Почва была подготовлена: перегной Империи, состоящий из разлагающихся отбросов, нагретый разнузданными вожделениями, крайне благоприятствовал спекуляции, бешеные вспышки которой каждые десять или пятнадцать лет охватывают и отравляют биржу, оставляя за собой только кровь и развалины. Уже как грибы вырастали мошеннические общества, крупные компании вступали на путь финансовых авантюр. Среди крикливого процветания Империи, в шуме развлечений, среди роскоши, для которой финальным великолепием, лживым апофеозом, как в феерии, должна была вскоре стать Всемирная выставка, началась безумная горячка игры.
В одной из рецензий на произведения Золя я пошутила, что напиши он телефонный справочник и его я бы читала с удовольствием. Роман "Деньги" позволил мне это проверить) Ведь основная тема здесь - это игра на бирже. Сказать, что я в этом не разбираюсь ничего не сказать. Акции, облигации, игра на понижение, игра на повышение, дивиденды, маклеры... все это для меня темный лес, не представляющий ни малейшего интереса... Но! Золя описал это все так, что снова смог меня увлечь. Одно описание биржи чего стоит!
Дальше, как обычно, много букофф и длинных цитат))
Но к этому времени шум, сопровождавшийся дикой, эпилептической жестикуляцией, сделался до того оглушителен, что сами маклеры уже не слышали друг друга. В пылу профессионального азарта они стали объясняться жестами, так как утробные басы терялись в общем гуле, а тонкие голоса-флейты замирали, превращаясь в писк. Видны были широко разинутые рты, но казалось, что из них не вылетает ни звука, говорили только руки: жест от себя означал предложение, жест к себе — спрос; поднятые пальцы указывали цифру, движение головы — согласие или отказ. Это был язык, понятный только посвященным; можно было подумать, что припадок безумия охватил разом всю толпу. Сверху, с телеграфной галереи, смотрели вниз женщины, пораженные и напуганные этим необычайным зрелищем. В отделении ренты, где было особенно горячо, происходила форменная драка, чуть ли не кулачный бой, а двойной поток публики, сновавшей взад и вперед в этой части зала, то и дело разбивал группы, которые немедленно сходились вновь. Между отделением наличного счета и «корзиной», возвышаясь над бушующим морем голов, одиноко сидели на своих стульях три котировщика, похожие на обломки крушения, вынесенные волнами; наклоняясь над большими белыми пятнами своих книг, они разрывались на части, ловя на лету быстрые изменения колеблющегося курса, которые им бросали то справа, то слева. В отделении наличного счета свалка перешла все границы: лиц уже нельзя было разобрать, это была какая-то плотная масса голов, темная кишащая масса, над которой выделялись маленькие белые листочки мелькавших в воздухе записных книжек. А у «корзины», вокруг круглой площадки, теперь уже полной смятых карточек всех цветов, серебрились седые шевелюры, блестели лысины, виднелись бледные искаженные физиономии, судорожно вытянутые руки. Словно в движении неистового танца, все эти человеческие фигуры лихорадочно тянулись друг к другу и, кажется, разорвали бы друг друга, если бы их не удерживал барьер, Эта бешеная горячка последних минут передалась и публике. В зале была страшная давка, беспорядочная толкотня, чудовищный топот большого табуна, оказавшегося в слишком узком загоне; шелковые цилиндры блестели на фоне темных сюртуков в рассеянном свете, проникавшем сквозь стекла.
"Деньги" являются логическим продолжением "Добычи". Здесь мы снова встречаемся с Аристидом Саккаром. Прошло какое-то время и вот он снова у разбитого корыта, снова разорен и строит наполеоновские планы по завоеванию Парижа, а то и мира! Он, конечно же, мошенник, но каков размах! Размах его авантюр и афер меня просто поражал! Он не хочет просто заработать миллион и потом прожигать его, живя в роскоши и разврате. Нет! Это его недостойно. Он хочет стать хозяином денег, а для него это равнозначно титулу хозяину мира (и многие до сих поддержат его в этом убеждении...), он хочет повелевать биржей, хочет, чтобы с ним считались и превозносили. Я не могу назвать его классическим злодеем, он и добрые дела способен делать, если это тешит его самолюбие. Упиваясь властью, которую дают ему деньги, он упивается и своей милостью, он искренне считает, что втягивая в свою авантюру людей с их жалкими капиталами, он делает для них добро, ведь в итоге он озолотит их! Что это? Глупость или величие? Я точно не могу однозначно ответить на этот вопрос... И когда, падая на самое дно, он увлекает за собой всех доверившихся ему, эти люди даже не держат на него зла! Яснее и отчетливее всех видел его, наверное, его сын Максим. Презирая его, не желая иметь с ним ничего общего, он все же не может не признать масштабности этой фигуры:
— Видите ли, отца надо знать. В сущности говоря, он не хуже других. Но его дети, жены, словом все, что его окружает, имеет для него второстепенное значение, на первом плане у него деньги… О нет, поймите меня, он любит деньги не как скупец, который стремится набрать их кучу и спрятать в своем подвале, нет! Если он добывает их всеми средствами, если он черпает их из любых источников, то это только ради того, чтобы видеть, как они потоками льются к нему, ради всего того, что они могут ему дать: ради роскоши, наслаждений, могущества… Ничего не поделаешь — это у него в крови. Он продал бы вас, меня, кого угодно, если бы на нас был спрос на каком-нибудь рынке. И все это он делает не задумываясь, как человек особой породы, — это поистине поэт миллионов, и деньги превращают его в безумца и мошенника, но мошенника высшего полета!
Помимо самого Саккара в романе мы столкнемся со множеством других персонажей, большинство из которых будет задействовано в величайшей авантюре его жизни. Жалко ли мне их? Пожалуй, нет. Ими управляла та же алчность, та же жажда наживы, хотели вложить копейку и получить миллион. Но, видя, что миллион у них уже есть, они хотели два, потом три, потом... жадность, бесконечная людская жадность. Именно она их сгубила, а не Саккар! Как можно потратить всю жизнь, чтобы заработать состояние честным путем, а потом вложить его в какую-то сомнительную компанию с надеждой получить столько же, сколько зарабатывал 30 лет за один год? Как можно, имея статус великосветской дамы, спать с кем угодно, лишь бы узнать новости раньше других и удачно сыграть? Как можно отдать последние деньги, отложенные путем строжайшей экономии? КАК?! Наверное, я не азартный человек, даже в карты только на интерес всегда играю и поэтому мне их не понять... Это как во второй раз купить акции МММ и ждать обогащения... (Золя как обычно актуален, чем не перестает меня поражать). Глупость и жадность... Так за что их жалеть? Пожалуй, жаль мне только Мазо, который будучи биржевым маклером, сам не играл, но пострадал от игр других, оставшись с неоплаченными счетами и сбежавшими клиентами.
И на фоне всей этой алчущей своры выделяется одна пара Поль и Марсель Жорданы. Они как пара роз, каким-то чудом выросшая на помойке. Чудесная молодая пара чем-то напомнившая мне супругов из "Даров волхвов" О'Генри, только не такие сиропные. Они как противовес, единственное светлое пятно во всей книге. Вынужденные балансировать на грани нищеты, они все также любят друг друга и верят друг в друга. А ее родители, договорившиеся о свадьбе, когда Поль был еще богат, так и не смогли смириться, что дочь влюблена в бедняка. И вместо того, чтобы хоть чем-то им помочь (хотя бы приданным, которое по праву принадлежит Марсель), они предпочитают вкладывать деньги в авантюру Саккара! Еще и прикрываются, мол мы это ради дочки, выиграем, помрем, все ей достанется... *рукалицо* Надеюсь, что в итоге они хоть что-то поняли и на старости лет смогли сделать правильные выводы, но как показывает жизненный опыт, далеко не факт...
Ну и напоследок пара слов о противнике Саккара. Ведь здесь у нас не классическое противостояние Добра и Зла, это не романтизм, это реализм и даже натурализм в своей неприкрытой наготе. Сталкиваются лбами два "зла", стоящих друг друга.
А Саккар все смотрел на него и изумлялся, видя, как он пьет свое молоко медленными глотками, с таким усилием, что, казалось, никогда не допьет до дна. Ему был прописан молочный режим, и он не мог прикоснуться ни к мясу, ни к пирожкам. Так зачем же ему его миллиард? Женщины тоже никогда его не привлекали: в течение сорока лет он оставался безупречно верен своей жене, а теперь его воздержание стало вынужденным и утвердилось безвозвратно. Зачем ему вставать в пять часов утра, заниматься этим ужасным ремеслом, вести жизнь каторжника, на которую не согласился бы последний оборванец, вечно ощущать, что память перегружена цифрами, а голова лопается от бесконечных забот? Зачем ему прибавлять к такой массе золота еще новое, бесполезное золото, если он не может даже купить и съесть на улице фунт вишен, привести в кабачок на набережной проходящую по улице девушку, пользоваться всем, что продается, наслаждаться ленью и свободой? И Саккар, который, несмотря на свою неистовую жажду наслаждений, признавал все же бескорыстную любовь к деньгам ради власти, которую они дают, чувствовал нечто вроде священного ужаса, видя перед собой это лицо, — лицо не классического скупца, занятого одним только накоплением, но лицо безупречного труженика, лишенного плотских вожделений, ставшего в своей болезненной старости каким-то абстрактным существом и упорно строящего башню из миллионов с единственной мечтой завещать ее своим близким, чтобы они подняли ее еще выше, пока она не возвысится надо всем миром.
Так что болеть здесь было не за кого, можно было только наблюдать и поражаться. Поражаться человеческому разуму, способному придумать, разработать и воплотить в жизнь все, что угодно. Поражаться масштабам человеческой алчности, способной поглотить и мозг, и сердце. Поражаться тому, с какой хирургической точностью Золя в очередной раз вытащил на свет пороки человеческой души. Поражаться тому, что время идет, а ничего не меняется. А вы играете на бирже?..
