Глава вторая
Война с Гитлером

Мы приехали в Дауни-Парк, где жили наши кузены Огилви. Это было одно из охотничьих поместий Огилви в Ангусе: основной их дом, Кортчи-Касл, был реквизирован и отдан под госпиталь для польских офицеров. Хотя мы с Кэри переживали из-за разлуки с родителями, поездка в Шотландию казалась нам увлекательным приключением. Я любила своих кузенов Огилви. Их было шестеро, и трое младших – Дэвид, Ангус и Джеймс – были примерно нашего с Кэри возраста. Мы хорошо их знали, потому что они приезжали к нам в Холкем каждое лето. Мы отлично проводили время, гуляли, веселились и играли. Мы наблюдали, как мальчишки без конца играют в крикет на террасе в специальных льняных килтах – я и Кэри страшно им завидовали. Наша няня была не слишком довольна гостями, потому что им доставались все лучшие фрукты (довольно редкое лакомство в то время). Она вечно твердила, что им пора бы и домой уехать.

Кузены по-дружески приняли нас в Дауни-Парке. Особенно мне нравился Дэвид, и я следовала за ним повсюду. Я обожала их мать, свою двоюродную бабушку Бриджет, урожденную леди Александру Кук. Она была сестрой моего деда. Бриджет была сторонником «христианской науки» – это религиозное движение в XIX веке разработала Мэри Бейкер-Эдди. В годы Первой мировой войны «христианская наука» приобрела большую популярность среди аристократии, и многие стали ее адептами. «Христианская наука» учила, что все болезни – это иллюзия, от которой можно избавиться с помощью молитвы. Это приносило большое утешение бабушке Бриджет и ее мужу, моему двоюродному деду Джо, графу Эрли. Первая мировая война оказала на деда, как и на многих мужчин, очень тяжелое воздействие. Бабушка Бриджет постоянно говорила о своих убеждениях и давала мне массу полезных советов. Больше всего меня поразил такой: «Все как-то устраивается. Возможно, не всегда так, как ты ожидаешь, но форсировать события не следует». Бабушкин спокойный подход очень помог нам с Кэри, потому что мы очень переживали из-за разлуки с родителями во время войны.

3 сентября 1939 года бабушка Бриджет собрала нас в гостиной Дауни-Парка, и мы вместе слушали по древнему приемнику выступление Невилла Чемберлена с объявлением войны Германии. В голосе премьер-министра слышалась тяжелая серьезность, и атмосфера в комнате была такой же. Слушая радио, я смотрела на ковер, не понимая, что происходит, и думая только о том, когда мы сможем вернуться домой.

Когда в 1940 году принцесса Елизавета обратилась к британским детям, атмосфера была совершенно иной. Мы снова уселись на ковер в гостиной вокруг старого приемника и, вытягивая шеи, прислушивались к голосу Елизаветы – ведь мы все ее хорошо знали. Нам казалось, что она обращается прямо к нам. В заключение принцесса сказала: «Рядом со мной моя сестра, и мы обе хотим пожелать вам доброй ночи. Иди сюда, Маргарет». И принцесса Маргарет произнесла: «Доброй ночи, дети». Мы ответили ей хором. Нам казалось, она слышит нас где-то в таинственном беспроводном эфире. Принцессы были нашими героинями. Многие друзья моих родителей отправили детей в Америку, подальше от ужасов войны, но две принцессы остались в Англии и подвергались той же опасности, что и мы все.

Война означала, что мы с Кэри и принцессы больше не сможем встречаться в Норфолке. Встретились мы лишь однажды, когда все Огилви, Кэри и я отправились в замок Глэмис – поместье королевы-матери, где родилась принцесса Маргарет.

Глэмис считается самым зловещим замком Шотландии. Принцесса Маргарет знала все страшные истории и легенды родного дома. Мы гуляли по замку и парку, а она рассказывала нам истории про призраков, про Серую Даму, которая живет в часовне, и Даму без языка, которая гуляет по газонам. Истории увлекали кузенов, и они рассказывали собственные, про призрака Кортчи, который бил в барабан каждый раз, когда кто-то в семье умирал. После этих историй я тихо радовалась, что тот замок реквизировали. Перед нашим отъездом принцесса Маргарет взяла нас с собой посмотреть поезд, который проезжал по границе поместья. Мы стояли на мосту над железнодорожной веткой, и нас окутывал пар.

Больше мы не виделись. Наша жизнь была довольно ограниченной. Бензина не было, наш дом располагался довольно далеко от ближайшего города, и мы все время проводили в Дауни-Парке. Лишь однажды мы выбрались в Данди – дядя Джо отвез нас в театр.

Зимой мы катались на коньках по замерзшему озеру. А когда у нас не было уроков с гувернанткой, мы занимались «военной работой» – собирали мох сфагнум для Красного Креста (мох использовали для повязок), вязали перчатки для моряков на миноносцах и развлекали польских офицеров в замке Кортчи, разыгрывая для них любительские спектакли и устраивая веселые игры.

Вторую половину дня мы проводили на свежем воздухе за физическими упражнениями. Мы уходили на долгие прогулки, потом возвращались домой, и житель ближайшего городка Кирримюир учил нас танцам. Мы с Кэри надевали черные танцевальные туфли и отправлялись в гостиную, где нас уже поджидал наш кузен Джеймс, ровесник Кэри. Он всегда был в килте. Учитель учил нас танцевать шотландские танцы.

Джеймс не всегда был таким галантным. Они с Кэри постоянно на меня нападали. Возможно, их злило, что я большую часть времени проводила в парке – обнимала деревья, забиралась на ветки и притворялась, что они мои друзья. Но однажды я забралась слишком высоко и никак не могла спуститься. Я страшно перепугалась, а Кэри и Джеймс стояли внизу и дразнили меня:

– Трусиха, трусиха! Трусливый заяц!

В Дауни-Парк я приехала довольно застенчивым ребенком, но постепенно выбиралась из своей раковины. Жизнь в окружении энергичных и жизнерадостных Огилви меня закалила.

Мои родители прислали в Дауни нашу гувернантку. Перед отъездом мама сказала мне:

– Ты слишком взрослая, чтобы за тобой смотрела няня, поэтому мы с папой нашли тебе гувернантку, мисс Боннер. Она очень милая, и тебе с ней будет хорошо.

Оказалось, что мисс Боннер совсем не милая. С Кэри она ворковала, но ко мне относилась просто жестоко. Что бы я ни делала, как бы хорошо себя ни вела, она каждый вечер наказывала меня – привязывала за руки к спинке кровати и оставляла так на всю ночь. Я слишком ее боялась, чтобы попросить Кэри развязать меня. Впрочем, Кэри тоже ее боялась и вряд ли помогла бы мне. Из-за этого мы с Кэри очень страдали. Я хотела защитить Кэри – боялась, что мисс Боннер поступит так же и с ней, поэтому мы никому не рассказывали. Хотя с младшей сестрой мисс Боннер так не поступала, Кэри видела, что происходит со мной, и чувствовала себя совершенно беспомощной. Она ничего не могла сделать. Стресс проявлялся в повышенной температуре, которая поднималась у нее безо всякой причины.

Поскольку мисс Боннер выбрала мама, я думала, что она знает, как гувернантка поступает со мной, и не имеет ничего против, а, может быть, даже считает, что мне это полезно. Я страшно мучилась – я не могла понять, почему родители хотят, чтобы со мной так обращались.

К счастью, меня спасла христианская наука бабушки Бриджет. Со временем мисс Боннер уволили – не потому что она плохо ко мне относилась (я была уверена, что бабушка ничего об этом не знала), а за то, что она была убежденной католичкой и водила меня к мессе. В глазах бабушки Бриджет ничего не могло быть хуже католицизма. Когда мисс Боннер уехала, я устроила почти что истерику, притворяясь, что расстроена ее отъездом. На самом деле я боялась, что она обвинит меня в чем-нибудь или сделает что-нибудь еще хуже.

Мисс Боннер оставила неизгладимый шрам в моей душе. Мне до сих пор невыносимо думать, что она делала со мной. Спустя много лет она прислала мне открытку с поздравлением к свадьбе. Это пробудило во мне такие неприятные воспоминания, что я практически заболела.

К счастью, мисс Боннер сменила мисс Билли Уильямс – прекрасная женщина, хотя и слегка устрашающего вида. У нее постоянно текло из носа, а одна нога была короче другой, из-за чего она хромала. Но это была добрейшей души женщина.

Как только Билли Уильямс вошла в нашу с Кэри жизнь, все изменилось. Мы влюбились в нее за считаные дни. Думаю, она понимала, что с ее предшественницей у меня отношения не сложились. Она часто угощала меня чем-нибудь и устраивала нам интересные вылазки. Больше всего я любила охотничий домик Огилви на холме, в окружении вереска. Мисс Уильямс брала на такую прогулку нас всех. Мы шли вдоль очаровательного ручья в нижней части дома, устраивали пикники, рвали вереск, делали из него самокрутки и притворялись, что курим. Это казалось нам безумно смешным.

Месяцы превращались в годы, и мы стали осознавать ужасы войны. Мы слышали, как взрослые обсуждают налеты на Британию. Хотя нас отправили в Шотландию, подальше от опасностей, но Данди находился совсем рядом, а этот город тоже безжалостно бомбили. Нацисты совершили более 500 налетов на Шотландию, так что, похоже, остаться в Норфолке было бы безопаснее. Однажды над поместьем Талкан сбили немецкий самолет. Билли Уильямс решила устроить мне подарок и взяла с собой на место катастрофы. Обломки самолета еще дымились. Тел летчиков мы не видели, но я до сих пор храню кусочек карты, подобранный на том месте, среди вереска.

Няня Джеймса постоянно слушала радио, и мы с Кэри стали понимать все больше и больше. Мы были твердо уверены, что Гитлер со своими сподручными вторгнется в Англию и каждый из них выберет себе дворец для проживания. Гитлер наверняка поселится в Виндзоре, а в Холкеме – Гиммлер или Геринг. И мы были недалеки от истины. Оказалось, что нацисты действительно собирались поселиться в загородных поместьях, хотя Гитлер имел виды на Бленхейм.

Мы с Кэри, как многие дети с развитым воображением, остро ощущали свою беспомощность перед лицом войны. Мы понимали, что вязание перчаток и игры с польскими офицерами мало чем помогают нашей стране. Отец наш воевал, и мама, как нам говорили, занята «военной работой». Мы же не делали ничего, чтобы остановить Гитлера.

Из передач по радио мы с Кэри окончательно убедились, что Гитлер непременно приедет с визитом в Холкем. И тогда мы решили вернуться туда, чтобы убить его. Готовясь к убийству, мы разработали специальный «гитлеровский яд», собрав его из всех банок, где остались какие-то отвратительные объедки – пища, лекарства, протухшая вода, шерсть с ковра. Банку с ядом мы спрятали под кроватью, но средство наше стало так вонять, что Билли Уильямс заставила нас все выбросить. Дело пришлось начинать с нуля.

Мы решили обольстить Гитлера – он же непременно в кого-то из нас влюбится. А потом мы его убьем – довольно решительный шаг для юных девочек. Разумеется, мы не понимали, что происходит, и не могли даже контролировать собственную жизнь. Вот почему мы разработали свой план. Мы знали, что Гитлер любит девушек арийской внешности, а мы обе были светловолосыми – особенно Кэри – и с большими голубыми глазами. Мы считали, что должны использовать свою внешность, чтобы спасти Британию.

Мы начали тренироваться. Гитлера изображал наш плюшевый мишка. Мы приседали перед ним и начинали ворковать:

– Как приятно вас видеть! Мы так рады, что вы приехали в Холкем.

– Вам у нас нравится? Мы приготовили для вас чудесный напиток, мистер Гитлер! Мы готовили его специально для вас…

Мы не думали, что произойдет, если нам действительно удастся убить Гитлера. Впрочем, нас это не волновало – мы были твердо уверены, что сможем это сделать и сделаем.

В 1943 году, когда мне было десять, а Кэри восемь лет, родители вернулись из Египта, и мы снова оказались в Норфолке. Это было странное воссоединение – родители стали нам чужими. Вместо того чтобы обнять их после долгой разлуки, мы с Кэри вцепились в Билли Уильямс и спрятались за ее спиной. Маме лишь через пару дней удалось завоевать нашу любовь. Отцу же потребовалось гораздо больше времени – он никогда не был особо открытым и дружелюбным человеком и никогда не обнимал нас, как мама.

К тому времени мой прадед умер, и дед стал четвертым графом Лестером. Какое-то время мы жили в Ред-Хаусе в Холкеме вместе с пожилой горничной. Горничную прозвали Спиди^[7] – очень уж медленно она ходила. Нам с Кэри нравилось жить в деревне. Мы играли с местными мальчишками в лесу – почему-то лес мы называли «ослиным».

А потом мы вернулись в семейное крыло в Холкеме. Я впервые жила в большом доме. Мысль о том, что теперь это наш официальный дом, мне страшно нравилась.

Деду нравилось со мной заниматься. Он рассказывал мне о сокровищах Холкема и даже показал Лестерский кодекс Леонардо да Винчи – рукопись на 72 страницах, – посвященный воде и звездам. Раз в две недели я доставала его из специального шкафа, где рукопись хранилась вместе с драгоценностями Куков и иллюминированной Библией.

Я лизала палец и переворачивала страницы, хмурясь на неразборчивое зеркальное письмо да Винчи, и с интересом рассматривала маленькие рисунки и чертежи. Кодекс первый граф купил во время гран-тура по Европе. Моя семья владела этим сокровищем не менее двухсот пятидесяти лет. К сожалению, отцу пришлось его продать – деньги нужны были на содержание поместья. На аукционе «Кристи» Лестерский кодекс купил американский бизнесмен Арманд Хаммер. В 1994 году рукопись за рекордные 30,8 миллиона долларов приобрел Билл Гейтс. Лестерский кодекс стал самой дорогой книгой в мире – и в нем сохранилась моя ДНК.