Люди всегда вмешивались в твою жизнь, ради твоего же блага, и в конце концов я понял, что хотят они на самом деле, чтобы ты полностью вписался в их стандарты, не отличался от них и участвовал в разгуле, самом глупом и скучном, как у коммивояжеров на их съезде. Они ничего не знали о наших радостях, о том, как весело быть обреченными друг на друга, ничего не узнают и не могут узнать. Наша радость – любить – была простой и в то же время таинственной, сложной, как простая математическая формула, которая может означать и полное счастье, и конец света.
Над таким счастьем тебе нельзя мудрить, но почти все, кого ты знал, норовили его поправить.