Так неожиданно, но в Маргарет я узнала саму себя И от этого было так неловко, словно автор, живший в 19 веке, знал, что появлюсь я и буду во многом походить на Мэгги. Как же неловко-то, а, кто бы знал.
Мэгги - эгоистичный и избалованный подросток, она никогда и ни в чем не знала отказа. Однако материальное положение семьи резко ухудшилось, и родители решились на рискованный шаг: организовать маленькую частную школу для девочек. Вскоре в доме появляются воспитанницы.
Девочкам с очень разными характерами и представлениями о жизни непросто поладить друг с другом...
Конечно всё было немного не так, как написали ушлые издатели, Мэгги не была единственным ребёнком в семье, у неё был старший брат. Насчёт же того, что девушка эгоистична и избалованна - да, есть такое, тут издатели даже несколько смягчили... вернее опять написали не так, как следовало бы, прошлись по поверхности и написали.
Вот честное мнение Мэгги о самой себе:
Весь день мы с мамой были очень заняты. Теперь, когда окончательно было решено, что к нам приедут эти девицы, я уже больше не возражала и принялась усердно помогать маме в ее хлопотах. Ожидаемый приезд чужих девушек менял весь наш домашний уклад. Пока я это еще только смутно сознавала, но сразу принялась с каким-то лихорадочным рвением переворачивать вверх дном всю нашу обстановку. Надо признаться, что я, Маргарет Гильярд, четырнадцатилетняя девица, была полна различных причуд. Я всегда пользовалась в семье всевозможными преимуществами в качестве единственной дочери своих родителей, и это исключительное, приятное для меня положение отчасти способствовало тому, что я слишком много возомнила о самой себе. Я была не по годам требовательна и щепетильна и при этом преисполнена чувством собственного достоинства. Я считала, что все касающееся моей личной жизни должно служить главной моей заботой. Убранство моей комнаты, расположение моих любимых безделушек, час моего пробуждения, время моих занятий, развлечений – все это имело для меня первостепенное значение. Теперь – первый раз в моей жизни – мне пришлось забыть о личных удобствах и вкусах, так как в силу обстоятельств я вынуждена была отступить на второй план. Я оказалась как бы в положении развенчанной принцессы.
Честнее и безжалостнее, откровеннее некуда, - вот она, Мэгги, как открытая книга. И я познакомилась с этой книгой, если можно так выразиться, до конца.
И поняла, что Мэгги предельно откровенна, безжалостна порой к самой себе, когда рассказывает о хорошем и о плохом в своей жизни. Она открывает перед читателем душу, освещает такие мрачные и глубокие уголки собственной души, что я восхищалась ею.
Хотя бывало временами я морщила свой носик, когда происходящее в книге вызывало во мне бурю протеста и мне казалось, что так писать нельзя, что тот или иной момент некрасивы, неподходящи, грубы, но потом, когда я чуть-чуть отстраняла ситуацию от себя, смотрела на происходящее в книге словно бы со стороны, то понимала - именно так всё и должно быть.
Да, могу смело признаться - я получила урок, взглянув на себя со стороны, это было непросто, но очень нужно и полезно. Как и для Мэгги:
Всё, о чем здесь рассказано, произошло два года тому назад. Джулия, Адель, Веда и Люси все еще по-прежнему живут в нашем доме. С Сесилией я так же дружна, как и раньше, даже еще больше полюбила ее. С Вайолет Пенроуз мы время от времени встречаемся. Но так как каждое дурное дело, даже искупленное покаянием, неминуемо оставляет след, так и мой проступок, хотя и совершенный больше под влиянием гордости и ревности к американкам, чем с какой-либо злой целью, все-таки нарушил дружеские отношения, которые устанавливались между мной и милой Вайолет. Мне кажется, сама Вайолет не разлюбила меня, но леди Пенроуз отнеслась к этому делу иначе; она написала письмо моему отцу, в котором сообщила, что разочаровалась во мне и считает, что ее дочери не следует часто видеться со мной.
Тем не менее, хотя мне и было тяжело лишиться дружбы Вайолет, но я приобрела нового друга – Джулию, которую я наконец вполне оценила и которая сделалась моей ближайшей, неразлучной и преданной подругой.
Все у нас в доме идет своим чередом. Все окружающие, как будто по взаимному уговору, постепенно сумели водворить меня на мое прежнее место у нашего счастливого семейного очага.