Отзывы на книгу «Ночь в Лиссабоне»

"Это — «Ночь в Лиссабоне». Ночь, когда человек, потерявший последнее, что осталось от его в осколки разбитой войной жизни, отчаянно исповедуется перед случайным встречным.
Ночь, когда за бутылками и бутылками дешевого вина раскрывается кровоточащая душа — и рассказывается, рассказывается рвущая душу история о любви и жестокости, странной верности и странной отваге..."

"Это было. Разве этого не достаточно?..."

И на этом все.................
А я теперь помолчу. Совсем немного или чуточку дольше. Столько, сколько потребуется для того, чтобы рассказать или выслушать, пережить или только представить эту боль души и сердца.
Ах, господин Ремарк, я не писатель, и не виртуоз пера. Нет в моем лексиконе слов волшебных, слов правдивых, слов, способных описать. И где мне, такому вот не писателю, взять эти слова?! Как же мне, не зная их, описать и выразить то, что кричит внутри?! Как быть с тем, что ты немеешь вдруг и одновременно наружу рвется крик, а ты душишь в себе слова одно за одним, не в силах решить, какие выпустить на волю, какие из них смогут выразить, какие не покажутся дешевым пафосом, а скажут все как есть?
И что делать с тем, что ты услышал? Как-будто все это рассказывали одному тебе. Постараться забыть, чтобы на душе было безмятежнее? Или сохранить в себе, чтобы помнить? И почему охватывает чувство такой безысходности, как-будто ты мог, но не решился что-то исправить? И по ком ты плачешь сейчас - по ушедшим и невинно обиженным или по собственной жизни?
Ах, как же быстро иногда летят ко всем чертям все представления о правильном и не правильном, о добре и зле. В моменты, когда человек поставлен в условия нечеловеческие, о чем каждый думает в первую очередь?

"...И никогда не будет иного ответа, только тот, что вы даете себе сами."

Книга, как удар, после которого кажется - уже не встать. И, вместе с тем, как рука помощи, как напоминание о том, что вставать нужно... пока есть хоть какие-то силы и крохи надежды, нужно.

Очарован. Обескуражен. Опустошён.

За окном сгущаются тени, грозовые тучи. Остывает недопитый кофе. Ремарк бесподобен.
"Ночь в Лиссабоне" я пережил в молчаливом обществе недорогого красного вина (которое подходит к этому роману просто идеально), крепко свареного кофе и бутербродов. Поистине, страшнее ночи мне не доводилось видеть. Чувствовать.

Читать начал вечером в воскресение. Засиделся до глубокой ночи, забыв про грядущие проблемы понедельника. Естественно, проспал университет. Вышел под восьмичасовой утренний дождь, прошёлся по безлюдному парку в небольшом тумане. Купил вина. Вернулся домой. Учёба подождёт до завтра.

Закончил читать ближе к вечеру. закрыв книгу, сидел, не двигаясь минут сорок. Роман тронул меня до глубины души, буквально перепахав последнюю. Знаю, что пишу банально-избитыми клише, но трудно подобрать слова, точно выражающие моё впечатление.

Атмосфера напряжённо-уютного кабачка, с витающими внутри парами алкоголя, запахом раков и выпечки, сгущающиеся сумерки за окном над Тахо. Ожидание долгой, грустной и тягучей ночи в последнем оплоте человека... Будучи невидимым свидетелем разговора двух мужчин, один из которых передаёт Надежду другому, я не мог оторваться от рассказа Шварца. Была в романе строчка, относящаяся к нему, будто он святой. Да. На мой взгляд, путь Шварца - путь святого. Необычайная смелость, позволившая человеку сделать невозможное, и в то же время абсурдное - пробраться в фашистскую Германию, на бывшую родину, к любимой женщине. Счастливые мгновения встречи. Побег. Эмиграция. Всепобеждающая Любовь двух душ, звучащая убедительно и печально. Елена, Шварц... Недосказанность, отчуждённость, близость, понимание... Переплетение судеб, заключённое в колючие путы войны. Оттого, быть может, во много раз усилены чувства, что каждый миг вместе с любимым\любимой может оказаться последним.

С каждой страницей романа сердце моё билось всё быстрее, и было понятно, что все благие попытки Шварца спастись и спасти любимую, сверхчеловеческие попытки, не увенчаются ******** ( за сим скрывается словами непередаваемое). Почему? Виной тому одна лишь болезнь Елены, этой прекрасной женщины? Или, быть может, раковая опухоль Европы в лице Фашизма сыграло немаловажную роль? В романе больше вопросов, на которые ответит каждый сам, дослушав рассказ Шварца, вкусив невероятный коктейль из дешёвого вина, слёз Елены, приправленный особым ароматом надежды лиссабонской ночи. Пройдя через такое, человек уже не есть человек в полном смысле слова. Елены нет. Шварц перестаёт бояться смерти, от которой столько скрывался. Он, подобно многим, восстаёт против адского зверя, олицетворением коего является нацист-красавчик. Он идёт мстить (?), спасая тех, кого ещё можно уберечь от гибели, как спас он мальчика в украденной машине, и двух человек, отдав им свои паспорта и визы. Он святой, вне всяких сомнений.

Ужасы фашистской оккупации в романе раскрыты ярко, страшно, вызывающе, на примере нескольких судеб, задушенных рукой зла. Но. Есть место в книге и романтике. И настоящей любви. Любви бесконечной, увековеченной в памяти случайного собеседника Шварца и в душе читателя. А значит, любовь Елены и Шварца всё ещё дышит, колышется в старом замке, где бродят тени в маскарадных костюмах девятнадцатого века, где потрескивают дрова в камине, где платьями задрапированы окна, чтобы снаружи не заметили свет... Любовь колышется там, в Лиссабоне, когда опускается ночь на город, и можно встретить мужчину с женщиной, сидящих у воды, допивающих терпкий коньяк.

_____________________________
Сильная книга. После неё хочется выйти в ночь, забрести в тихий уголок на берегу холодной Волги и под дождём допить оставшееся вино. Такое чувство, что я пережил целую жизнь. Нелегко... Именно теперь я понял желание Шварца поделиться своей историей. Я бы хотел поделиться впечатлением от романа со случайным человеком на улице, просто поговорить о том, что жизнь в мире - и что же ещё нужно человеку? Идти под мирным дождём, слушая шелест ветра, не думая об опасности быть застигнутым врасплох бомбардировщиками, "мессершмитами", не думать о том, что электрический свет способен привлечь врага... Мы можем спокойно любить. Спокойно...

Мне особо запомнилась одна цитата, заставившая на несколько минут задуматься, поразив меня своей искренностью и молчаливым воплем:
"Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение."
Восемью словами сказано всё, что нужно. Спасибо, Ремарк.
_______________________________

P.S. Я хочу выразить благодарность одному хорошему человеку, читателю, Amid29081992 .
Достаточно давно, прошлым летом, он посоветовал мне романы Ремарка. Не сразу, но в своё время я последовал совету. Если бы не он, до "Ночи в Лиссабоне", как и до других книг писателя, я добрался ещё бы Бог знает когда.

На волне нынешней пандемии все тут дружно ринулись читать и смотреть книги и фильмы на тему апокалипсисов. А я читаю Ремарка. И честно говоря, не знаю более апокалиптичного чтива. Это такая жуткая жуть, что и представить сложно. Всю книгу провела со вздыбившимся волосяным покровом. Настоящие GotterDammerung, сумерки богов, где богами были мы, люди. Закат эпохи. Междувременье, которого так страшатся китайцы и я.

История о немецких эмигрантах, мыкающихся по Европе накануне 1939го. История их началась задолго до этого года, после прихода к власти фашистов в Германии. Несогласные с новой политикой бежали из страны в соседние Австрию, Швейцарию, реже Францию. Изгнанные, преследуемые. И как много стали значить для них бумажки. Документы. Честно говоря, у эмигрантов только и разговоров, что о паспортах и визах. Вот всю книгу паспорт, паспорт, нужен паспорт, без паспорта я умру, поддельный паспорт, виза, как я буду жить с фальшивым именем. И столько в этом Ремарк развёл философии, про жизнь под чужим именем, столько боли от этого. Возможно, но мне трудно это понять, когда на кону жизнь. Нехай я всю жизнь побуду Матреной, зато живой Матреной.

История развернулась одной ночью в Лиссабоне. Один эмигрант мечтает об Америке, второй эмигрант этой мечты почти достиг, паспорт и виза и билеты у него на руках, одно лишь но. Он туда не поедет. И вот Шварц рассказывает про всю свою неприкаянную жизнь случайно встреченного незнакомцу. И мне. А я ему верю. Верю в эту полуоборванную жизнь, верю, что от всей нормальной жизни у него и его Элен были лишь отрывки, часы, дни, недели. Блин, они счастливые. У них были даже месяцы. Я, наверное, богохульствую и вообще, но я и сейчас то не чувствую, что у меня есть годы. Экзистенциальный ужас.

Прекрасная история любви Шварца и Елены. 4 года обыденности, которую они и сами воспринимают как рутину. Пфуй. Годы разлуки, где никто никого не ждал, но в глубине души надеялся. И новый опыт любви в изгнании, в лагерях, в съемных потайных домах, на полу забегаловок. «Люби», скрывайся и таи, и мысли и мечты свои. Да была бы их любовь такой яркой, такой напряженной, если бы не ежедневная угроза потерять друг друга? Конечно, нет. Они и сами это знают. Елена прямо говорит ему. Иосифу. Его настоящее имя Иосиф. Ведь даже я мысленно называю его Шварцем. Хотела бы я такой истории? Яркой - да. На заплёванном полу паба - нет. (На чистом полу паба - хммм, а где наша только не пропадала, почему бы и не да))) И как автор интересно показывает "а что было бы если" - если бы Шварц и Елена доплыли бы до своей Америки? Он рассказывает об их субститутах, о встреченном в лиссабоннском порту собеседнике. Тот доплыл. И развелся через полгода со своей Рут. А потому что все. Все закончилось. Нет больше постоянного стресса, нет больше яркого. Нужно вести нормальную человеческую жизнь. Обыденную. А они больше не умеют этого.

Черт собери мои мысли, Ремарк создал настоящий Омут памяти, пусть даже фальшивых воспоминаний, куда меня погрузило, и никак не выплыть. Где моя бутылка рома и грустный собеседник, готовый раз за разом выслушивать печальные сентенции? Возможно, именно сейчас вся эта культура ночных ремарковских кабачков (баклажан, блин), да баров, баров, будет как никогда актуальной. Послушай, друже, вот мои билеты в Питер. Но я никуда не лечу. Выслушай мою историю...

И носило меня как осенний листок,
Я менял города,я менял имена,
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна…

Е.Агранович.
Это – исповедь человека, который потерял всё. Одна ночь – история жизни, рассказанная случайному встречному, одна ночь, в которой он боялся остаться один. Можно сказать, история одной любви, одной жизни. Длиной в одну лиссабоновскую ночь. Это – Ремарк. Это его тоска, это его потерянность в мире, где мы, по сути, всего лишь мушки:

и потом уже рассмотрел, что это был
кусок янтаря, в котором находилась красивая мушка; она попала туда тысячи
лет назад и превратилась в камень. Я взял ее себе и сохранил - крошечную
мушку, застывшую в мгновение смертельной борьбы в клетке из золотых слез,
которая сохранила ее, в то время как другие, ей подобные, были съедены,
замерзли и исчезли без следа.

Ремарк верен себе. Наверно, покажется, что все его истории повторяются, но на самом деле это не так. Каждая книга – это отдельная история в том времени, которое бесконечно мучило автора, которое заставило ужаснуться весь мир, забыть самого себя, но не побороло желание жить. Жить, когда знаешь, что жить невозможно, жить, когда знаешь, что умрёшь, но стараешься обмануть себя, и наслаждаешься последними днями. И Ремарк ещё не раз расскажет об этой жизни, потому что ему есть что сказать, потому что у каждого потерянного человека с чужим именем – своя история. Без имени, и, в общем, без судьбы.

Всего лишь одна ночь, а столько пронеслось, но то, что было сказано в эту ночь, уже никогда не оставит, как не оставит сам автор, всё больше захватывая своими печальными образами, воспоминаниями, размышлениями над судьбами минувшего столетия.

Ночной Лиссабон. 1942-й год. Ярко горят такие непривычные для остальной Европы, прячущейся от воздушных налетов, беспечные огни. Неутомимыми светлячками заполонили они лабиринты лестниц и переулков, ведущих в гору. Манят они за собой, вдаль от набережной Тежу, в гавани которой стоит пассажирский пароход - последний шанс спастись от неумолимого потопа фашизма в далекой Америке. Редкие прохожие изменчивыми тенями движутся по узким извилистым улочкам города, растворяясь среди "пастельных" домов, украшенных нежной синевой изразцов.

Одну такую безымянную тень, что едва не утратила бдительность, засмотревшись на пароход, настигает другая и предлагает сделку. Обладатель паспорта на имя Иосифа Шварца - ценителя "картин тишины" и знатока импрессионистов Лувра - просит у незнакомого ему человека быть с ним до утра и выслушать все, что будет рассказано. Мизерная цена за надежду на спасение, за шанс на новую, более счастливую жизнь, за два билета на корабль. Разве есть возможность отказаться у человека, если разрешение на пребывание в Португалии истекает через несколько дней, никаких других виз больше нет и не предвидится, а последние деньги остались в знаменитом казино Эшторила - результат отчаянной попытки разбогатеть, чтобы получить шанс приобрести билет на последний рейс в Америку.

Идти в квартиру, где стоит дощатый гроб, не мыслимо, значит остается забег по злачным местам португальской столицы, среди которых закрытый русский клуб далеко не худший вариант. Оценив его, немецкие эмигранты придут к выводу, что спасавшиеся от революции люди лучше устроились в Европе, чем беженцы второй мировой. Ведь они стали эмигрантами на пятнадцать лет раньше.

А пятнадцать лет несчастья – долгий срок, много опыта накопишь.

По-своему, беженцам из уже не царской России повезло. Мир еще был способен на сочувствие. Им разрешали работать, выдавали документы. К середине двадцатого века гуманизма прибавилось только на словах. На деле же получалось - мир стал еще более циничным и равнодушным.

Есть определенная ирония в том, что бюрократическое безразличие к судьбам эмигрантов, бежавших от преследования нацистов, подтолкнула двух шагающих по ночному Лиссабону мужчин к искусству. В каждой стране, куда приводила их жажда спасения, они знали главным образом церкви да музеи – не потому, что так сильно любили Бога или искусство,

а просто потому, что в церквах и музеях не спрашивали документы. Перед Распятым и мастерами искусства ты покамест оставался человеком, а не индивидом с сомнительными бумагами.

Внизу лежала река, и река эта была свободой, жизнью, она впадала в море, а море было Америкой.

они убеждают, что ты счастлив, пусть даже секундой раньше думал, что отнюдь нет. У счастья много степеней. Кто это понимает, редко бывает совсем несчастлив.

Череда утрат может подтолкнуть к обретению чего-то нового. К рождению нового я. К внутренней свободе. Освободить от склонности придавать важностью незначительным вещам. Из крота, пробиравшегося без паспорта через границы, сделаться вдруг птицей, не знающей уже никаких границ.

У раздавленного горем человек есть только ночь, чтобы удержать то, что удержать невозможно.

Наша память — это не ларец из слоновой кости в пропитанном пылью музее. Это существо, которое живет, пожирает и переваривает. Оно пожирает и себя, как легендарный феникс, чтобы мы могли жить, чтобы оно не разрушило нас самих.