Отзывы на книгу «Искусство воскрешения»

Евангелие от Иоанна говорит, что «дух дышит, где хочет». У Летельера он хочет дышать и видеть мир глазами эксцентричного персонажа — Христа из Эльки, который по собственному мнению является реинкарнацией сами поняли кого, а по мнению автора он — «человек и пампоход». Стоит отметить, что это не придуманный на коленке Остап Бендер, а вполне реальная личность, на чьей биографии Летельер топчется и, как говорят, достаточно точно описывает основные факты. Так что на совести автора только уморительные детали и красочная канва.

Небольшой роман читается за один вечер при должном желании, и это чтение очень смешное и — как бы так половчее сказать — здоровое. Хорошая прививка против чересчур серьезного современного мира, где пальцем нельзя шевельнуть, чтобы кого-то не обидеть. А с «Искусством воскрешения» сразу понимаешь, что надо быть как-то проще даже в таких мутных вопросах, как религия. Смеяться можно над всем и без издевки. Простая параллель — раньше литература и искусство были на золотом пьедестале в белых одеждах, все вокруг говорили шепотом и тихо восторгались, спаситель даже в момент распятия был умыт и смотрел вокруг внимательным взором. Сейчас обмельчали последователи, и «второй Иисус» тоже получился пожиже — растрепанный, похотливый, невзрачный. Высокие сферы эмпиреев притянулись ближе к народу, и не всем это по вкусу. Зато с эмпиреями и пророком можно теперь пить пиво, шлепать по спине и хохотать на пару. Ведь главное не внешний пафос и пышность, а стремление помочь и сделать жизнь лучше. В таком деле рецепт от бородавок на руках или эликсир от головной боли нужны ничуть не меньше, чем спасительная сверхидея.

При кажущейся простоте «Искусство воскрешения» построено очень тонко и с первого раза может не открыть читателю подкладку. Взять, к примеру, хотя бы манеру автора-рассказчика постоянно менять местоимения, вокруг которых строится повествование. То это «он», потом вдруг «я», а затем вообще «мы» — и всё это в рамках одного абзаца. Расшифруешь, потом новая загадка. Почему в романе 1942-й год, а о войне ничего не говорится. И мы сразу забываем дату, чтобы провалиться в безвременную историю? Ответишь для себя на этот вопрос — возникнет новый, и так раз за разом. Словом, можно прочитать книгу как веселый плутовской роман, а можно и загрузиться по полной. Сами выбирайте степень вхождения. Так и выглядит литературная демократия.

Стоит прочитать даже тем, кто кривится от любого упоминания религиозных тем в литературе. Но если физиологичность латиноамериканской литературы вас смущает, то заранее попросите какого-нибудь цензора из числа знакомых книголюбов вымарать черным фломастером все пикантные места.

Впервые столкнувшись с евангельскими текстами я усомнилась в целесообразности такого количества чудес: исцеления, умножения еды, воскрешения – разве одного раза было бы не достаточно? Но, пытаясь понять логику действий человеческих масс, не увидевших в мессии мессию, вдруг сам собой сформировался уже другой вопрос, к самой себе: «А сколько чудес понадобилось бы мне, чтобы признать бога в человеке перед cобой?».
И правда – сколько?

Он вернулся к нам, а мы, вечно чем-то занятые, не поверили ему, высмеяли его за безумный вид, заключили в сумасшедший дом за то, что он желал простить прегрешения наши, как за два тысячелетия до этого.

У романа «Искусство воскрешения» несколько смысловых слоёв. С одной стороны, это утрированно-художественное жизнеописание реальной исторической личности: Доминго Серате Вега, более известный как Христос из Эльки, который топтал песок пустыни Атакама несколько десятилетий назад. Его фигура мистика и проповедника до сих пор окутана тайной и, по сути, представляет собой загадку для потомков: кем он был на самом деле? Если отбросить в сторону гонения, которые на него обрушила догматическая церковь, то «народный святой» был человеком незаурядного кругозора, умел помогать словом и делом и стойко переносил все невзгоды, которые сыпались на него одна за другой. Он был добрым и, возможно (скорее всего), именно этот фактор заставлял тянуться к нему простых людей с просьбами «сохрани» и «спаси» – к кому ещё обратиться?

Христос оказался нищим и неухоженным: пыльная всклокоченная чёрная борода, спутанные космы, застящие глаза, разбитые сандалии и грязная, вся в песке, хламида

Постепенно повествование выходит за рамки исторического романа с поправкой на биографичность. С каждой страницей за фигурой Христа из Эльки всё чётче проступает тот, другой, который пришёл за два тысячелетия до него. Современный антураж при этом не только не мешает, но, оттеняя происходящее, позволяет лучше сконцентрироваться на поступках и мыслях того, что провозгласил себя новым мессией и был опять не узнан, не понят своим окружением. Несвятой по меркам ортодоксальной церкви, он, тем не менее, был куда как более свят в сравнении с кумирами двадцатого века.

Автор не пытается навязать читателю свою точку зрения. Описывая реалии селитярных приисков, он не оценивает и не осуждает: просто рассказывает как есть. И Христос из Эльки здесь тоже простой до самого конца: с привычкой ковыряться в носу, спать где попало и мечтаниями о любви благочестивой блудницы.
Проще некуда.
Но люди не хотят обыкновенных мессий, они хотят блеска и золота и, не умея видеть глубже, пропускают мимо в своей жизни вечное и доброе, милосердное — в который раз.

Чтобы не впадать в гордыню, человеку иногда полезно оглянуться и посмотреть на собственное говно.

"В школе с детства нас учили
Нет страны, чудесней Чили"
Павел Грушко

В свои четырнадцать, когда в первый раз слушала "Звезду и Смерть Хоакина Мурьетты" (а также в десятый, сотый, пятьсот шестьдесят восьмой). не сомневалась, что "Чили" на эзоповом языке нашего советского детства означает "СССР", и понимать сказанное следует с точностью до наоборот, как "нет на свете более провинциального, лживого, неинтересного и малопригодного для жизни места". Хотя соглашалась. что Чили похуже будет. Там, в придачу ко всем гадостям, Пиночет. Однако повинуясь странному симпатическому закону, на вытянутую в длину южноамериканскую страну, кроме подросткового недовольства родиной, перешла и немалая часть любви к ней.

Как иначе объяснить, что спустя десятилетия, влюбленность в чилийку Исабель Альенде сподвигла выучить испанский язык до уровня "читать". Перечитала всю, и тогда по-настоящему узнала, полюбила эту истерзанную землю. Это вступление к тому, что я неплохо знаю историю и современность Чили (насколько можно узнать о стране, не живя в ней, из сторонних источников). Потому история бродячего проповедника, Доминго Сарате Веги известного как Христос из Эльки не на пустое место пришла.

Нет, я не считаю, что официальная церковь должна обладать преимущественным правом пасти человеков и ловить во ржи. Любой, кто чувствует в себе призвание глаголом жечь сердца людей, может обратиться к почетному неблагодарному занятию проповедника, если конечная цель его проповеди не в том, чтобы срубить бабла. Хотя в случае Чили, интересующимся имеет смысл знать, что католическая церковь в годы диктатуры Пиночета содействовала спасению многих невинных от заключения и смерти. Там была хорошо налаженная система явок-паролей-адресов-проводников, противостоявшая государственному террору.

Но когда мера зла и несправедливости. творящихся против малых мира сего, превышает некий предел, земля сама порождает изнутри себя тех, кто понесет ее людям слово утешения. Таким он и был - отчасти юродивый, с неугасимым огнем в чреслах, добрый человек из... Эльки. и под стать ему благочестивая блудница Мага, которая, будучи изгнанной из шахтерского городка, поставила двуспальную кровать посреди пампы и обслуживала желающих на виду у мимо проходящих поездов. Пока массовое сошествие на ходу, а в некоторых случаях и остановки не стали неопровержимым доказательством глубины и широты ее божественной любви.

Занятная, в общем. книжка. и "за справедливость"

Как выразить свои чувства от такой истории? Чтоб не начать её пересказывать, чтоб не ляпнуть что-то такое, что может кого-то оскорбить?
Это Латинская Америка с её яркими красками, насыщенная запахами, не всегда приятными, с людьми, которые одновременно реальны, почти осязаемы и все равно чем-то мифологичны.
Идёт человек, считающий себя реинкарнацией Христа, а желания обуревают его вполне человеческие. Поесть, выпить, да женщину сговорчивую бы заполучить. Такую чтоб мозг не клевала, не пыталась в брак захомутать (разве кто поверит в женатого святого?), но при этом всегда готова была. И вроде человек неплохой, но на мой взгляд кричать и проповедовать "мертвых оставьте мертвым" похоронной процессии не слишком умно. Не удивительно, что выступление не оценили. Повезло сбежать от желающих "поговорить" об этом.
И в итоге история хорошая, не злая что ли... Но и неприятных моментов много. Хотя они как естественно высмеиваются, что только отчаянный религиозный сноб сможет возмутиться.

«Сидя на вершине холма в позе лотоса и мирно ковыряя в носу, он обозревал всеохватную округлость горизонта» – он симпатичный, забавный и странный, этот Христос из Эльки, герой только что вышедшего на русском «Искусства воскрешения» Эрнана Риверы Летельера, трагикомичного мини-жития святого или не очень святого нового Иисуса, которым считал себя чилийский проповедник Доминго Сарате Вега. Или не считал, но хотел верить.

Он верил наивно, беззаветно, до безумия, что взлетит, исцелит или воскресит. Взлетал и расшибался. Был жалок: над ним смеялись, разыгрывали, обвиняли в сумасшествии, презирали и ругали. Был велик: в него верили, встречали и следили, как за суперзвездой. Толпа вознесла, она же изгнала, пусть всего лишь с прииска под названием Вошка. Чувство сирости размягчило его кости – «у меня болит вселенная», – и он перестал верить в себя, а люди – в него.

Уж не знаю, чего в этом романе больше – трагичного или комичного. Кажется, если латиноамериканец окажется в аду, то и там найдёт над чем посмеяться. Можно сказать, пустыня Атакама и селитряные прииски, где вырос автор и проповедовал прототип героя – и есть преисподняя.

Этот ужасный и прекрасный фоновый ад – trademark Риверы Летельера: днём – «гудящее жаркое марево», «солнце, шкворчащее на цинковых крышах» или лениво развалившееся, как толстая рыжая дворняга, ночью – «мельтешение звёзд, гроздьями свисающих прямо над головой», «звёздное молчание каторжных пределов», «луна, огромная, словно фаянсовый таз» и пампа, оборачивающаяся фантасмагорией.

На фоне белой пустыни из всего сыплется песок безумия – безуминки: один метёт пустыню, другая – открывает бордель под открытым небом и принимает всех, выстроившихся в очередь, на кровати за ширмой, третьи – провозглашают проститутку святой, и та верит в собственную святость.

Эрнан Ривера Летельер – мастер бурлеска. «Низкие» подробности жизни проповедника, вроде ковыряния в носу или вида его трусов, конечно, не без эротики, перемежаются темами веры и неверия, милосердия и поиска бога в мистических видениях. Всё это – без пошлости и догматизма.

Бог – это тишина великой Атакамы, бог кругл под её солнцем/нимбом: «...лёжа с закрытыми глазами, он [Христос из Эльки] внезапно прозрел истину: жизнь кругла и смерть кругла. Он залился слезами, вознёсся на сантиметр над песком и продолжал громко твердить, что мысли круглы, ветер кругл, боль, одиночество, забвение круглы, сама жажда, выжигающая его горло, кругла… небытие кругло, квадратное кругло, тишина кругла и кругл колокольный набат».

А в конце: «С бумажным пакетом под мышкой, решительным шагом вечного странника он пересёк рассвет, добрался до полудня, просочился сквозь миражи, пришёл к горизонту и добрёл до других дней, других месяцев, других лет».

Роман чудесно написан и прекрасно переведён, к тому же в нём есть кросс-персонажи из «Фата-морганы любви с оркестром», другого романа автора, а это приятно узнаванием. Действие разворачивается в 1942 году, но нет никаких признаков происходящего на другой стороне земли, потому что это Латинская Америка, Чили, Атакама – это погружение в новый, причудливый мир, как почти любая встреча с латиноамериканской литературой.

Наконец, это искусное воскрешение не очень-то популярных тем, какого-то античного, библейского, средневекового духа – того, что этот континент не пережил, но вобрал в концентрированном виде. Отсюда – гротеск, но – мастерством автор – нежный, «от всего сердца и без жеманства».