Прошло около получаса, и вдруг на испанском корабле вспыхнуло ослепительное зарево, осветившее мостик и часть рангоута. Вслед за тем по черным волнам моря раскатился гром орудий, отдавшийся глухим несмолкающим гулом у самого горизонта.

Мгновение спустя в воздухе послышался знакомый флибустьерам свист ядер, и огромный сноп брызг взмыл вверх в двадцати локтях от кормы пиратского корабля.

Никто из корсаров не проронил ни слова. На лице Черного Корсара, презрительно встретившего посланцев смерти, появилась саркастическая улыбка.

После первого залпа, означавшего предупреждение преследователям, вражеское судно переменило галс, обнаружив решительное намерение направиться в залив, к Маракайбо.

При виде этого маневра Черный Корсар, прильнув к фальшборту у вантов, обратился к Моргану.

– На бак, сеньор! – приказал он.

– Открыть огонь?

– Нет, еще слишком темно. Приготовьте все для абордажа.

– Пойдем на абордаж, сеньор?

– Там видно будет.

Сойдя с полуюта, Морган позвал боцмана и отправился с ним на палубу, где человек сорок с обнаженными абордажными саблями и ружьями в руках столпились на полубаке.

– Живо!.. – скомандовал он. – Приготовить абордажные дреки.

Обратившись затем к морякам, укрывшимся за фальшбортом, он приказал:

– Подготовьте мостки, привалите матрасы к бортам!

Все сорок корсаров с бака молча, соблюдая полный порядок, принялись за работу под придирчивым взглядом помощника.

Эти люди неукоснительно повиновались Черному Корсару, но и перед Морганом, человеком несгибаемой воли и львиной храбрости, трепетали.

Наделенный необыкновенной физической силой и выносливостью, красотой, обаянием и душевной щедростью, Морган, как и Черный Корсар, умел покорять сердца видавших виды морских волков и заставлял слушаться с полуслова.

Под его руководством менее чем за двадцать минут между правым и левым бортом были воздвигнуты два мощных заслона из бревен и бочек, наполненных железным ломом для защиты квартердека и полуюта на случай, если враги ворвутся на палубу.

Пятьдесят ручных гранат были уложены возле бревен, абордажные кошки – на фальшборте и на скатанных матрасах, образовавших нечто вроде амбразур.

После этого Морган отозвал людей на полубак. Встав у бушприта, он наблюдал за кораблем, придерживая одной рукой саблю, а другой – пистолет.

В это время вражеское судно находилось не более чем в шестистах-семистах метрах. Полностью оправдывая свое название, «Молниеносный» уверенно сокращал дистанцию, готовясь нанести противнику страшный, неотвратимый удар.

Несмотря на темноту безлунной ночи, испанский корабль можно было уже разглядеть.

Как и подозревал Ван Штиллер, это был линейный корабль весьма внушительных размеров: над высокими бортами возвышался огромный полуют, все три мачты гнулись от множества надутых парусов.

Это было военное судно, несомненно хорошо вооруженное и управляемое многочисленным и закаленным в боях экипажем, готовым оказать упорное сопротивление.

Любой другой корсар с Тортуги вряд ли пошел бы на риск: ведь при благоприятном исходе сражения на вражеском судне нечем было поживиться. Другое дело, если это был торговый корабль или галера, нагруженная сокровищами из рудников Мексики, Юкатана и Венесуэлы. Но не так поступал Черный Корсар, не помышлявший о богатстве.

Возможно, что во вражеском судне он видел мощного союзника Ван Гульда, спешившего пополнить эскадру адмирала Толедо или укрепить оборону Маракайбо, потому и стремился уничтожить его сейчас, чтобы не иметь с ним дела в будущем.

Когда расстояние между судами сократилось до пятидесяти метров, испанец, видя, что преследователь от него не отстает, и не сомневаясь больше в зловещих замыслах корсара, снова дал залп из самой мощной пушки.

Ядро на этот раз упало не в море. Пробив фор- и грот-марсели, оно срезало бизань-гафель и повалило черный флаг флибустьера.

Оба старших артиллериста с квартердека обернулись к Черному Корсару, стоявшему по-прежнему у штурвала с рупором в руках:

– Не пора ли начинать, капитан?

– Рано, – ответил Корсар.

Третий выстрел, прозвучавший оглушительнее первых, раздался над морем, и новое ядро понеслось в направлении пиратского корабля. На этот раз оно пробило корму в трех шагах от штурвала.

Сардоническая усмешка вновь озарила лицо бесстрашного флибустьера, но он оставался безмолвным.

«Молниеносный» летел, словно черная птица, рассекавшая грудью ветер. Он все более ускорял свой бег, угрожая вражескому кораблю высоким водорезом, глухо разрезавшим морские волны.

Вид судна, словно возникшего из глубины моря, не подававшего ни малейшего признака жизни и не отвечавшего на угрозы, точно на нем не было ни души, должно быть, производил зловещее впечатление на суеверных испанцев.

Внезапно до флибустьеров донесся невообразимый шум. На вражеском корабле послышались отчаянные вопли и поспешные приказания.

Чей-то властный голос, по-видимому это был командир, раздался в потемках:

– Брасопить слева! Взять штурвал на себя! Из бортовых орудий – огонь!

Оглушительный залп прогремел с борта испанского корабля. И будто ночь внезапно озарилась вспышками молний. Семь пушек правого борта и оба штурмовых орудия с палубы изрыгнули огонь на корсаров. Ядра посыпались на корабль. Падали паруса, рвались снасти, катились ядра, рушились фальшборты, но ничто не могло остановить порыва «Молниеносного».

Управляемый твердой рукой Черного Корсара, «Молниеносный» со всего хода обрушился на огромный корабль. К счастью для последнего, поворот штурвала, вовремя сделанный рулевым, спас его от трагической гибели.

Резкая перемена галса и вынос правого борта в сторону позволили испанцам чудом избежать удара водорезом, грозившего отправить корабль ко дну.

«Молниеносный» прошел там, где секунду назад находилась корма вражеского судна. Боком он резко толкнул испанца: послышался треск, отдавшийся в трюме, но это были всего лишь повреждения бизань-гафеля и части гакаборта.

Не попав в цель, пиратский корабль молнией пронесся мимо и исчез в темноте, так и не дав врагу рассмотреть свое вооружение и оставив его в неведении относительно численности своего экипажа.

– Гром и молния!.. – воскликнул Ван Штиллер, затаивший дыхание в ожидании неминуемого толчка. – Вот уж называется – людям повезло!..

– Я и ломаного гроша не дал бы за всех, кто плавает на этом корабле, – заметил Кармо. – Можно себе представить, как дружно они пойдут ко дну.

– Как ты думаешь, не попробует ли капитан повторить свой маневр?

– Ну теперь их не проведешь, они живо встанут к нам носом.

– И хорошенько нам всыпят. Было бы дело днем, не миновать нам гибели.

– А сейчас мы отделались одними царапинами.

– Тише, Кармо.

– А в чем дело?

– К повороту готовьсь! – раздалась команда.

– Никак возвращаемся? – спросил Ван Штиллер.

– Черт побери!.. Уж кто-кто, а капитан не даст испанцам уйти, – ответил Кармо.

– К тому же и тот, видать, не робкого десятка.

В самом деле, вместо того чтобы продолжить свой путь, испанский корабль встал против ветра, словно намереваясь принять бой.

Он медленно кружился на одном месте, подставляя нос противнику.

Но «Молниеносный» сделал бортовой поворот в двух милях от врага, готовясь к нападению. Он медленно стал описывать большие круги, стараясь держаться, однако, вне досягаемости его пушек.

– Понятно, – сказал Кармо, – наш командир хочет дождаться рассвета, чтобы пойти на абордаж.

– И помешать испанцам удрать в Маракайбо, – добавил Ван Штиллер.

– Да, конечно. Итак, дорогой, будем готовы к борьбе не на жизнь, а на смерть, и, уж как принято у нас, флибустьеров, коли мне суждено погибнуть от вражеской пули или пасть под ударами сабель на палубе вражеского корабля, то наследником моего скромного состояния будешь ты…

– А из чего оно состоит?.. – спросил со смехом Ван Штиллер.

– Из двух изумрудов, но за каждый дадут по крайней мере по полсотни пиастров. Найдешь их в моем поясе.

– Ого, на это можно неделю гулять на Тортуге! А моим наследником будешь ты, но предупреждаю, что больше чем тремя дублонами, зашитыми в кушаке, тебе не поживиться.

Тем временем «Молниеносный» продолжал лавировать вокруг линейного корабля, который, не покидая своего места, старался не упускать его из виду. Словно сказочная птица, кружился испанец на месте, угрожая противнику жерлами своих пока молчавших пушек.

Черный Корсар не оставлял штурвала. Его глаза, горевшие мрачным огнем, ни на минуту не отрывались от вражеского судна, словно стараясь разгадать, что происходит у него на борту, чтобы захватить его врасплох и нанести ему сокрушительный удар.

Экипаж «Молниеносного» взирал на него с суеверным страхом. Этот человек, управлявший своим кораблем так, будто вдохнул в него душу, умевший почти без смены парусов настичь обреченную жертву, а теперь неподвижно застывший на мостике, вызывал своей угрюмостью смятение даже среди бывалых моряков.

Всю ночь пиратский корабль кружил вокруг противника, не отвечая на выстрелы то и дело безуспешно грохотавших пушек. Но когда звезды стали бледнеть, а воды залива порозовели от первых лучей зари, на «Молниеносном» вновь прогремел голос Корсара.

– Ребята! – крикнул он. – По местам!.. Поднять флаг!

Перестав описывать круги вокруг испанского корабля, «Молниеносный» двинулся прямо на него с явным намерением подойти вплотную.

Большой черный стяг с эмблемой Корсара взвился на вершине бизань-мачты, где его наглухо прибили матросы в знак того, что они намерены во что бы то ни стало победить или погибнуть, не сдаваясь в плен.

Артиллеристы на баке нацелили пушки на врага, а флибустьеры, просунув аркебузы в щели между матрасами, приготовились засыпать противника пулями.

Убедившись, что все на местах, Черный Корсар взглянул на марсовых, поспешно взбиравшихся по вантам, и кинул клич:

– Морские волки!.. Действуйте по своему усмотрению!.. Да здравствует морская вольница!..

Три мощных «ура» грянули на палубе пиратского корабля, смешавшись с грохотом обеих пушек.

Встав по ветру, линейный корабль ринулся навстречу пиратам. Должно быть, им управляли смелые и отважные люди, ибо обычно испанские корабли старались держаться подальше от корсаров с Тортуги, зная по опыту, что с этими головорезами дела плохи.

В тысяче футов вновь завязалась яростная перестрелка. Меняя галсы, испанский корабль изрыгал то справа, то слева огонь и клубы дыма.

Это была огромная трехпалубная шхуна с полной парусной оснасткой, с высоким бортом, вооруженная четырнадцатью пушками, – настоящий боевой корабль, возможно отделившийся из-за срочных дел от эскадры адмирала Толедо.

На корме, на капитанском мостике, стоял командир в расшитом мундире, с саблей в руках, окруженный помощниками. На палубе было тесно от матросов.

Гордо поблескивая испанским штандартом, поднятым на грот-мачте, мощный корабль, извергая гром и молнии, бестрепетно шел навстречу «Молниеносному».

Несмотря на гораздо меньшие размеры, пиратский корабль упрямо шел вперед, невзирая на сыпавшиеся ядра. Он все больше ускорял свой ход, огрызаясь носовыми пушками и ожидая, быть может, подходящего случая, чтобы разрядить все двенадцать пушек, стволы которых торчали из бортовых люков. Ядра засыпали его палубу, пробивали борта, залетали в трюм, на батареи, мешали маневрам и опустошали ряды флибустьеров на баке. Но «Молниеносный» не снижал скорости и по-прежнему смело лез на абордаж.

В четырехстах метрах меткие стрелки пришли на помощь артиллеристам, прошив пулями палубу вражеского корабля.

В скором времени их шквальный огонь должен был нанести испанцам непоправимый урон, ибо, как мы говорили, флибустьеры стреляли без промаха. Недаром среди них были буканьеры – охотники на диких быков.

От пуль их аркебуз погибало больше врагов, чем от огня пушек. Флибустьеры косили бортовых стрелков десятками, не щадили прислугу носовых пушек и офицеров с капитанского мостика.

Не прошло десяти минут, и мало кто остался в живых из испанцев. Пал в бою и капитан еще до того, как оба корабля вплотную подошли друг к другу.

Но засевших в трюмах моряков было значительно больше, чем палубных матросов. Так что победу предстояло еще завоевывать.

В двадцати метрах друг от друга оба корабля круто развернулись и встали бортом друг к другу. Тут же послышался голос корсара, перекрывший грохот вражеских орудий:

– Грот и грот-марсель готовь! Вынести фок на ветер! Обтянуть бизань!..

От резкого поворота штурвала «Молниеносный» качнулся и уперся в ванты бизань-мачты испанского корабля.

Корсар соскочил с полубака и, размахивая саблей и пистолетом, закричал:

– Ребята! На абордаж!