– Радуйся, мальчик, что ты не оказался в моем положении. Ты ничего не смыслишь в том, о чем говоришь. – Он повернулся к остальным. – Про этого человека рассказывали, что у него бывают видения и он способен предсказывать будущее. Я подумал, вдруг он мне поможет. Пришел в его дом на узенькой улочке неподалеку от того места, где жил художник Леонардо. Сперва он сказал, что вызывать видения запрещено, и если он это сделает, то рискует быть обвиненным в колдовстве или ереси. Я поклялся, что никому ничего не скажу. Предложил деньги. Короче, упрашивал его, как мог, потому что отчаянно хотел узнать правду.

– Но откуда тебе известно, что он не шарлатан и не мошенник? – спросил Гарри.

– Люди при дворе говорили о нем с уважением, как об ученом муже, человеке неподкупной честности. О его занятиях магией упоминал только тот джентльмен из свиты кардинала, но он заверил меня, что в этом отношении мне беспокоиться не о чем, как и во всех прочих. Итак, я с радостью заплатил ему за помощь, причем немало.

– Не могу поверить, – покачала головой мать, – что мой сын занимался такими сомнительными делами. Отец Джеймс пришел бы в ужас.

– Я вижу, вы не одобряете моего поступка и сомневаюсь, что вы мне поверите. – Эдвард встал. – Нет смысла рассказывать вам, что произошло. Пойду на конюшню.

– Подождите! – воскликнула Джейн. – Мы тебя выслушаем. Я уверена, ты действовал из лучших побуждений. Все согласны со мной? – Она быстро окинула взглядом родных.

– Я выслушаю тебя, – сказала мать, – хотя шокирующих новостей уже хватило для одного дня.

Эдвард сел на место:

– Матушка, никто не говорил, что этот человек занимается дурными делами; скорее о нем отзывались как о муже трезвомыслящем и искреннем. Он понял, что меня тревожит, и проявил сочувствие. Сказал, что использует магическую перспективу и попытается узнать, что происходит у меня дома. Потом отвел в маленькую комнату, завешенную черной материей, и предложил сесть вместе с ним за стол. На нем стояли две серебристые свечи и плошка, наполненная водой, с каким-то кристаллом. Он попросил воду открыть нам правду о моей жене, потом достал из кармана пять лунных камней и опустил их в плошку.

Мать перекрестилась, но сохранила спокойствие.

– Сначала ничего не происходило, – продолжил рассказ Эдвард, – но затем, к моему изумлению, на воде начали появляться образы. Там была женщина в зеленом платье, какое часто носит Кэтрин, но… Скажу только, что с ней был мужчина и они находились в позе, которая говорила о близости, мало приличествующей чести обоих. Видение длилось всего несколько мгновений, но я узнал его. Это был отец.

– Откуда такая уверенность? – скептически спросил Томас.

– Я не сомневался. Но даже если я ошибся или тот человек использовал какие-то хитрости, все равно правда открылась, и отцу пришлось это признать. Им обоим пришлось.

– Значит, ты поспешил домой из-за того, что увидел, – подвел итог Томас. – А как отреагировал на это кардинал?

– Я не открыл ему правды. Сказал, что моя жена после смерти отца помутилась рассудком и я очень беспокоюсь за нее. Кардинал проявил понимание и благословил на отъезд. Не думаю, что он затаил на меня обиду.

Эдвард уткнулся лицом в ладони. Некоторое время все молчали.

– И что ты теперь будешь делать? – робко спросила Джейн.

– Если Кэтрин примет обет, ты легко добьешься аннулирования брака и сможешь жениться снова, – сказал Энтони.

– Думаешь, мне этого захочется? – с горечью спросил Эдвард.

– Не торопись, пусть пройдет время, – сказала мать. – Нам всем нужно время, чтобы пережить случившееся. – Она снова заплакала. – Ваш отец стал чужим для меня. Я не знаю, как жить дальше. И что теперь будет с детьми?

– Я долго думал об этом, – вздохнул Эдвард. – Я люблю их обоих. Может быть, они и мои сыновья, но даже если отцовские, в них течет та же кровь. По закону муж считается отцом всех детей своей жены, так что нет смысла объявлять их бастардами. И я не сделаю ничего, что принесет им вред.

Джейн заметила, что при этих словах Эдварда мать испытала облегчение, как и она сама.

– Хорошо, что ты не лишаешь их своей отцовской любви, – сказала леди Сеймур. – Дети нуждаются в ней, особенно Джон. И ведь они ни в чем не виноваты.

– Я не перестану любить их, хотя они напоминают мне об их матери и ее злодеяниях, – ответил Эдвард. – Но я намерен оспорить завещание сэра Уильяма; нет никаких причин, по которым я или дети Кэтрин должны лишиться положенного ей по наследству.

Томас поднял взгляд:

– Если ты это сделаешь, брат, то рискуешь вызвать гнев леди Филлол, которая может в отместку раструбить по всему миру, что наш отец покрывал ее дочь.

– Томас! – протестующим хором воскликнули братья и сестры.

– Имей уважение к матери! – бросил Гарри.

У Томаса хватило такта, чтобы принять сокрушенный вид.

– Простите, матушка.

– И меня тоже простите, я сожалею больше, чем могу выразить словами. – Это был сэр Джон. Он стоял в дверном проеме, растерянный и сломленный, искательно заглядывал в глаза жене и детям, будто хотел вызнать, осталась ли в них хоть капля любви и уважения к нему. – Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?

Дети встали, повинуясь воспитанной в них с детства привычке. Послушание, уважение и привязанность, которыми пользовался отец на протяжении всей их жизни, невозможно было отменить за одно мгновение. И все же Джейн теперь смотрела на него другими глазами. Он оставался человеком, которого она любила, и тем не менее стал чужаком, все греховные слабости которого вдруг раскрылись. Ум Джейн не мог вместить в себя все это.

– Марджери? – обратился сэр Джон к жене.

Мать не смотрела на него. Эдвард вышел за дверь.

– Марджери, пройдемте в Широкий зал, – сказал отец и отступил в сторону, пропуская ее вперед, его глаза были мокры от слез. Джейн ужаснулась. Она никогда не видела отца плачущим.

Ни отец, ни мать никому не открыли, о чем они говорили в тот августовский вечер, но было ясно: оба старались, чтобы жизнь шла как прежде, только это было совершенно невозможно. За ужином сэр Джон занял свое обычное место на высоком кресле во главе стола. Леди Сеймур села на противоположном конце, как делала всегда. Они вели разговор друг с другом, и дети последовали примеру родителей. Не их дело – осуждать отца.

Сердце Джейн обливалось кровью: ей было жаль мать, которая вела себя так стойко, несмотря на свою боль, и она прекрасно понимала, как стыдно отцу. Девушка силилась делать вид, будто все идет нормально, но никак не могла примириться ни с тем ни с другим.

У Эдварда внутри все пылало, словно в горне, из которого вот-вот вырвется наружу расплавленный металл. Напряжение было осязаемым. Ели все очень мало, хотя блюда на столе стояли отменные.

– Сегодня я получил послание от сэра Фрэнсиса, – сказал сэр Джон в конце трапезы таким тоном, будто случайно вспомнил об этой «мелочи». – Он пишет, что охотно займется поиском места для тебя, Джейн. И намекает, что я могу облегчить его труды, если подам надежду на вознаграждение. Так принято при дворе. Патронаж – дело прибыльное. Завтра я пошлю ему деньги.

– Благодарю вас, отец. – Сердце Джейн учащенно забилось.

Неужели она и вправду отправится ко двору? О, насколько сильнее обрадовала бы ее эта новость, если бы пришла в более благоприятный момент! Разве сможет она оставить мать в такое время?

– Это хорошая возможность для тебя, – решительно заявила леди Сеймур. – Ты наверняка найдешь себе достойного супруга. Молюсь, чтобы это случилось.

Джейн испытала облегчение.

Но вот бесконечный ужин завершился, благодарственные слова произнесены, и можно укрыться в постели. Джейн взяла свечу и пошла вверх по лестнице вместе с Марджери. В спальне с низкими потолочными балками и деревянной кроватью, завешенной вышитыми шторами, которую они делили на двоих, девушки разделись, сложили платья, натянули ночные сорочки и забрались под одеяло. Джейн задула свечу. Сестры лежали молча; комнату заливал лунный свет, проникавший внутрь сквозь окно с тонкой решеткой.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала ко двору, – произнесла Марджери.

– Может быть, я еще и не уеду, – отозвалась Джейн. – Пока нет окончательной уверенности. Но если я там окажусь, то спрошу королеву, нет ли у нее места и для тебя.

– Правда? – В голосе Марджери слышалась томительная надежда.

– Конечно, дорогая сестрица. Я так люблю тебя. И буду ужасно скучать.

– Всегда легче уезжать, чем оставаться, – сказала Марджери, и это мудрое замечание выдавало, что ей всего пятнадцать.

– Да, – согласилась Джейн, – к тому же, боюсь, жизнь тут не наладится еще очень долго.

– Думаешь, отец и мать смогут забыть о том, что случилось?

– А что им остается? Они женаты. Отец – важный человек в наших краях. Мать постарается избежать скандала. Мы все согласились, что лучше сохранить это в тайне. А все начинается с дома.

– Я попытаюсь жить и дальше, как ни в чем не бывало, – заявила Марджери, переворачиваясь на бок, – и молюсь, чтобы все остальные вели себя так же. Спокойной ночи, сестрица.

Джейн не могла уснуть. Она ворочалась в темноте, пытаясь совладать с тревожными мыслями. Через какое-то время она встала, надела ночной халат и на цыпочках прошла в соседнюю пустую комнату, где находилась уборная. Выйдя оттуда, совсем не расположенная ко сну, Джейн тихонько спустилась по лестнице в Старую комнату. Там найдется какая-нибудь книга, которая наверняка развеет ее душевное смятение. Отец Джеймс был снисходительным наставником, а потому в помещении для учебных занятий стояли лошадки-качалки, на стульях сидели куклы, в углах валялись волчки, на столах лежали забытые роговые книги и исписанные листы бумаги. Джейн улыбнулась, краем глаза заметив корявые буквы, выведенные рукой юного Джона, и тут же ощутила болезненный укол в сердце при мысли о том, с какой потерей скоро столкнется ее ничего не подозревающий племянник.

На полке из любимых с детства книг Джейн выбрала «Кентерберийские рассказы» Чосера, села и раскрыла том. Начав читать, она услышала какой-то тихий шум в дальнем конце комнаты, за дверью, которая вела в кабинет отца. Неужели он не спит в такой поздний час?

Джейн подождала, размышляя, не лучше ли ей уйти, но тут дверь открылась, и появился сэр Джон:

– Джейн! Что ты тут делаешь?

Он едва решался встретиться с ней взглядом.

– Я не могла уснуть, отец. И пришла сюда за книгой. – Она встала.

– Увы, бедное дитя, я сомневаюсь, что сегодня кому-нибудь из нас удастся выспаться. – Сэр Джон сглотнул и направился к ней. – Моя дорогая девочка, – сказал он и заключил ее в объятия. – Я так виноват. Что я наделал?! – Голос его тонул в волосах дочери, плечи вздрагивали.

Не зная, что сказать или сделать, Джейн наконец прошептала:

– Все будет хорошо. Дайте нам время.

– Постарайтесь не думать обо мне слишком дурно, – пробормотал отец. – Я был глупцом, вообразил себе эту любовь. Эдвард пренебрегал ею, а я воспользовался ее несчастьем. – Он отпустил Джейн и заглянул ей в лицо. И что же? Оказалось, что ее сильный, величавый отец плакал, он даже как будто стал ниже ростом. – Хотя она не противилась, – продолжил сэр Джон, – вся вина на мне. И никогда мне ее не загладить.

Джейн натужно улыбнулась:

– Я не сомневаюсь, что Небеса уже простили вас, раз вы так искренне раскаиваетесь. Я прощаю вас от всего сердца и постараюсь обо всем забыть.

Сэр Джон шумно втянул в себя воздух:

– Я не заслуживаю такого снисхождения, но благодарю тебя, Джейн, от всей души. Леди Марджери сказала, что по твоему настоянию было решено сохранить тайну внутри семьи, и за это я благодарю тебя отдельно. Для меня истинное благословение – иметь такую дочь.

Сэр Джон уже совладал с чувствами и протянул Джейн руку. Она замялась. Больше всего ей хотелось, чтобы отец снова стал таким, как прежде. И первым шагом к этому должно стать прощение. Девушка протянула ему ладонь в ответ.

Через неделю пришло письмо от сэра Фрэнсиса Брайана. Сэр Джон вошел на кухню, где Джейн с матерью пекли пироги, и громко объявил:

– Джейн, ты отправляешься ко двору. Королева милостиво согласилась принять тебя в качестве фрейлины, и король тоже выразил одобрение.

Сердце Джейн заскакало от восторга.

– Прекрасная новость! Я и не думала, что это свершится.

Она едва могла сосредоточиться на списке вещей, которые понадобятся ей при дворе. Мать радостно засуетилась, и это отвлекло ее от тяжелого уныния.

– Тут говорится, что ты можешь носить только черное или белое. Ничего цветного. Надо будет послать за торговцем тканями в Мальборо, пусть приезжает, да побыстрее, ведь вам нужно быть в Гринвиче к концу месяца. Почему ты не можете носить свои лучшие платья, этого мне не понять!

Эдвард стоял за спиной отца и слушал разговор или, скорее, монолог леди Сеймур.

– Только королева и ее придворные дамы носят цветные платья, матушка. А все фрейлины одеты в черное и белое.

– Почему? – спросила Джейн.

– Чтобы вы не затмевали ее. Большинство фрейлин – молодые прекрасные девушки, а королева, честно говоря, не красавица. Но она очень величественная и одевается роскошно.

– А какая она, королева Екатерина? – сыпала вопросами Джейн.

– Мне не довелось говорить с ней, но я видел ее не раз. Она всегда мила и улыбчива, хотя ей приходится нести тяжелый крест.

– Да, у нее нет сына, – заметил сэр Джон, садясь в кресло у очага, – и она уже не женщина в этом смысле.

Эдвард ничего не ответил. Он не хотел говорить с отцом. Атмосфера в доме оставалась напряженной, и Джейн чувствовала себя виноватой за чувство облегчения, которое испытывала при мысли о грядущем отъезде и о том, что оставит родных разбираться со всеми проблемами без ее участия.

– А королева красивая? – встряла в разговор восьмилетняя Дороти.

– В молодости была, – ответил отец. – Увы, теперь она уже немолода. Она старше короля.

– Я хочу поехать ко двору, – продолжала болтать Дороти. – Хочу надеть красивое платье, танцевать, петь и увидеть короля.

– Всему свое время, – сказал отец.

– Мало мне одной дочери, которую нужно собрать ко двору, – вздохнула мать. – Джейн, поднимемся наверх и разберем вещи в твоем сундуке. Посмотрим, что из этого можно использовать. Тебе понадобятся новые капоры. Нельзя же при дворе ходить простоволосой. И ты можешь взять мой жемчуг…

– Я отвезу тебя, Джейн, – перебил ее Эдвард, – а потом отправлюсь на север, в замок шерифа Хаттона. Скоро я должен вернуться туда. – Последние слова он произнес с нескрываемым облегчением.

После ужина Джейн и Эдвард прогуливались по саду Вулфхолла.

– Какая радость находиться за пределами этого дома, – сказал он; лицо его выглядело усталым, глаза запали. – Скорей бы уж нам уехать.

– Ты не будешь скучать по детям? – спросила Джейн.

– Им будет хорошо с матерью.

– Но ты нужен им сейчас.

– Джейн, не вмешивайся! – вспылил Эдвард.

– Если я вмешиваюсь, то потому, что забочусь о них, – возразила она, уязвленная. – Они только что остались без матери.

– И это моя вина? Не я девять лет скакал по чужим постелям, совершая инцест.

– Она скакала? – медленно проговорила Джейн. – Или боялась отказать отцу? Кэтрин никогда не была здесь счастлива, верно? Влюбленная женщина, которая согласна на эту любовь, должна выглядеть счастливой. По-моему, вся любовь была со стороны отца.

– Похоть, ты имеешь в виду! – прорычал Эдвард.

– В течение девяти лет? Говорят, похоть удовлетворяется быстро. Нет, Эдвард, я уверена, против Кэтрин тут согрешили больше, чем согрешила она сама.

– А ты не забыла, как она вела себя в самом начале! – с горечью воскликнул Эдвард. – Почище Евы. Она обворожила меня. И вовсе не была невинной овечкой; она знала, к чему готовится. Ты огорчаешь меня тем, что берешь ее сторону.

– Нет, Эдвард! – крикнула Джейн, понимая, что ей не стоит сейчас злить брата или враждовать с ним. Да, временами он превращался в холодного моралиста, но все равно оставался ее братом и со следующей недели будет ее единственной связью с домом. Джейн коснулась его руки. – Мне очень жаль вас обоих, но, какова бы ни была роль во всем этом Кэтрин, она сполна заплатила за грех разлукой с детьми, и для нее это наверняка катастрофа.

Эдвард опустил плечи:

– У тебя слишком мягкое сердце, Джейн. Кэтрин сама виновата, она потеряла право общаться с детьми из-за своего поведения. Я не могу допустить, чтобы они заразились ее порочностью. Она не подходит для того, чтобы растить и направлять их. И тебе стоит подумать обо мне. Я женат, и у меня нет жены. Я не могу снова вступить в брак, если Кэтрин не примет обет или я сам не обращусь за разводом, но это будет непомерно дорого. Потребуется акт парламента. Так что придется мне жить в одиночестве.

«Или не в полном одиночестве», – подумала про себя Джейн, но посчитала за лучшее придержать язык.

– Мне действительно очень жаль тебя, – сказала она и взяла брата под руку.

Они молча пошли дальше.

– А каков из себя король? – спросила Джейн, чтобы сменить тему разговора.

– Очень красив, по крайней мере так говорят дамы, – ответил Эдвард. – Он высок и величествен, как подобает могущественному правителю, и держится с большим достоинством. Не прочь перекинуться шуткой со слугами, я даже видел, как он играл в кости с хранителем винных погребов. Как-то на приеме один посол сильно нервничал, король положил руку ему на плечо и говорил с ним, как со старым знакомым, чтобы тот расслабился.

– Это вдохновляет.

Джейн, пожалуй, боялась встречи с королем.

– Он не кусается. – Эдвард через силу улыбнулся. – Тебе нечего бояться.

Наконец все было готово. Сказав прощальные слова, Джейн крепко обняла мать. Отец поцеловал ее, благословил и дал кошелек с монетами. Мать старалась сохранять бодрый вид, улыбалась и просила дочь писать почаще. Вокруг столпились братья и младшие сестры с детьми, чтобы сказать «до свидания». Обнимая Марджери, Джейн сказала:

– Я не забыла о своем обещании.

Она забралась в носилки и устроилась рядом с сундуком, где были аккуратно сложены ее новые платья, поверх которых лежали завернутые в старый шелк капоры. В сундуке поменьше уместились нательное белье, меха, зимняя накидка и небольшая шкатулка с драгоценностями: материнский жемчуг, который перешел ей по наследству от бабки Уэнтворт, три кольца, маленькая подвеска с бриллиантом и эмалевая брошь в форме ромба с изображением Пяти ран Христовых. Под боком у Джейн пристроилась корзина с едой в дорогу.

Эдвард вскочил на коня, два грума замкнули шествие, и кавалькада, сопровождавшая носилки, медленно покинула Большой двор, пересекла Малый, проехала через гейтхаус и направилась в сторону Мальборо, Ньюбери и Мейденхеда, где путники пересядут на лодку, идущую в Гринвич.

Джейн приказала себе не оглядываться.