняющей их тени. Их оконца тупо таращатся на мир, будто моргают, оцепенев от небытия, отгоняющего безумие, притупляющего в памяти жуткие события.

В таких домишках обитали поколения необычных людей, которые давно перевелись. Мрачная фанатичная вера взяла в тиски их предков, разлучила с родней, приучила к глухим местам и свободе. Здесь отпрыски победившей расы процвели, разорвав узы ограничений и запретов, здесь же они сгорбились от страха, угодив в страшное рабство собственных мрачных фантазий. Вдали от цивилизации и просвещения сила пуритан нашла странный выход, а их изоляция, мрачное самоистязание, борьба за выживание с безжалостной природой пробудили в их душах нечто тайное и темное – гены доисторических предков, живших в холодных северных краях. Жизнь воспитала в них практичность, вера – строгость, но греховность победила душевную красоту.».

Америка расцвела во многом за счёт того, что находилась вдалеке ото всех крупных конфликтов, раздиравших другие стороны света. После Войны за независимость здесь не случилась ни революций, ни крупных вторжений неприятельских армий, ни голодоморов, ни чего-то ещё подобного.

В отличии от французов, вынужденных постоянно то оборонять страну от неприятеля, то нести знамя Революции аж до Урала, то свергать одного тирана за другим, – американцы жили спокойно на своих лесах и пустошах, постепенно обогащаясь и накапливая всё больше бабла.

К сожалению, Америку обошли не только крупные катастрофы того времени. Миновали её и образование, и культура, и много что ещё.

В отличии от жителей Латинской Америки, обитателей Америки англо-саксонской никогда не посещали благородные порывы сердца.

Пока обитатели Колумбии и Бразилии воевали против кровожадных помещичьих хунт за землю, волю и счастье всех людей на Земле, – американцы обогащались.

Герой никарагуанцев – Аугусто Сесар Сандино – героической борец за свободу Родины, предательски убитый злобным Сомосой.

Герой американцев – кровавый и ограниченный ковбой Баффало Билл, гордившийся тем, что лично скальпировал больше тысячи индейцев.

Миновало Америку и образование. Это в Колумбии и Никарагуа, даже несмотря на всю царившую там тогда (да и сейчас царящую) бедность, в школах монахи-иезуиты обучали сельских детей хотя бы начаткам латыни. А у благородных юношей и девушек учили не только языку Цицерона, но и наречиям древней Эллады. Это там в иезуитских коллежах школьники учились переводить древние стихи с одного древнегреческого диалекта на другой.

В Америке такого никогда не было. Первый американец – да и не только первый – не особенно-то ценил культуру. Не больно она была ему нужна.

Впрочем, пример наших собственных олигархов ясно свидетельствует, что культура скорее мешает обогащению, чем способствует ему.

Американец – что в девятнадцатом веке, что сейчас – ценил более осязаемые вещи: оружие, бухло, легкодоступных девушек… Этот примитивный «материализм» ничуть не мешал ему оставаться таким же суеверным чурбаном, каким был его приехавший в тогда ещё британскую Америку прадед.

Только теперь это уже не тот тёмный крестьянин. Теперь это ковбой – покоритель Дикого Запада.

Отметим здесь ещё одну важную черту характера этих людей – американцев.

Склонность к насилию, пьянству и половому разврату удивительно сочеталась не только с суеверностью, но и с чудовищным ханжеством и фанатической религиозностью. Пуританство и разврат шли в этой стране рука об руку.

«Грешные, как и все смертные, но вынужденные скрывать свои грехи из-за строгости религиозных догм, они все меньше и меньше осознавали свои скрытые грехи. Только безгласные домишки в медвежьих углах могут поведать, что здесь кроется с давних времен, но они необщительны и не хотят стряхнуть дремоту, позволяющую им предать все забвению. Порой кажется, что милосерднее было бы снести эти домишки, чтобы спасти их от сонного оцепенения».

Это тоже Лавкрафт. Та же «Картина в доме».

Возможно, именно в этих словах великого писателя кроется ответ на вопрос о том, почему Америка, – такая пуританская и ханжеская, – в конечном итоге оказалась так повёрнута на сексе.

Эпоха ковбоев и покорителей Дикого Запада миновала. Их дети и внуки стали клерками, коммивояжёрами, маклерами, брокерами, в крайнем случае – содержателями придорожных забегаловок, куда заезжали теперь ковбои современные – байкеры.

Наступила эпоха крупных корпораций, сетевого маркетинга, одинаковых домиков в пригородах и тому подобного.

В Америке она наступила сильно раньше, чем у нас. Там это началось сразу после того, как закончилось освоение фронтита – то есть в конце девятнадцатого – начале двадцатого века.

В двадцатые годы там расцвело первое общество потребления. Появились массово автомобили, стали выходить книжки по популярной психологии, открывались фастфудные, вдоль дорог вырастали дурацкие билборды с рекламой кока-колы.

На время это всё прервёт Великая депрессия, но и её масштабы не были катастрофическими.

В СССР при Сталине даже не разрешили к показу фильм «Гроздья гнева». Решили, что советские колхозники и рабочие вряд ли будут сопереживать американским фермерам, которые могут в случае неурожая просто уехать в другой конец страны на собственных автомобилях.

Кончилась Война. Америка стала богатой. Даже не просто богатой, а неприлично богатой.

Вот теперь общество потребления расцвело там во всю мощь.

Америка производила всё. Эта была единственная страна в мире, по-настоящему выигравшая от двух мировых войн.

Именно тогда и начинает расцветать новая волна американского мистицизма. Во многом она была связана с предыдущей волной: такие тоталитарные секты, как мормоны или свидетели Иеговы, возникли именно в старой, пуританской Америке.

Но теперь была новая волна, уже мало общего имевшая и с пуританством, и с христианством вообще.

Появляется Хаббард со своей саентологией, затем на волне интереса к Востоку – Общество сознания Кришны. Затем вылезли Антон Шандор Лавей, Мэнсон и прочие.

Появилась американская контркультура.

От европейской она отличалась кардинально.

Это в Европе были Сартр, Камю, всякие ультралевые и ультраправые теоретики и практики. Это в Европе была революция.

В США были битники.

А чем отличается тот же Керуак от Сартра?

Сартр – политически ангажированный философ, коммунист. Керуак – просто мировоззренческий писатель. Идеология его не волнует. Его ключевые понятия – мировоззрение, жизнь. Он пишет про быт. Пусть и не самый обычный.

Дальше – больше.

В Европе – баррикады и стрельба. В Америке – песни хиппарей на Вудстоке.

Свою роль здесь сыграло и знаменитое американское невежество (вожди американской контркультуры редко имели доступ к высшему образованию), и имперская замкнутость американской культуры на себе, и то, конечно, что Америка была гипертрофированно, болезненно религиозной страной, где люди, даже отринувшие основные постулаты протестантской веры и этики (любовь к Богу, умеренность, трудолюбие) искали альтернативу не в светских концепциях марксизма, анархизма или фашизма, – а в другой религии.

Чернокожие примыкали к «Нации ислама», белые шли за пророками Кришны, за Хаббардом, за дзен-буддистскими и даосскими гуру.

Для европейцев протест против Системы был светским, либо материалистически-марксистским, либо фашистски-традиционным. Но Америка, привыкшая всё упрощать и опошлять, выбрала иной путь поп-культуры, субкультурного анархизма и «революции образа жизни» (впрочем, последний термин изобрели всё же в Европе).

Ну, а наиболее радикальной оппозицией господствовавшей в Америке протестантской культуре стал теистический сатанизм с богохульством, чёрными мессами, жертвоприношениями детей и животных.

Трагедия Соединённых Штатов – трагедия любой белой англосаксонской страны. Страны, где ничего не меняется, но при этом меняется всё.

У простого американского парня нет выхода. Что бы он ни делал, режим, при котором он живёт, не рухнет. Общественный порядок настолько прочен, что может обойтись без секретных тюрем и страшного политического сыска (впрочем, они у государства тоже имеются).

Можно убиться головой об стену, но порядок не сломать. Он прочен потому, что держится на человеческом невежестве. Естественно, ведь в этой стране даже самая радикальная оппозиция – сатанисты – говорит на том же ханжеском протестантском языке «греха», «желания» и «личной выгоды».

Именно поэтому у американского парня нет выбора. Как нет выбора и у любого белого парня в любой англосаксонской стране. Он родился как бы привилегированным, а потому не имеет права жаловаться. И уж тем более не смеет он поднять руку на господствующий порядок.

Кто держит цепь в руках, сам скован ей.

В Европе в этом отношении проще. Гаврош может героически погибнуть на баррикадах.

В Англии и США сложнее. Оливер Твист может либо сгнить в канаве либо стать таким же мерзавцем, как и окружающие его буржуа и люмпены.

Если ты в Америке родился в сословии «вайт трэш», то ты либо так и останешься в нем, будешь жить в трейлере у себя в Кентукки, либо вырвешься из всего этого, закончишь колледж, уедешь работать в Кремниевую долину, но всё равно проезжая по хайвеям огромной страны, будешь из окна своей «Теслы» видеть всё то же убожество трейлерных парков и медвежьих уголов, где люди пьют пиво, смотрят американский футбол и бьют своих жён. И ты сам так же будешь пить пиво и смотреть футбол. И будешь понимать, что хоть ты и вырвался из трейлерного парка, – трейлерный парк из тебя не уйдёт. Просто потому, что вся Америка – один сплошной трейлерный парк.

Америка – страна без прошлого и страна без будущего. Страна вечного настоящего. Страна, у которой нет явных традиций, но где мертвец всё равно цепко хватает за горло живого.

Это и есть американский ужас: токсичная, одержимая религиозным фанатизмом родня («Керри»), злобные похотливые мужики с кольтами («Соломенные псы»), преследующий тебя повсюду трейлерный парк – или старый грузовик какого-то фермера с мощным скотоотбойником впереди («Джиперс Криперс»), а всё вместе – затхлое болото, из которого нельзя сбежать, потому что оно внутри тебя, оно будет звать и обязательно поглотит («Оно»).

Это ведь лишь авторская условность – победа главных героев в финале известного кинговского романа.

Роман этот совершенно гениальный, но конец там откровенно всё портит. Повзрослевшие «неудачники» не могли победить Пеннивайза. Он сожрал их, точно так же, как сожрал тысячи других им подобных.

Ключевая тема американской литературы ужасов – это нищета. В первую очередь – нищета духовная. Полное отсутствие мысли и вытекающее отсюда отсутствие смысла жизни. Эту полость американцы могут заполнять хоть сатанизмом, хоть культом личности известного писателя, хоть истовой протестантской верой.

Отсюда, кстати, название ещё одного гениального кинговского романа – «Мизери».

Misery по-английски – нищета.

Тут же уместно вспомнить и «Призраков двадцатого века» Джо Хилла.

Рассказ «Лучшие новые ужасы» там – отлично иллюстрирует не только американский образ мышления, но и саму специфику американских ужасов. Тут задета и тема коммерциализации, и тема социальной маргинальности в такой богатой стране, и деградация человека, занятого лишь отчуждённым трудом, и много что ещё.

Рассказ, посвящённый жизни редактора альманаха ужасов, который сам оказывается вплетённым в чудовищные события. Заканчивается он так:

«Продолжая этот сумасшедший бег, непрестанно набирая скорость, с каждым шагом пролетая ярды и ярды темноты, Кэрролл ощутил мощный прилив эмоций. Это чувство можно было бы назвать паникой, но одновременно оно очень напоминало восторг. Кэрроллу казалось, что его ноги вот-вот оторвутся от земли и никогда больше не ступят на нее. Он знал этот лес, эту тьму, эту ночь. Он знал свои шансы: почти нулевые. Он знал то, что гонится за ним. Оно гналось за ним всю жизнь. Он знал, где находится – в рассказе, что приближается к концу. Он лучше других знал, чем заканчиваются подобные истории, и если кто-то и способен выбраться из леса, то только он сам.».

Американский ужас широко представлен на наших книжных полках, однако же так ещё и не исследован не только в полной, но и в достаточной степени. Своего исследования он вполне заслуживает (и не одного). Пока же такого нет, мы ограничимся этой небольшой книжкой.

Марат Нигматулин