Цитаты из книги «Всё дело в тебе»

Вода вырвалась толстой упругой струёй, зашумела, загрохотала по эмалированному дну ванны. Даша вцепилась в гладкий холодный край, согнулась. Слёзы брызнули, её тряхнуло от прорвавшихся рыданий, отчаянных и громких. Она едва не задохнулась, широко открыв рот, втянула воздух, но его опять вытолкнуло наружу с очередным судорожным всхлипом. Ноги подкашивались, и она не стала терпеть, уселась на выложенный плиткой пол, по-прежнему крепко цепляясь пальцами за край ванны, откинула голову. Завыть нестерпимо тянуло, в голос: «Не хочу без него! Не хочу!». Но Даша сдерживалась, давилась слезами и рыданиями, закусывала губы. Да кому интересны её желания? Просто ревела, ревела навзрыд, до спазмов в мышцах, до жёсткой рези в пересохшем горле, выпуская скопившуюся боль и напряжение, и, как всегда, успокаивала себя разумными мыслями. Это только сейчас так плохо. Просто перетерпеть надо, и пройдёт. Обязательно пройдёт. Так всегда бывает. Просто подождать, выдержать несколько дней. Потом станет легче, точно легче. Любое лечение – это всегда больно. Зато после

Даша развернулась к Соне, поинтересовалась нарочито громко: – Так это он – отец ребёнка? – Угу, – послушно кивнула Соня, потупилась. – Он. – И немножко отступила, хотя бы частично спрятавшись у Даши за спиной. Потому что до кого-кого, а до Лакшина моментально дошло, а он и без того не в самом лучше расположении духа. Желваки вздулись, лицо закаменело. Посмотрел так, что даже Дашу внутренне передёрнуло, хотя взгляд предназначался не ей.

Уже ведь много времени прошло? Чтобы хватило побыть одной, подумать. Лишь бы она не придумала ничего ненужного. Иногда её мысли просто невозможно предугадать и объяснить, и вечно её уводит в крайности. Чокнутая. И у него рядом с ней тоже крышу сносит. От неё, из-за неё. И совсем не хочется дальше без этого. Даже предполагать такое не хочется.

Нет, не совсем так. Даша права. Действительно нужно время, чтобы хотя бы просто осознать. Потому что до сих пор воспринимается полным бредом. Какая-то девица беременна, от него, и вроде бы собирается рожать, и, значит, он… Да что он? Он не хотел, не хочет. Не надо ему! Особенно сейчас. И она сама ему не сдалась. Вот вообще. У него другая есть, которая по-настоящему нужна. А не эта. А уж тем более ему не сдался её ребёнок. Только – куда теперь от этого деться?

Лакшин лёг, придвинулся, почти вплотную, обхватил рукой, поцеловал в затылок и тоже затих. Даже, когда она шевельнулась, устраиваясь удобней, всего лишь немного сдвинул руку, выдохнул глубоко и спокойно. Неужели почти уже спал?

Но зато он не потащил её, как обычно, сразу в кровать. Значит, всё-таки не это являлось главным.

Это действительно нереально, находиться рядом и сохранять дистанцию, пусть она размером всего в сантиметр. Да пусть даже в миллиметр – всё равно далеко, когда запросто можно близко-близко-близко. Прижаться, прислониться, обнять, держать за руку, переплетя пальцы, упереться подбородком в плечо и смотреть, не отрываясь, и плавиться от нежности, пытаясь понять: ну как так? Ну разве подобное возможно: не просто думать о человеке, а будто бы жить им, дышать им, почти не разделять себя и его, потому что переполнена им до краёв. Все мысли, эмоции, чувства – с ним, про него, о нём. И где тогда она? Она. Сама по себе. Её, что, больше нет?

– Дань! – А? – Почему ты со мной? – Ну-у-у, – протянул Лакшин, сосредоточенно свёл брови. – Потому что у нас имена начинаются одинаково. Отшутился, да? – Дань, – повторила Даша одновременно и с упрёком, и с напором. Нет, она не ждала, что сейчас он скажет «Потому что люблю тебя». Ей действительно хотелось знать причины, а «люблю» – это тоже следствие. Раньше ведь не любил, но потом что-то произошло, раз всё изменилось. А что? – Мне с тобой хорошо, – принялся с показательным старанием перечислять Лакшин. – Ты не похожа на других. Ты… ты такая… Он замялся, подбирая нужное слово, и она сама предложила не так давно слышанное: – Чумовая? – Ну, типа того, – коротко рассмеялся Лакшин. – Прикольная. Мне с тобой правда хорошо. И просто. – Просто? – не поверила Даша. – Совсем никаких сложностей? – Не в том смысле. Но некоторые сложности раздражают, а некоторые – ничего так, даже нравятся. И возбуждают. – Например? – Даш, – Лакшин страдальчески изогнул брови, – ну, я не умею о таком говорить. Я ж не поэт, я художник. – Он замолчал на несколько секунд, знакомо прищурился, заглядывая ей в лицо. – Давай, я лучше нарисую.

Даша неосознанно ухватилась за пуговицу, покрутила, потрогала ворот. – Ты всем её выдаёшь? – Нет, – уверенно возразил Лакшин, – никому. – И добавил категорично: – Терпеть не могу, когда берут мои вещи. – А как же тогда… Он не дал договорить, приказал: – Помолчи, – поцеловал в висок. Даша украдкой улыбнулась. Хорошо, она помолчит.

И – чего уж там? – теперь-то можно честно признать, не ограничивая чувства жёстким контролем, не притормаживая их излишней рассудительностью, не убеждая себя, что смысла всё равно нет. Или как там сказал Валера? «Ты, конечно, можешь не верить, если тебе так удобней». Да, раньше действительно было удобней – отрицать. Для себя и для всех. Но ведь это правда: она к Лакшину тоже неравнодушна. Очень даже неравнодушна. Может, даже очень-очень. И на самом деле не станет она спать с тем, кто ей по-настоящему безразличен и, тем более, неприятен. И все эти желания ударить, толкнуть – на самом деле повод прикоснуться.