Сценарные указания начинают действовать в очень раннем возрасте, тогда как лозунги антисценария приобретают значение гораздо позже. В два года ребенок хорошо понимает запрет: «Не трогай это!», но вряд ли способен понять концепцию «Экономь деньги!», пока не станет подростком и ему не потребуются деньги на покупки. Таким образом, сценарные предписания даются матерью, которая детскому сознанию представляется волшебницей, и имеют могущество и прочность колдовского заклятия; а заповедь он слышит от благожелательной, много работающей домохозяйки и воспринимает ее только как совет.
Состязание неравное, и сценарные предписания всегда побеждают, если только не вмешаются внешние силы, например в лице терапевта. Дополнительная трудность состоит в том, что сценарные предписания обычно соответствуют реальной действительности: люди, как отлично известно всякому ребенку, действительно способны совершать нелепые поступки. В то же время антисценарий не полностью опирается на его жизненный опыт: он может и не встретить людей, которые стали счастливы, потому что работали на совесть, вели себя как хорошие девочки и мальчики, экономили деньги, никогда не опаздывали, не ели крахмала, не садились на унитазы в общественных туалетах, принимали слабительное и избегали мастурбации.
Различия между сценарием и антисценарием часто помогают объяснить удивление пациента, узнающего со слов терапевта, что его проблемы восходят к детству. «Но ведь когда я учился в школе, у меня все было в порядке», – возражает пациент. Ответ в том, что в школе он следовал антисценарию, а потом произошло что-то, вызвавшее «сценарный прорыв». Но ответ этот поверхностный: он не решает проблему, хотя и помогает искать решение в нужном направлении.