Последние новогодние праздники в виде шуршащих свертков в пестрой подарочной бумаге принесли мне несколько отличных поводов для знакомства с тремя писателями, среди которых затесались Фрэнк Герберт, братья Стругацкие и Эрнест Хемингуэй. К подобного рода наводкам, окруженным теплой аурой, я отношусь со всей трепетностью. Ведь это тебе не в библиотеке взять книжку-недельку с чужими отпечатками пальцев на корешке и еще каким-нибудь дурнопахнущим генетическим материалом, а совершить целое открытие в литературном мире, покруче всяких Колумбов и Веспуччи, посредством родного экземпляра, еще и появившегося у тебя при таких особых обстоятельствах. С автором серии «Дюна» мы уже успели классно провести время в июле: переминаясь с ноги на ногу, понаблюдали за частыми грозами, словно за жирафами в загоне, с укромного места на балконе, провели парочку бессонных ночей и даже успели съездить на ко мне на дачу. Причем, прошу заметить – все проходило в рамках литературного целомудрия! В недетское время внимательно следили за всегда блестящими выходками Пола, а на даче гоняли исключительно чаи с пряниками, впитывали как губки энергию природы. С братьями Стругацкими также прошлись по всем вопросам еще в марте, при этом мысленно доедая прошлогодние салатики под фильм «Чародеи». Кто понимает связь между их романом «Понедельник начинается в субботу» и классикой новогоднего кино, тот на коне. При наличии благоприятного отзыва после продолжительной беседы с данным автором с двумя головами все равно стало больше вопросов, чем было до этого. На начало августа, в дни, которые я провела под девизом «Начни жизнь заново», что подразумевает под собой переквалификацию из совы в жаворонка, полную реорганизацию распорядка дня, ко мне наведался Эрнест Хемингуэй со своим сборником из двух произведений «Старик и море» и «Зеленые холмы Африки». Ранее начитавшись и наслышавшись о об этом колоритном мужчине много любопытных вещей, среди которых есть место и бурным отношениям с женщинами, и алкоголю, и пристрастиям менее негативного характера, по итогу я была изумлена и очарована. Ждала от него какой-то дерзкой выходки, отвечающей его непростой натуре, а получила человека с богатым внутренним миром и глазами, полными непередаваемой тоски. Что до пагубных и не очень пристрастий этого писателя, то в рассматриваемом сборнике соединились две великие любви автора, не повидавшие на своем веку ни одной соперницы, ни разу не обремененные бессмысленной борьбой за разум и сердце Хемингуэя. Потому что он сам держал для них особые апартаменты в том органе, который качает его кровь. Это рыбалка и охота. Ни их, ни своих реальных женщин, которых можно потрогать, потрепать за щечку, поцеловать, в книге он не накрывает тенью своего тяжелого характера, а наоборот – насыщает рассказы о них светом и теплом, выказываем им свою любовь, открывает в них новые смыслы, интересные стороны. На мгновение оставлю по ту сторону двери образ, составленный где-то по крупинкам, где-то по булыжникам, биографами, и составлю собственный «фото-робот» души писателя, исходя из двух его произведений.
Старик и море. Чем дальше я продвигалась по сборнику Хемингуэя, тем больше убеждалась в том, что писатель в каждое свое произведение не упустит шанса запустить цветастой рыбкой хотя бы одно упоминание о рыбалке или охоте. Не понаслышке знаю: если человека заманивает в сети какое-либо увлечение, то оно будет идти за ним по пятам, следить за каждым пророненным словом на бумаге или в разговоре, чтобы не упустить свой час славы. Час, а, может, лишь минута, но это мгновение будет целиком и полностью захвачено подробностями вязания крючком, собирания фантиков или чего-нибудь похлеще. Так как первой по очереди на «литературное свежевание» подоспела повесть «Старик и море», будет логичнее сперва-наперво обследовать территорию. Чем были наполнены будни писателя, как отъявленного рыбака? Какие ценные плоды принесла тяга к морским волнам и его обитателям? Как он относился к ловле рыбы, какими скрытыми смыслами наполнял ее, судя по характеру повести? Эрнест Хемингуэй частенько выходил на яхте «Пилар» в кубинские воды, дабы поохотиться на черных марлинов, отличающихся молниеносной скоростью, боевой оснащенностью в виде копья и габаритами, которые сложно показать взмахами руками. Даже посмотрев пару выпусков «Орла и решки», где ведущие отправлялись на поиски этой бронированной золотой рыбки и чаще всего оставались с носом, уже делаешь вывод –она не привыкла сдаваться без боя, ума ей явно не занимать. Со временем Международный рыболовный турнир в Гаване будет назван именем Хемингуэя еще при жизни последнего, и марлин, принимая во внимание ее статус "объекта спортивной рыбалки", точно относится к богатому улову, если сразу не к победе. Здесь ощущается тяга писателя кинуть вызов сопернику с большим силовым потенциалом, чем у него, во время сражения вылить накопившуюся энергию. И природа, как никто иной, идеально вписывалась в роль и его противника на воображаемом ринге, и предмета нескрываемого уважения, когда, вне зависимости исхода битвы, писатель был готов протянуть ей руку, признать ее совершенство и несгибаемость. Трибуны разрываются беснующейся публикой, со всех сторон доносятся мальчишеские свисты, призывы отделать громилу в красных трусах так, чтобы его родная мамочка не узнала. Повсюду шум и гам, воздух накаляется от всеобщего напряжения. Жажда крови передается электрическим зарядом, и бойцы, словно разъяренные быки, чувствуют, что скоро она разорвется с хлопком и зажжет в их глазах жаркое пламя. Вот эта стихия Эрнесту Хемингуэю по душе. Возможно, слегка затушеванная, прикрытая образом добродушного старичка с бородой как у сказочного волшебника, но она есть внутри него. Среди ценных плодов увлечения писателя стоит отметить Нобелевскую премию за повесть «Старик и море», так как данный факт порождает мысль о том, что данная вещь у автора ключевая по роли, основополагающая. Дальше упомяну предрассудки, связанные с этой повестью, родившиеся как раз в результате шума и частых разговоров вокруг нее.
Если бы была сейчас возможность вернуться в прошлое хотя бы на год назад и спросить себя мнение того, кто только кружит акулой вокруг аппетитной рыбки и поджидает подходящий момент, оно вышло бы сухим, без какого-либо энтузиазма. Оказывается, меня эта рыбка вообще меньше всего волновала у Эрнеста Хемингуэя. Мне казалась эта повесть слишком пересушенной откровенным морализаторством, под стать басням Крылова или поучительным небольшим произведениям других писателей. К притчам я отношусь, мягко говоря, не очень воодушевленно. Все эти реплики персонажей такого рода литературы произносятся словно в состоянии транса, суть которого – осада разума героя мыслями религиозного проповедника. Массивного философского контекста оказывается на стадион «Лужники», а качественного сюжета с интересными персонажами даже на песочницу не набирается. Классический ход событий в таких случаях. Слава богине удачи, покровительнице отважных путешественников, как на море, так и на страницах книги – Эрнест Хемингуэй взял и растоптал настроенные мной ложные строения. Повесть читается очень легко: любой моряк с такой скоростью не летел даже с попутным ветром в парусах. Поспорить сложно с важной смысловой составляющей произведения, приходится сдерживать себя, чтобы не разорвать его раньше времени на отдельные отсылки, детали и аналогии. Только вот в плане художественности слога повесть никак не проседает из-за этого, наоборот – она играет по-новому. Писательские размышления не перегружают основной сюжет, лишь осторожно дополняют ее в нужных местах. Ну, что можно было мне пожелать еще?
Желания-то вроде как иссякли, только автор на одном моем удовлетворении не остановился, решил: раз уж удивлять, то идти до конца! Он выдал самую проникновенную и волшебную историю о море и его сюрпризах, не нашедшей на свою голову ни одного достойного конкурента. Разве, что Джек Лондон мог бы с «папой Хемом» потягаться, да и то... разные весовые категории. Описания Лондона из романа «Морской волк» сравниваешь с картинами Айвазовского: вода у него темная, таит в себе кучу опасностей, сами работы будто обвешаны с боков полупрозрачными темными покрывалами, что делает их грузными по восприятию, недружелюбными на первый взгляд. Он отстаивает суровость морской стихии, когда Эрнест Хемингуэй превозносит в ее неспокойствие щепотку магии, детской восторженности. Во время чтения обнаружилась великая потеря: до «Старика и моря» не добрались золотые руки аниматоров, которые могли бы поколдовать и превратить текстовую работу в мультфильм по типу «Песни моря» ирландского производства или «Сада изящных слов» от японского режиссера, если говорить о качестве, стиле прорисовки. Почему такие вещи обычно не привлекают их внимание? Исходя из своего читательского опыта (хоть он и небольшой), как Хемингуэй, море никто лучше не воспевает. По его изумительным словесным картинам морских жителей, борьбы старика с рыбой в рыцарских доспехах хочется создавать тысячи иллюстраций, рисованных сюжетов и оживлять их на экране. Так, чтобы зритель намертво прилип к экрану! Кроме склонности к бунтарству и тягой к постоянной активности, бурлению жизни, отмечу на «фото-роботе» еще одну его черту как человека – романтичную натуру, умеющую видеть красоту вокруг себя и поклоняться ей. С каким, наверное, душевным восторгом он описывал, к примеру, португальского кораблика, или физалию, цвета фуксии, медузу, чьи щупальца похожи на уставшие нити пряжи, свисающие с обдерганной вязаной варежки. Про его эмоции во время описания чудо-рыбы и говорить нечего... и так все понятно без слов. Хемингуэй будто отдал дань черному марлину за все годы их сражений.
"Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе, из тех, кто пользуется буями вместо поплавков для своих снастей и ходит на моторных лодках, купленных в те дни, когда акулья печенка была в большой цене, называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, – что поделаешь, такова уж ее природа. «Луна волнует море, как женщину», – думал старик"
Мне всегда сложно переходить к перемалыванию смысловой части произведения, так как я больше люблю глазами и фабрикой собственных образов, воображением. Какой бы ни была толстой мякоть у абрикоса или любого другого плода-костянки, центральное ядро не заставит себя ждать. Так и на обсуждении Хемингуэя уже надо смириться с этим фактом. В повести весь смысловой костяк строится на религиозных мотивах, прослеживающихся во многих рознящихся между собой моментах. Перейду сразу к ним.
1. Судьба старого рыбака Сантьяго перекликается с тем, что выпало на долю Иисуса Христа. Сам по себе главный персонаж повести – истинная добродетель из плоти и крови, всегда поступает, если подумать, по библейским заветам. Несмотря на поражения в борьбе с природой он не ропщет на судьбу, никогда не впадает в истерики с ругательствами в адрес людей, которые не верят в него, лишь обсуждают тайком его неудачи. Не разливается желчной завистью к счастливцам с богатым уловам, не пробует сменить род деятельности, ради большей прибыли и будущего достатка освоить нормальную профессию. Или, кто мешает ему встать на темную дорожку: сделаться вором или бандитом? Прискорбная картина, конечно, получается – старик, потрепанный жизнью, с браунингом в руках... но, почему бы и нет? Суть в том, что даже скрытая мысль в его голове не находит места. Имеют высокую ценность описания внешности Сантьяго: мужчина преклонных лет, старик, одним словом, кожа изрезана глубокими морщинами, покрыта темными пятнами, страшные шрамы покрывают его изможденные руки. По его комплекции видно, что человек много работает и, скорее всего, недоедает, не получает от жизни всех благ. Важной мыслью самого Сантьяго становится фраза «Нужно думать о том, для чего я родился», так как именно она становится резным золотым ключом к одной из сторон понимания смысла повести. Старый рыбак, подобно Иисусу Христу, был рожден для принятия на свои плечи этой ноши – терпеть вечные убытки, буквально из-под носа терять добычу, страдать из-за старых и новых, еще кровоточащих, ран от режущей лески. Если смотреть с высоты птичьего полета на весь масштаб повести, то приходит одна заковыристая мысль: «А не является ли сюжет «Старика и моря» переложением Страданий Господа?»
В доме у Сантьяго висят цветные олеографии Сердца Господня, символа любви к людям, и Santa Maria del Cobre, покровительницы Кубы. Нахождение этих религиозных образов, убежденность в особом отношении к ним Сантьяго, уже обращает внимание, в каком-то смысле, на одухотворенность, святость главного героя, хоть он сам и говорит, что в Бога не верует.
2. Что там говорить о возможном особом значении олеографий или поведении, складе характера Сантьяго, если даже значения имен персонажей кидаются в читателя намеками? Словно автор тебе через десятилетия с озорством подмигивает. Имя главного героя отсылает к Святому Иакову Великому. Здесь я руководствуюсь таким правилом: «Вижу определение святости – с новыми силами начинаю твердить о христианских мотивах». Далее идет мальчик, единственная подмога и опора старого рыбака, чье имя «Манолин», судя из дополнительных источников, было получено автором в ходе изменения имени «Иммануил», что означает «С нами Бог». Опять меткое попадание в цель! Возвращаясь к предположению по поводу связи между сюжетом повести и Страданиями Иисуса: мальчик предположительно является собирательным образом всех, кому мог довериться за всю свою непродолжительную жизнь Божий Сын. Двенадцать апостолов в качестве его верных последователей пополняют эти ряды в первую очередь (для Манолина старик является чем-то вроде наставника, духовного отца, а он, в свою очередь, тоже последователь), а потом уже Дева Мария, Магдалина и так далее. Родного отца, вне зависимости от контекста реплики, мальчик не называет классическим образом: отец или папа, родитель, папуля, наконец, а обходится местоимением «Мой», что говорит о значимости Сантьяго в его жизни. Он для него как родитель, может, даже больше, тогда как родной отец вообще не дает о себе знать, кроме того, что своими действиями дает знать о пренебрежении по отношению к рыбаку.
3. Начинаем проставлять события в их последовательности, сопоставляя их с событиями из Библии: Сантьяго проводит время с мальчиком, рассказывает ему о своем прошлом, Манолин приносит ему еду –Тайная вечеря, действия в Гефсиманском саду, отплытие на снаряженной лодке, начало рыбалки, начало борьбы с рыбой – арест Иисуса, беседа с Понтием Пилатом, съедание рыбы акулами, получение стариком ран от лески, потеря добычи –предательство Иуды, страдания Христа с последующей смертью. Изрезанные руки Сантьяго как раз напоминают момент с прибиванием гвоздями к огромному кресту, кровоточащие кисти самого Иисуса. Возможно, автор и не задумывал сопоставлять настолько точно собственное произведение с библейским сюжетом, но, допустим, я проделала черновой вариант, как бы это могло выглядеть. Еще у Максима Горького встречается образ моря, словно это не просто соленый водоем с кучкой прожорливых акул и жалящих медуз, а целая жизнь, которая обволакивает человека с самого рождения волнами и создает на его пути препятствия. Представляя последние годы существования рыбака у берега Кубы, начинаешь поражаться его выдержкой, ведь практически каждый день походил на то, что представил читателю Эрнест Хемингуэй. Одно по одному, сплошная круговерть, замкнутый круг... какими еще словами стоит описать жизнь прирожденного неудачника? Но, разве мы называем Иисуса Христа бездарностью, тряпкой, тем, кто слишком вовремя сдался и не проявил нужных усилий для своего спасения? Каждый год он терпит одни и те же муки во благо всего человечества, каждый день ходит в море и борется с прожорливыми акулами. Чаще всего кроме страданий эти вылазки ни к чему не приходят, но это не дает повод для капитуляции... Завтра будет новый день с новыми возможностями, - думает он.– Завтра точно все сложится удачно. Пускай чайки носятся с криками над моей головой. Они мои верные друзья, неутомимые спутники. Пускай рыба на крючке мучает меня непоколебимостью и стойкостью духа. Я приму ее вызов за честь и продолжу бой со всем уважением к ней. Люди могут продолжать совершать грехи, массово истреблять друг друга, губить в себе ростки добродетели, а я буду в них верить, так же, как мои последователи верили в меня.
"Леса вытягивалась в длину все больше и больше, и наконец поверхность океана перед лодкой вздулась, и рыба вышла из воды. Она все выходила и выходила, и казалось, ей не будет конца, а вода потоками скатывалась с ее боков. Вся она горела на солнце, голова и спина у нее были темно-фиолетовые, а полосы на боках казались при ярком свете очень широкими и нежно-сиреневыми. Вместо носа у нее был меч, длинный, как бейсбольная клюшка, и острый на конце, как рапира. Она поднялась из воды во весь рост, а потом снова опустилась, бесшумно, как пловец, и едва ушел в глубину ее огромный хвост, похожий на лезвие серпа, как леса начала стремительно разматываться"
Только сейчас, когда уже пришло время заканчивать говорить о «Старике и море», я будто ощутила открытие третьего глаза, мои собственные мысли о Боге за время написания всего вышесказанного словно успели тысячи раз перевернуться стеклышками в калейдоскопе. Повеяло чем-то свежим, обновленным как весенний ветерок. Очень приятное чувство! Еще, я, сама того не понимая, вывела полноценные постулаты изданной повести, правила жизни, которым учит Эрнест Хемингуэй. Первое – верь в будущие достижения, в то, что желаемое находится не за тридевять земель, а совсем рядом, рукой подать. Стоит только поднажать веру, и успех прыгнет к тебе в руки. Второе – во всяком деле важна поддержка близких людей, надежда на лучший исход рождается только в случае, если тебя кто-то заряжает лишней энергией, если в тебя кто-то верит. Деньги могут рождать другие деньги, - сказал пробегавший мимо Бенджамин Франклин. А я пропихну сюда такую версию прославленного высказывания – вера рождает другую веру. Иисусу точно было бы тяжко без сторонней поддержки. Третье – важно на протяжении всей жизни обрести гармонию с самим собой и с внешним миром: не падать духом, не держать зла на более сильных соперников, ценить дружбу и любовь, общие счастье и горести. Поражение или дорогу к нему не должно изменять твои принципы, или, как бы банально не звучало, портить тебе настроение.
Даже после стольких лет насыщенной жизни, после стольких пережитых потерь, лишений, испытаний на своем веку, важно не переставать с поднятой головой встречать на пути бури, сравнимые по силе с прошлыми невзгодами, а, может, их превосходящие. Во снах Сантьяго резвятся львята посреди раскинувшейся африканской саванны, скорее всего, они символизируют непотухающую веру в будущее, которое будет таким же светлым, как и прошлое. Молодость уже не вернуть, жена не восстанет из мертвых, Африка уже не откроет перед ним свои двери, но стоит надеяться на перерождение тех замечательных эмоций в нечто новое, что несомненно отпечатается на его сердце.
Зеленые холмы Африки. О значимости охоты в коллекции будней Эрнеста Хемингуэя узнаешь также много, как и о главенствующей роли рыбалки в рождении настолько знаковой личности в литературе и просто колоритного персонажа своего времени. Следующая большая любовь писателя раскрыта даже чуть больше, дверь с охотничьей двустволкой раскрыта намного шире, так как есть возможность заглянуть одним глазком в его детство. Рыбалка тоже не из воздуха материализовалась. Отец писателя уже с четырех лет преподавал ему курсы Робинзона Крузо: учил ловить рыбу, выслеживать зверя, строить жилища из подручных материалов, развивал в мальчике самостоятельность и несгибаемость характера, терпение и усидчивость. Истории сменяются одна другой, лишь одно остается неизменным – все берет свое начало из детства. Но в глазах любого стороннего человека, не обязательно читателя, обычного прохожего, поездки на природу в компании отца меркнут по сравнению с подарком дедушки на двенадцатилетие Эрнеста – однозарядным ружьем двадцатого калибра. Легко себе представить натуру еще малолетнего писателя, если ему доверили обладать такой опасной штукой для ребенка. Нахождение с ним в одной комнате уже должно было вселять в его родителей ужас. Но Хемингуэй, видимо, уже тогда перестал быть ребенком... подарок был под стать его стальному нраву. Вот и настал тот переломный момент, когда мальчик окончательно избавился от навязанных его матерью рюшек и сладких песнопений, - Эрнест стал мужчиной.
Эрнест Хемингуэй и его вторая жена, Полин Пфайффер
Детство ушло за горизонт, а увлечения не поменялись. За основу повести «Зеленые холмы Африки» были взяты события 1934-го года, который в плане охоты выдался весьма плодотворным: три льва, двадцать семь антилоп, буйвол. И это только краюшки с богатого стола с яствами, безумно интересно знать, какие еще африканские животные тогда попали в лапы Эрнеста Хемингуэя. Компанию ему в ту поездку составила вторая жена, Полин Пфайффер. Его новая избранница была легка на подъем, разделяла с мужем страсть к путешествиям и активному образу жизни. По большей части, именно благодаря свежим чувствам между «папой Хэмом» и Пфайффер повесть придерживается непринужденности и небольшой игривости в характере. Самая первая реплика Хемингуэя, стрельнувшая в направлении новоиспеченной жены, вырвала из меня нелепый смешок, она прозвучала так: «Хелло, девчонка». Теперь я понимаю, отчего отключаются, падают в обморок некоторые безумные фанатки: стоит им лишь услышать делом оброненную игривую фразу, еще таким бархатным голосом, от лица обожаемого кумира, они отключаются, словно под действием хлороформа. Дорогая, он вообще-то больше был верен бутылке, чем каждой из своих жен! Имей в виду его манию к боксу, особенно, если бойцовская груша – собственная жена! Кроме слащавых «Хелло, девчонка» они и натерпелись от него многого! Нет... бессмысленно махать руками у себя перед глазами. Вот так вот книжный образ и бракует твое сердце и душу... Ладно, раз уж я принялась составлять свой образ Эрнеста Хемингуэя по прочитанным произведениям, значит, буду все воспринимать за чистую монету. И пускай, оставлю горькие открытия на момент знакомства с его книжной биографией от других авторов. Что ни говори, а обстановка и вправду складывалась тогда непринужденно, судя по дневникам писателя, повести «Зеленые холмы Африки»: компания из «папы Хэма», его жены и еще двух спутников собираются по вечерам у костра, жарят добытое мясо антилопы или другой дичи, которую точно у нас на прилавках не сыщешь. В свободные минуты, а это значит –практически всегда, они смакуют пиво из пластиковых банок (ограбили пару магазинов на заправке у себя на родине, точно говорю), а иногда даже распивают чудные коктейли, например, буравчик. По поводу последнего напитка меня посетила досада, что я уже давно лишена уроков физики и той темы, так и не поддавшейся мне, - правила буравчика. Как бы я выбила учительницу из колеи своей догадкой: «Да что вы, Ирина Александровна, спиртное рекламировать собрались? Нехорошо, это, нехорошо... Да, и само правило больше напоминает брошюру под названием «Как откупорить виски». Ох, с огнем играете!». Вот такие пироги: Эрнест Хемингуэй образно начинает меня спаивать, просвещать в области алкоголя. Следующее занятие этой веселой компании меня приятно поразило: они устраивают что-то вроде часов чтения, а потом кратко характеризуют свой выбор, ожидания и эмоции от надкусанного романа. Вот бы и наши читательские желания порой сбывались!Иногда так хочется состоять в небольшом кругу почитателей книг, чтобы вместе вздергивать на виселице ненавистные романы, весело проводить время в уютных кафе и, почему бы и нет, выезжать на природу или куда-нибудь подальше, чем до ближайшей речки. К слову, в данной повести очень много мыслей автора, касающихся литературы того времени, писателей одного с ним круга. Тут и там мелькают искры – неловкие или веселые моменты из частной жизни Хемингуэя, связанные с другими известными личностями. Очень много обсуждений, связанных непосредственно с работой автора, как влияют на нее те или иные факторы. «Зеленые холмы Африки», исходя из важности предоставленных рассуждений по поводу литературы XX века, представляется кладезем знаний. В общем и целом, под покровом ночи, укрывшись клетчатым пледом, частицей дома, наслаждаясь только что приготовленным на костре мясом под потрескивание поленьев вместе с героями данной повести ты чувствуешь себя в тепле и уюте, словно в нежных объятьях матери. Тебя не пугают обитающий рядом львиный прайд или ехидные, жуткие смешки гиен. Сотканная из миллиардов фотонов света, эта атмосфера обладает магическим свойством - она обволакивает тебя словно защитным куполом и навевает только счастливые мысли.
"Вот такую охоту я любил! Никаких автомобилей, ходьба по холмистой местности вместо плоских равнин — это делало меня счастливым. Я перенес серьезную болезнь и теперь ощущал с радостью, что крепну день ото дня. За время болезни я исхудал, изголодался по свежему мясу и теперь ел все подряд. Все, что мы выпивали, сидя вечером у костра, выходило потом на следующий день под жаркими лучами солнца, и я старался в такое время устроиться с книгой в тени деревьев и читать, овеваемый ветерком, радуясь тому, что могу не писать и что в четыре часа мы снова отправимся на охоту. Я даже писем не писал. Единственный, необходимый и дорогой человек, не считая детей, был со мной, и больше мне ни с кем не хотелось делиться этой чудесной жизнью — хотелось только жить ею, быть полностью счастливым и испытывать к концу дня сладкую усталость. Я знал, что метко стреляю, ощущал полноту бытия и уверенность в своих силах и радовался, что переживаю такое сам, а не только узнаю от других"
Некоторые факты из досье на главную охотничью мечту Эрнеста Хемингуэя, центральную фигуру самых радостных его снов, большого куду, или Тендалла, если говорить на языке местного племени из повести ("Значит, Вальгалла, - сказал Хемингуэй. - Надо запомнить"):
1.Не редко погибает, идя на поводу природных инстинктом, раньше положенного срока в десять лет. Причина тому - сцепление двух самцов ветвистыми рогами в момент сражения за самку. Женщины еще никого не доводили до добра, даже в африканской саванне...
2. Браконьеры и более совестные охотники с лицензией в кармане преследуют эту антилопу ради ее рогов в виде двойного штопора для винных бутылок типа "maxi". Местное население использует их в изготовлении духовых музыкальных инструментов. Роковой ценности и массивности головного убора самцов точно не позавидуешь: в длине они достигают от 1,2 до 1,8 метров. Вот где выказывается умение носить венец с величием и стойкостью короля!
С какими примерными надеждами может идти читатель под своды повести «Зеленые холмы Африки»?Сразу приходят на ум множественные телепередачи «В мире животных», в которых сменяются желто-зеленые, песочные пейзажи, показываются стада антилоп, с аппетитом жующих траву, иногда нелепо расставляя передние ноги. Следующий кадр открывает погоню гепарда за отбившимся от группы детенышем. Спринтер среди животных с помощью длинного хвоста, ручки в крапинку от пишущей машинки, ловко удерживает ритм погони на поворотах, и, как ожидалось, он выходит из гонки на жизнь победителем. Еще голос за кадром, такой насыщенный интонациями, все раскладывает тебе по полочкам, словно вливает в мозговой бензобак новую порцию полезной информации. Стоит только включить нужный канал, открыть черепную створку и начать насыщаться. Ставишь перед собой «Зеленые холмы Африки» и кричишь ей: «Дай мне ощутить себя в шкуре тех людей с огромными фотоаппаратами, шляпами кремового цвета, округлыми как грудь Венеры Милосской, тех путешественников, которые часто платят за свои слишком длинные носы, очутясь в желудке льва или на бивнях у слона. У нас этого, конечно, не случится... И, чтобы, во вступлении была открывающая музыка из «Короля льва», понимаешь? Вот рецепт идеального сафари с Хемингуэем!». Не знаю, исполнились ли чьи-то желания, особенно «корабли из мультипликации далекого детства», но под моими "хотелками" автор подписался еще до моего рождения. В повести Хемингуэй не скупится на подробные описания африканских животных. Оказывается, по мнению писателя в носорогах есть что-то от тараканов. Серьезно? Никогда бы не подумала. Или, еще одно открытие на страницах повести, - гиен раньше считали гермафродитами из-за необычного строения половой системы. То есть, автор умудряется вставлять для читателя сухари полезной информации посреди рассыпчатого мякиша из подробностей из жизни местного населения, их обычаев и жизненных устоев. А также, все еще не забываемо братьях наших меньших,- львы, буйволы, носороги, птицы, желанный Хемингуэем, большой куду, все они представлены как на ладони. Любое даже малейшее их движение фиксируется острым писательским взглядом лучше всюду разрекламированной камеры. Стоит только напрячь воображение и представить это! С точностью до пикселя загружается изображение будней львиной семьи: львица являет собой пример материнской выдержки, когда львята пытаются натянуть на ее не слишком довольную морду улыбку, лишь хвост ее качается волнами, словно кнутовище укротителя или розово-жемчужная лента гимнастки. Что означает ее поведение: она сдерживает гнев, или пытается сдержать нахлынувшее любопытство? Природа все-таки богата на невысказанные чувства, когда зритель должен включить доисторические инстинкты, то, что давно ушло с его предками, чтобы постигнуть ее секреты. Хемингуэй, несмотря на форму произведения – дневниковые записи, и сложность совмещения проживания этих моментов с их прописыванием на бумаге, уделяет огромное значение деталям, не упускает возможности поделиться местным колоритом.
Кроме вышеперечисленного, автор делится несколькими незабвенными правилами ведения охоты. Ведь, мы же не забыли нашу основную задачу? На охоту приехали, не в зоопарк. А детей, как внутренних, так и реальных, вы оставили дома! «Зеленые холмы Африки» сразу подогрел мой интерес к сафари по лицензии, которой, несомненно, поддерживался писатель. Убивать дозволено только животных, идущих впоследствии на мясо, а также зверей-вредителей, тех, кто не находится под табличкой «Исчезающий вид». Дополняется все это условием – не трогать самок с детенышами, а добывать только самцов, и то, в строго ограниченном количестве. Также действуют законы, которые не произносят вслух, а обдумывает между собой. Например, на охоте всегда стараешься предоставить напарнику лучший шанс, или, если прозвучал первый выстрел главного охотника, то за ним, в случае промаха, вступают в дело остальные. Соперничество на сафари категорически неприемлемо. Во время чтения задавалась кучей вопросов о причинах, побуждающих не только Хемингуэя, но и всех остальных охотников, убивать животных. Все равно, по лицензии или незаконно, картина перед ними стоит одна и та же – зверь истекает кровью, и ты видишь в его затуманенных, слезных глазах воплощение жестокости. Дело даже не в убийстве ради мяса, а в нанесении боли тем животным, которых выбрали для этой участи ради экзотики. Эрнестом Хемингуэем же движут скорее еще не потухший нрав первобытного человека, добытчика, хищника, если смотреть на его положение в природной иерархии. Надо же куда-то поместить его энергию. Детей отправляют на игровые площадки выворачивать карусели с корнем, а «папа Хэм» едет в Африку разгонять буйволов. Отвращение от убийств животных сглаживали легкие и непринужденные беседы с Хемингуэем, Мамой и другими. К тому же сам писатель сам замечал, что не выносит не то, что убийства впустую, даже ранения, впопыхах выпущенную пулю, продлившую мучения зверя. В данном вопросе он весьма щепетилен и тоже иногда придается сомнениям и вопросам.
Резко оборачивая за руку уже приближающийся к выходу рассматриваемый сборник Хемингуэя, посмотрю, какие черты характера в итоге получилось соединить в «фото-роботе» писателя. Романтичность натуры, тяга к Прекрасному, философские взгляды на жизнь, на рыбалку и сафари, на все! Этот человек берет читателя за душу в каком-то смысле своей честностью и неподкупностью. Да, в сборнике не раскрыты негативные стороны его личности, зато душа вывернута наизнанку. Когда другой человек скрывает сокровища своей души, сдерживает горячные порывы или вообще не в состоянии связать двух слов о своей жизни... Чем он живет, что его раз за разом заставляет пробовать этот мирна вкус и постоянно бурлить от противоречий, от разнящихся химических реакций? Кто-то сдержится, промолчит и не ответит, а Эрнест Хемингуэй не только показывает нам многокомнатные квартиры своей души, но и заполняет их драгоценностями. Готова смириться с его жестким, как наждачная бумага, характером. Пускай он похож на вечно кипящий глинтвейн. Все равно – богатству его ума, его видению красоты в мелочах, можно только позавидовать. Так, как смотрел на мир Эрнест Хемингуэй, с великой любовью и грустью во взгляде, не смотрел больше никто. Сейчас уже не так важно, какое его произведение следующим попадет ко мне на прочтения, хочется ждать и надеяться лишь на одно – пускай в дальнейшем его личность в моих глазах раскинется еще дальше, словно японский веер. Хочу лицезреть другие стороны его души! Готова идти в изучении Эрнеста Хемингуэя как человека до конца!