© Эмиль Вейцман, 2017

© ООО «Супер Издательство», 2017

* * *

От автора

Так почему же такое странное заглавие: «P.S. и P.P.S.»?

А вот почему. Издавая в 2015 году сборник своей поэзии, озаглавленный «Жестокий романс», я написал в аннотации к книге, что моё прозаическое эссе «Как делать стихи», содержащееся в ней, подводит как бы итог моей многолетней работе в области поэзии. Сборник составлялся в 2010 году, и было мне тогда 74 года. Возраст вполне почтенный – в самый раз думать о жизненных итогах. Но человек предполагает, а музы, которым я подал официальное заявление об уходе на пенсию как поэт, располагают. Ответ с Парнаса на мою просьбу последовал довольно нескоро – ни много ни мало через три года, в 2013-ом, когда мне стукнуло 77 лет. Содержание ответа божественных дам было совершенно неожиданным: «Поработай-ка ещё!» И чтобы вы думали, «мотор снова завёлся»: пошли эпиграммы, иронические стихотворения и…сонеты, причём последние в основном не сатирического содержания, а с явно скорбным оттенком, вполне соответствующим моему возрасту. Словом, получилось что-то вроде поэтического post scriptum и даже post post scriptum. К 2016 году материала набралось на новый поэтический сборник с явно сатирическим уклоном. И вот тут-то мне в голову пришла интересная мысль, а почему бы не начать мою новую книжку с сатирической прозы, включающей в себя микроновеллы и микропьесы, относящиеся к периоду существования…Рима. Древнего и Третьего?! Это было бы вполне оправданно, если принять во внимание, что более шести десятков этих микроновелл и все микропьесы уже были опубликованы порознь в различных изданиях Советского Союза и России. Что ж, задумано – сделано. Что получилось, пусть решает читатель.

Автор сборника, 15 января 2016 года

От Цезаря до наших дней. Микроновеллы и абсурдистские микропьесы; исключительно для интеллектуалов

Умеренно длинное предуведомление квазиавтора (публикатора)

В настоящем предуведомляю, я, Эмиль Вейцман, чистосердечно признаюсь, что не являюсь вообще-то автором нижеприведенных микроновелл из древнеримской и древнегреческой жизни. Не являюсь я также и автором заключительного цикла «историй», относящихся уже к нашим временам, хотя в одной из них фигурирую в качестве действующего лица. В конце концов, если с тобою приключилась забавная история, то это совсем не значит, что автор её ты сам. А зафиксировать случившееся на бумаге не так уж и сложно для человека, кончавшего школу ещё в пятидесятых годах прошлого столетия, т. е. когда учителя драили своих подопечных как следует – и двойки ставили, и на второй год не боялись оставить. «О времени и о себе» я немного расскажу ещё ниже, а пока несколько слов об античных историях. Их латинский текст обнаружил в 1945 году в Австрии один мой родственник (двоюродный дядя Финкельштейн) – участник боёв за освобождение страны от фашизма, а также и от кое-каких раритетов.

Как-то пехотная рота, в которой воевал дядя Фима, филолог, специалист по латыни и древнегреческому, преследуя в составе дивизии отступающую немецкую часть, остановилась на ночь вблизи старинного замка, брошенного своим владельцем. Что греха таить, кое-кто из личного состава этого пехотного подразделения решил устроить ревизию в средневековом баронском гнезде и в первую очередь ревизовать его продовольственный и винный погреба. Однако родственника моего заинтересовала в первую очередь библиотека замка, где он обнаружил пергамент с историями, написанными по-латыни.

Озверев за годы войны от «латыни» фронтовой, ефрейтор Финкельштейн с наслаждением погрузился в латынь серебряную, ибо, как мы, интеллектуалы, знаем, золотая латынь кончилась со смертью императора Августа, т. е. в 14-ом году нашей эры, а найденный манускрипт по оценке моего родственника был написан где-то во второй половине 1-го века нашей эры^[1] – в правление то ли императора Веспасиана, то ли его сына Тита, когда серебро латыни расцвело уже пышным цветом.

Для сведения сообщаю, эпоха «серебра» для латыни кончилась в начале третьего века новой эры, в правление императора Каракаллы. Взамен пришла латынь вульгарная, которая много веков спустя сменилась медицинской латынью и в конечном итоге нашей русской. Ну а высшее проявление русской латыни – это латынь фронтовая. Так вот, озверев от фронтовой латыни, мой двоюродный дядя Финкельштейн с головою погрузился в латынь серебряную. Она оказалась с юмором, не лишённым, как ему казалось (и мне, кстати), остроумия.

Увлечённый юмором латинским, ефрейтор Финкелькштейн не заметил, как начался юмор уже советский. Дело в том, что некий особист, т. е. сотрудник особого отдела, в котором, как известно, главная задача была бдеть все 24 часа в сутки, пожаловал в баронский замок, получив по своим каналам достоверную информацию о наличии в нём перспективных погребов: винного и продуктового. Прихватив с собою переводчицу, младшего лейтенанта Нину Васильцову, мобилизованную на фронт с четвёртого курса иняза, где она изучала немецкий, особист, капитан Папаев, приехал в роту, личный состав которой, за исключением ефрейтора Финкелькштейна, давно уже находился среди покрытых пылью и паутиной винных бутылок и симпатично свисающих с потолка колбас и копченых окороков. Пришлось особисту Папаеву самому искать дорогу в вожделенные погреба. Но замок-то был старинный, т. е. с большим количеством залов, комнат, переходов, потайных ходов и дверей и винтовых лестниц. А потому капитан Папаев вместе с младшим лейтенантом Ниной Васильцовой заблудился и вместо винного погреба очутился в библиотеке, где мой дядя Финкелькштейн погрузился в чтение латинского текста, позабыв обо всём на свете, включая копчености и рейнвейн.

Подойдя к ефрейтору сзади, особист заглянул ему через плечо и увидел, что человек, одетый в форму военнослужащего Красной армии, вместо того, чтобы читать на досуге, скажем, «Красную звезду» или «Правду», при свете электрического фонарика внимательно изучает какой-то иностранный текст.

«Шифровка!» – неожиданно решил Папаев. Он стремительно вытащил из кобуры свой трофейный «Парабеллум» и приставил его ствол к спине моего дяди Финкелькштейна.

– Руки, вверх!! – последовала команда особиста. Дядя Фима, погружённый с головою в латынь и решивший, что его разыгрывает кто-то из хорошо уже принявших дружков, вполне культурно ответил:

– Отстань!

Чего-чего, а такого ответа особист совершенно не ожидал. Немецкий шпион, переодетый в форму воина Красной армии и читающий шифровку, так себя вести определённо не мог. Он должен был мелко трястись от страха и обливаться холодным потом, прекрасно зная о существовании «Смерша», подобного недремлющему Аргусу, тысячеглазому Аргусу, где каждая пара глаз это капитан Папаев, майор Пронин, полковник Исаев и многие тысячи других железных чекистов.

Растерянность особиста, однако, быстро прошла. Он решил больше не церемониться, а потому выстрелил в потолок и рявкнул:

– Встать! Смирна-а-а!

Выстрел из парабеллума подобно машине времени вернул дядю Финкельштейна из глубокого прошлого в настоящее. Он поднял голову от латинского текста, его левая рука непроизвольно в этот момент дёрнулась, и свет электрического фонаря, который был в ней зажат, осветил очаровательное лицо младшего лейтенанта Нины Васильцовой.

– А Вы кто такая? – последовал вопрос со стороны ефрейтора Финкельштейна.

Ответ на него мой дядя получил несколько позже, так как на выстрел, произведенный особистом, в помещение библиотеки с автоматами в руках вбежало несколько человек во главе со старшиною роты Иваном Братченко, большим приятелем гвардии ефрейтора Финкелькштейна.

– Что тут происходит? – спросил Братченко и в следующий момент, увидев своего закадычного дружка Фимку, без которого не пилось и не пелось, добавил. – А-а, вот ты где!

Уже затем, заметив двоих неизвестных, старшина спросил:

– А это кто такие? Ваши документы!

– Сотрудник особого отдела капитан Папаев и младший лейтенант Ваеильцова, – последовал немедленный ответ, одновременно особист полез в карман гимнастёрки за документами. – Нами задержан немецкий шпион. Прошу оказать содействие в его препровождении куда следует.

– Гвардии сержант Братченко! – представился в свою очередь приятель моего дяди, после чего, понятно, поинтересовался. – А где шпион?

– Как где? Да вот же он! – и капитан Папаев кивнул в сторону моего родственника.

– Кто шпион? Фимка Финкелькштейн?! – и тут раздался гомерический солдатский хохот.

– Отставить смех! – окрысился Папаев. – Отставить!

Особист выхватил из руки дяди пергаментный свиток с латинским текстом и затряс им в воздухе.

– А это что? А?

– Да он профессор у нас по древним языкам. Его хлебом не корми, дай только в старых книгах покопаться. Вся рота в погребах сидит, а Фимка Финкельштейн в библиотеке. Он у нас немного миш… миш… – Братченко вопросительно посмотрел на приятеля, угодившего в такую скверную историю. – Ну как это по-вашенски?… Миши, миши…

– Мишигинер, – неохотно ответил дядя Финкелькштейн, начиная понимать, что тяга к древним языкам в условиях военных действий может привести к весьма скверным, современным последствиям.

– Вот-вот… Товарищ капитан! Да вы поглядите. Какая же это шифровка. Это же старинная рукопись. Даже мне понятно.

– На пергаменте, – вдруг подала голос младший лейтенант Васильцова.

– Что ещё за пергамент? – прорычал Папаев.

– Материал такой. Из телячьей кожи. Служил в Европе писчим материалом, пока бумагу не изобрели.

– Телячья кожа вместо бумаги?! Настоящее вредительство! Да за это…

Капитан Папаев при свете своего электрического фонаря стал внимательно изучать рукопись. Документ шифровку вроде бы не напоминал, но особист был натаскан на бденье, точно служебная собака на нарушителей границы. Нет, всё-таки тут следовало разобраться как следует!

– Младший лейтенант Васильцова! Ну-ка, посмотри, на каком тут языке, – обратился особист к своей спутнице.

Переводчица взяла пергамент, и тут же лучи света нескольких электрических фонариков оказались направленными на текст пергамента. Услужливые кавалеры не могли себе позволить, чтобы такая очаровательная девушка хоть чуть-чуть попортила свои глазки.

Вскоре последовал уверенный ответ:

– Латынь.

– Что ещё за латынь? Говори по-русски.

– Ну древние римляне на ней говорили и писали.

– Так и скажи – древнеримский, а то латынь какая-то. Для шифровок она годится? – поинтересовался Папаев.

Нина прекрасно знала своего непосредственного начальника и поэтому ответила, что латынь для шифровок не подходит, поскольку в настоящее время годится исключительно для медицинских рецептов.

– И потом, – добавила девушка, – тут вроде бы истории какие-то написаны. Анекдоты что ли.

– Анекдоты!? – особист при слове «анекдоты» снова принял немедленно что-то вроде стойки, которую принимают охотничьи собаки, почуяв дичь. – Читай! По-русски читай!

– Товарищ капитан! Да у нас латынь-то всего два семестра была. На экзамене мне тройку поставили…

– Читай, говорю тебе!

Переводчица стала искать место попроще.

– Ну вот, например… Длинный денарий Цезаря. Это заголовок… Однажды Юлия Цезаря Римский сенат… Римский сенат… попросил… попросил…

– Поработать на Севере, – подсказал мой дядя Финкельштейн.

– Не подсказывать!!! – рявкнул особист. – Категорически не подсказывать! Чему тебя, Васильцова, только учили в твоём институте?

– Немецкому в первую очередь! – ответила переводчица, едва сдерживая слёзы.

– Отставить немецкий! Читай дальше.

– Поработать на Севере… В Галлии и Британии.

– Стоп! В Галлии? Британии? Что за страны такие? Они что, за полярным кругом?

– Галлия – это теперешняя Франция, – пояснила Нина. – А Британия – это теперешние Англия и Шотландия.

– Так почему же они на Севере? – не унимался дотошный особист.

– А потому что Италия на Юге, – не выдержал мой двоюродный дядя Финкелькштейн.

– Молча-а-ать! Отвечать, шпион, в СМЕРШЕ будешь, когда тебя спросят… Этот самый Цезарь, что, где-то на Юге что ли имел прописку?

– Да, в теперешней Италии.

– Ага. Тогда Франция с Англией для него действительно на Севере находились. Особенно Англия. Давай дальше.

– Цезарь… Цезарь…

– Охотно согласился, – тихо шепнул переводчице дядя.

– Охотно согласился. Почему бы и нет? – сказал он. – И деньжат подзаработаю… и римская прописка не пропадёт! – последнюю фразу переводчица не столько перевела, сколько угадала по смыслу.

– Та-ак! – протянул Папаев, размышляя, не содержит ли прочитанная история антисоветчины. – Та-ак! Прописка, значит, не пропадёт…

И тут началась стрельба.

Дело в том, что отступающая немецкая часть также прекрасно знала о продуктовом и винном погребах в замке барона фон N., а, во-вторых, командир немецкой роты получил боевое задание – захватить языка.

Немцы ориентировались в средневековом замке так же плохо, как и расположившиеся там русские, а потому заблудились и в конце концов оказались обнаруженными. Разгорелся бой, в ходе которого ефрейтор Финкельштейн проявил чудеса героизма и, в частности, спас от немецкого пленения младшего лейтенанта Нину Васильцову. Доблестные солдаты Красной армии стояли насмерть на защите баронских погребов, так что немцам пришлось убраться восвояси без рейнвейна, шнапса, копчённых колбас и копчённых языков. Но, один язык им всё же достался – в лице особиста капитана Папаева, и, таким образом, инцидент с латинской рукописью оказался исчерпанным.

За проявленный в бою героизм ефрейтора Финкельштейна наградили дважды. Первой наградой был – орден Славы II степени, вторая же награда нашла героя уже после войны – в Москве. Ею стала Нина Васильцова, вскоре вышедшая замуж за моего дяденьку. Латинский текст также приехал в Москву. Дядя очень дорожил рукописью и всё порывался сделать литературный перевод на русский язык записанных на пергаменте историй. Тётка же Нина всячески препятствовала этому – очень уж ей запомнился момент знакомства со своим ненаглядным Фимочкой; кто знает, начнёт он перевод, а тут тебе на голову очередной капитан Папаев: «А чем это вы, профессор Финкельштейн, заняты? Переводом с латинского? Так-так. Что-то русский текст напоминает антисоветчину, замаскированную под античные историйки. Вам их, наверное, ЦРУ прислало для распространения. Да и всякие приглашения вам из Америки всё сыплются. На всякие там научные симпозиумы…»

Et cetera, et cetera. Это я по-латыни.