золотистые, серебристые, даже радужных видел. А вот белых никогда…
И спросить было не у кого, почему она белая, и почему белые с нами не воевали?
Она ходила вокруг и обнюхивала меня. Больше того даже лапой потрогала. Реакцию проверяет мою что ли?
А уже через пять минут передо мной стояла Анна. Абсолютно голая. Она бросилась мне на шею и зарыдала. А я понятия не имел что делать. Что делать, когда девушки плачут?
У меня и девушки то толком никогда не было. Так горничные да служанки, а тут целая драконица, да еще и принцесса…. Принцессы они же не плачут…. Мои сестры никогда не плакали, у них могли в глаза соринки попасть, и они убегали их вытаскивать. А вот так, чтобы навзрыд? Да еще и голые, чтобы прижимались?
Я вернул человечье обличье и обнял ее в ответ. А она резко затихла. А потом я даже не понял, как в моих руках оказалась пустота, и я чуть не обнял себя. Моргнул, но ничего не изменилось. Она исчезла! Как такое может быть? Оглянулся по сторонам, но комната была абсолютно пуста.
– Анна?! – а в ответ опять послышалось рычание из-под кровати.
Я заглянул. И вновь этот дикий взгляд ничего не понимающего животного…
Мне что это все приснилось? Черт! Она превратилась, а потом просто исчезла? Но ведь так не бывает…. Или бывает?
Я еще некоторое время попытался дозваться Анну, но в ее взгляде опять был дикий страх. Очень захотелось побиться головой об пол. Но я понимал, что этим поступком Анну не верну. Все же вариант со Стеркусом был более приемлемым.
Ладно, пойду, схожу, послушаю Лаоса, вдруг что-нибудь новое расскажет?
…
– Мой повелитель…
– Мой повелитель…
… – повелитель…
Я вошел в большой холл для приема гостей и услышал их возгласы. Кое-как заставил себя не кривиться.
Ну, на-адо же. Когда-то был надцатым сыном, незаконнорождённым бастардом, а теперь «ПОВЕЛИТЕЛЬ», да еще и «МОЙ». Чертовы лицемеры!
Если честно, очень сильно хотелось найти хоть одного из братьев. Пусть забирает этих себе, мне не жаль, подарил бы их надменные рожи с превеликим удовольствием, еще бы в подарок Эдвина отдал, хотя нет, Анне он нравится, пусть остается.
А Эдвин оказывается, не зря свой хлеб ест, и как догадался только? Мое кресло было очень