Книга, которую вы держите в руках, – вторая из серии наших исследований об отважных героях средиземноморского пограничья, и она посвящена османским корсарам 1500–1700 годов.
Однако мы не просто поговорим об их прошлом. Яркие герои вдохнут новую жизнь в нашу спокойную и привычную аналитику. Среди тех, к чьим историям мы прикоснемся, будет Ахмед Челеби, он же Дон Фелипе, сын тунисского дея: очарованный западной музыкой, он уедет в Европу, крестится, и только со временем возвратится на родину, вновь примет праведную веру и совершит хадж[2]. Будет и пьяница Рыдван, который, едва услышав, что пророка Ису (Иисуса Христа) убили иудеи, избил первого попавшегося ему еврея и впредь ежедневно проверял, хватает ли в церкви свечей и лампадного масла, жертвуя на них по несколько акче[3]. Будут и Мигель де Сервантес, прославленный литератор, который четырежды пытался бежать из плена и в роковую минуту спасся от рабства лишь благодаря выкупу, и Сулейман-реис[4], мюхтэди (см. глоссарий) из протестантов, отрекшийся от веры и познавший ее добродетель лишь в неволе на христианских галерах: он вернет себе свободу, вновь отправится на газу[5], потом решит иначе, избавится от янычар, высадив их на сушу, и поплывет к Марселю, – но волею бури окажется на Мальте, где, ничуть не колеблясь, станет рыцарем католического ордена Святого Иоанна. Мы прочтем, как некий месье Вайян, освободившись из плена, по дороге на родину завидел на горизонте корсарское судно и мигом проглотил 20 золотых медальонов, – решил, что те пригодятся в тяжелые дни, ведь предстоит еще раз проститься со свободой. В пантеон наших героев войдут и Кючюк Мурад-реис – в миг встречи с женой и детьми в Вере, где он укроется от шторма, и в день, когда он, велев поднять флаг принца Оранского, поведет свой корабль на испанские галеоны, – и его дочь Лизбет Янссен, которая много лет спустя проведает отца в Сале. Мы увидим, как чернокожий раб Антоний де Ното примет христианскую веру, едва его доставят из Черной Африки в Европу, – со временем, попав в руки к пиратам, он обратится в ислам; затем в долгой аскезе стяжает славу святого, а сорок лет спустя любовь к Иисусу вновь возгорится в его сердце и заставит де Ното пойти на смерть. Перед нами предстанут и многие ренегаты, принявшие ислам, но не знающие шахады[6] и путающие пророка Мухаммеда с его предшественниками; и простые моряки (как христиане, и мусульмане), приносящие жертвы в пещере на острове Лампедуза; и мальтийские корсары, которые будут уносить эти приношения на Сицилию, в церковь Девы Марии; и мстительные муртады[7], которые когда-то, после прибытия в Северную Африку, приняли ислам, но легко могли бросать единоверцев-корсаров на христианском берегу по самым разным причинам (муртад мог просто обидеться, что кто-то не отдал за него замуж дочь или же обманом выщипал ему бороду). Мы прочтем о том, как оказались в ловушке охотники-гази, пьяные от вина, которое нашли в погребах разграбленного Палермо; о том, как моряки-пленники, меняя маршруты незаметно от янычар, уводили корабли в европейские порты; о том, как народ возводил во святые бывших христиан, обратившихся в мусульманскую веру; о том, как гребцам-невольникам приходилось есть из тех же самых горшков, куда они попутно справляли нужду… Вот они, некоронованные короли фронтира!
Конечно, мы не удержались – и заинтриговали читателей сладкой приманкой, крохотной частью историй удачливого меньшинства, чьи приключения вошли в легенды последующих поколений. Но пусть наша маленькая слабость не внушает вам мысль, будто произведение, которое вы держите в руках, – это «эксцентрическая» книжка, от начала до конца переполненная прибаутками. Сколько бы забавных историй ни вместили ее страницы (их тон в общем-то спокоен и выдержан, что приличествует духу пограничья), мы все же стойко держимся строгих научных правил, и наша работа содержит открытия, к которым мы пришли после долгих изысканий в архивах и библиотеках едва ли не всей Европы и Турции. Собственно, как и любой научный труд, наше произведение обязано привнести в литературу нечто новое. В таком случае спросим: чем же отличается эта книга от всего, что было прежде? Тем, что перед вами – попытка понять, что делали гази, воители веры, в годы «золотого века» корсарства, когда осели в Северной Африке, прибыв из Восточного Средиземноморья, и тревожили своими набегами не только торговые корабли, но и европейские берега вплоть до Азорских островов с Исландией.
Тем не менее первое и, может быть, самое главное отличие нашего произведения от остальных – его источники. Ряд академических работ, доныне написанных в Турции на тему османского корсарства, основан на документах стамбульской бюрократии. Бесспорно, османские архивы несказанно богаты, в них миллионы документов; однако это вовсе не означает, будто они способны прояснить любую тему. Говоря об османском корсарстве ХVI–XVII столетий, надо признать, что материалы, которыми мы располагаем, по ряду причин не смогли стать полноценной базой для обширных аналитических трудов, похожих на западные нарративы[8]. Во-первых, невозможно понять корсарство лишь по работам османским ваканювисов[9], по решениям султанского дивана[10] и по записям имперского адмиралтейства. Все они наглядно отображают отношения между пограничьем и столицей с позиций османских элит и бюрократии, но далеки от сложных и многоплановых реалий фронтира. Все усложняется и потому, что правители областей, давших корсарам приют, – таких как Алжир, Аннаба, Бизерта, Хальк-эль-Уэд, Сус, Триполи, остров Лефкас (осм. Айямавра) и Влёра (осм. Авлонья) – не оставили никаких свидетельств. Причем к малочисленным арабским первоисточникам местного характера до сих пор никто не обращался, что создает очередное препятствие на нашем пути. Очевидно, что одних османских хроник и рукописей, цитируемых вместо них, здесь недостаточно, – их тоже сохранилось крайне мало, да и они, в отличие от западных, не предоставляют точной аналитики[11].
Вследствие всех перечисленных ограничений документация центральной бюрократии – это стержень нашего исследования; она проясняет административные и финансовые аспекты османского корсарства и мореплавания, но, по существу, в ней отсутствуют полноценные систематические ведомости касательно других аспектов – военных, экономических и социальных. Кроме того, незнание языков и недоступность иностранных источников в университетских библиотеках привели к тому, что даже фундаментальные открытия в сфере военной истории не попали в турецкие академические издания. Если же прибавить к нехватке первоисточников еще и неосведомленность в современных исследованиях, то вряд ли стоит удивляться тому, что все написанные у нас труды скорее напоминают истории институциональные, нежели военно-морские.
До сих пор не затронуты первоочередные для историка вопросы: какие тактики избирали корсары в своих налетах? Какие хитрости они применяли, чтобы загнать жертву в сети? Как повлияло стремление получить стратегические преимущества на строительство кораблей? И как изменилось само судостроение под влиянием военных технологий? Насколько удешевление огнестрельного оружия изменило баланс сил между флотами центральных держав и корсаров, между чектири[12] и парусниками? И что нам известно об укладе жизни на пиратских галерах? Что ели и пили корсары? Как удовлетворяли естественные потребности? Какие религиозные ритуалы и практики придавали им сил перед лицом морской неизведанности? Как они справлялись с болезнями и поддерживали гигиену с дисциплиной? В конце концов, какой народ подарил нам «османских» корсаров?! Насколько моряки-христиане и мюхтэди[13] стали частью мира ислама? Сумели ли они спокойно и без душевной боли оставить свои семьи, родину и веру, от которой отрекались? Кем были гази – удачливыми грабителями или же воителями за веру, побеждающими именем Аллаха под знаменем ислама?
И в какой степени влияли на экономику портов пиратские трофеи? Куда пираты сбывали добычу и как делились ею? Стало ли корсарство неизбежным итогом экономической маргинализации, как прежде стал им разбой? Можно ли говорить о топографических особенностях, обрекших ряд портов на пиратство? А что еще объединяет корсарство с торговлей и контрабандой? В чем на самом деле проявляется теоретическая разница между корсарством – и морским разбоем, то есть именно пиратством? И какое место отводит нашим корсарам международное право, начавшее постепенно развиваться в те дни?
Мы найдем ответы лишь в новых источниках. И именно благодаря им мы сможем шагнуть за пределы историографии, которая до сих пор изучает османское мореплавание только с административной и финансовой точки зрения. Мы использовали первичные и вторичные источники на французском, итальянском, испанском, английском, немецком, латинском, португальском и каталонском языках, сопоставляя их с османскими летописями и архивными документами; все они раскроют нашему взору мир пограничья, которым мы привыкли пренебрегать из-за предвзятых методологических предпочтений или идеологических мотивов, – пусть даже время от времени и наталкиваемся на его следы. Наряду с этим архивная дипломатическая переписка и шпионские отчеты позволят нам день за днем следить за делами наших корсаров и их влиянием в столицах. Упомянутые документы способны показать нам то, какой вклад гази внесли в развитие флотов центральных держав, и то, как эти державы готовились к борьбе с корсарами. Наконец, документы подробно сообщают о происхождении, семьях и личностях многих корсаров; до сих пор мы знали об этом очень мало. Эту мысль подкрепляет и то, что все детальные биографии корсаров, которыми мы располагаем, написаны на основании подобных источников[14].
Опять-таки, изучая наряду с дипломатической перепиской судебные записи Мальты с Галатой, можно осветить очень много событий, касающихся правовой стороны корсарства. При этом связанные с корсарами рапорты, скрытые в богатых архивах Флоренции, Пизы и Мальты, могут предоставить нам важную информацию как об османских корсарах, так и об их соперниках, рыцарях орденов Святого Иоанна и Святого Стефана. А документы таких центров торговли, как, скажем, Марсель, прояснят экономический аспект корсарства. И если мы не углублялись в указанные источники, то лишь потому, что это, по сути, уже сделали такие прекрасные ученые, как Надаль и Фонтене; впрочем, исследователей экономической истории еще ожидает масса работы.
Османские архивы способны пролить свет на две грани корсарства. Если записи в Османском архиве премьер-министра Турции помогают раскрыть связи Стамбула с пограничными вилайетами[15] и их непокорными героями [см. раздел 11], то записи шариатских судов позволяют увидеть, к каким правовым механизмам прибегали жертвы корсаров. Совсем недавно Джошуа Уайт показал, сколь весомы эти судебные хроники для истории права и дипломатии, если сопоставить их с подтверждающими документами из венецианских архивов[16]. Отметим и то, что весьма ценны и английские архивы, на обращение к которым нам просто не хватило времени, и голландские, которые мы не можем прочесть, поскольку не располагаем нужным языковым инструментарием.
Записанные воспоминания христиан, которым довелось побывать в плену у корсаров, таят богатейшие сведения. Ценность этих источников, подробно повествующих о жизни на кораблях и корсарских набегах, станет еще понятнее, если принять к сведению то, что их османские аналоги можно пересчитать по пальцам одной руки. Все книги, отчеты и письма, составленные в Северной Африке консулами, торговцами, священнослужителями и выкупщиками рабов, способны прояснить историю корсарских портов почти во всех аспектах; даже магрибские историки, описывая прошлое своих стран, до сих пор пользуются этими источниками чаще, нежели арабскими, что в очередной раз подчеркивает важность первых[17].
Впрочем, наши источники не лишены недостатков – в зависимости от того, какого рода они были, какой аудитории адресовались и каким оказывался их формат (архивный документ, рукопись, книга). Да, в них много сведений, четких и ясных, но все же те, кто их писал, смотрели извне и действовали не без предрассудков. Мы обращались к таким источникам только после того, как они проходили своего рода «критический фильтр». Из литературных текстов мы устраняли влияние стереотипов и мотивов, призванных привлечь читателей; а правительственная корреспонденция, не предназначенная для широкой публики, оценивалась с учетом риторических стратегий, от которых никак не могли отказаться правящие элиты в гуманистической Европе[18]. Кроме того, общедоступные европейские источники, мы, насколько возможно, читали в сопоставлении с османскими. И, наконец, мы делали все, чтобы данные из указанных источников были представлены в согласии с географическими, климатическими, экономическими и технологическими особенностями эпохи.
Не менее важную роль, чем первоисточники, для этой книги сыграли и академические труды, изданные на Западе. Никак нельзя отрицать, что во Франции, Испании, Англии и Алжире написано множество литературных произведений, посвященных и османскому, и христианскому корсарству, – трудов значительно более качественных и разносторонних, нежели те, что созданы в Турции. Еще до недавних пор в Турции очень слабо изучались иностранные языки и мало кому удавалось провести исследование за границей; здесь мало библиотек, отвечающих международным стандартам; тем самым наши ученые оказались оторванными от революционных трудов в сферах военно-морской и средиземноморской истории.
Иначе как объяснить, что почти ни один турецкий историк не обратился даже к тем подробным французским трудам XIX века, которые сейчас свободно доступны в интернете? Исключение составляют всего две книги, одна из которых написана в 1936 году![19] Почему академики игнорируют эту литературу? И почему в библиотеках всех наших учреждений совершенно нет классических работ, посвященных корабельным технологиям?
К сожалению, решение инфраструктурной проблемы почти не принесло результата на протяжении последних лет. За эти 15 лет возросли возможности цифрового копирования, языки изучают широко и повсеместно, Турция еще сильнее интегрировалась в заграничный мир и все больше турецких историков ежедневно посещает европейские архивы, – однако они, как и прежде, предпочитают закоренелые темы османской истории или же сосредотачиваются на торговле, дипломатии, личности либо событии и применяют описательный стиль западных источников, не подвергая их даже малейшей критике. Нам до сих пор нечасто встречаются труды, посвященные таким столь популярным на Западе темам, как корсарство, рабство, шпионаж, ренегатство, культурный и технологический взаимообмен, иерархия… И мы желаем, чтобы эта книга стала первой в нашем деле и проторила путь другим.
И, наконец, скажем, что и в западных монографиях не обходится без проблем. Во-первых – и это самое главное, – в них иногда без надлежащей критической оценки используются достаточно предвзятые источники, которые не сопоставляются с арабскими и османскими. Печально наблюдать, как современные историки разделяют голословные стереотипы и китчевые мотивы этих работ; в итоге бедные османские корсары оказываются между безразличными учеными Востока и предвзятыми академиками Запада как между молотом и наковальней.
В западных исследованиях средиземноморского корсарства проявляется еще одна значительная проблема: пусть они все полны самых подробных сведений, но при этом оценивают корсарство как некое статичное явление, обходя вниманием многовековые экономические, технологические и социальные изменения. Это лишь подтверждает наш аргумент, согласно которому ряд некоторые из этих исследователей шли в том же направлении, что и их предшественники в XVIII столетии, в котором свершились неожиданные перемены, важные для корсаров.
О проекте
О подписке