Залезть в чужую голову

Правду следует подавать так, как подают пальто, а не швырять в лицо, как мокрое полотенце.

Марк Твен

Тим

«Двигатель внутреннего сгорания за счёт движения поршня, который совершает возвратно-поступательные движения, попеременно проходя…», – Лика отчеканивает зазубренный текст, в то время как учитель, ещё довольно молодой, закрыв глаза, чуть не стонет:

«Да, Воскресенская, давай ещё. Могу слушать это бесконечно. Просто услада для моих ушей».

Слова «возвратно-поступательные движения» он сопровождает соответствующими движениями руки, сжатой в кулак. Отчего по классу прокатывается волна басистого ржача. Здесь пацаны со всей параллели и совсем мало девчонок.

Препод, конечно, рад такой старательности Лики в неженском предмете, но тот ещё извращенец – его похвала звучит двусмысленно.

«Девочка моя, что ты здесь забыла?» – звучит сострадательный вопрос в моей голове. Она даже не понимает причины смеха в классе, ассоциации, которые вызвали её слова.

Кроме Лики, здесь ещё несколько таких же отчаянных, которые ненавидят шить и вязать больше, чем толпу спермотоксикозных самцов со всей параллели с их сальными шуточками.

По средам весь день профподготовка. Выбор невелик: швейное дело или автошкола. Для девчонок устроили жесткий отбор – пробный заезд сразу на грузовике. Допотопная колымага с огромным рулем без гидроусилителя заводится отвёрткой вместо ключа.

У отца Лики в гараже стоит ЗИЛ со времён постройки собственного дома. Потому до испытания в автошколе папа успел солидно поднатаскать её. Лика прошла отбор и попала с нами в группу «автошников». Догадываюсь, что не по своей воле, опять руку приложили родители.

Кто в силах шесть уроков подряд сидеть в одном кабинете, изучая железяки и правила дорожного движения? А потом ещё пару часов торчать на улице, ожидая свои десять минут позора за рулем чудо-мобиля.

Лика спрыгивает с подножки грузовика красная, как флаг СССР. На правой кроссовке сверху отпечатался протектор массивной ноги. Она боится газовать, а препод делает это не самым изящным способом – давит своим сорок пятым размером на её тридцать седьмой.

Нам с Ликой по пути до её остановки. По дороге она обнаруживает, что забыла ключи от дома, а родители за городом у бабушки до самого вечера.

Уговариваю пойти ко мне и не мерзнуть на улице. Все-таки январь на дворе. Представляю мамину ухмылку, когда приду домой с девушкой. Впервые. Мне фиолетово, мы же просто друзья.

Лика

Зачем согласилась? Хочется бежать без оглядки, когда двери лифта закрываются за нами. Хотя и нахожусь рядом с Тимом в школе каждый день, в таком узком и замкнутом пространстве между нами повисает почти осязаемая неловкая тишина, а лифт едет слишком медленно.

Как это будет выглядеть в глазах его мамы? А вдруг её не будет дома? Что тогда? Один на один оставаться нельзя – так нас учили в церкви. И как потом объясню родителям, где провела весь день, забыв ключи? Могла бы пойти к Соне, но без предупреждения как-то неудобно. Или просто ищу себе оправдание?

Хоровод вопросительных знаков в голове заставляет нервно теребить серьгу-рыбку в ухе.

Тим открывает дверь, и мы сразу же оказываемся в светлой кухне. В квартире нет коридора – видимо, сносили стены.

Брюнетка с короткой стрижкой и бронзовой, как у Тима, кожей мигом оборачивается к нам. Она на голову меньше меня ростом и, думаю, на десяток лет старше моей матери. Увидев меня, расплывается в лукавой улыбке, будто знает какой-то секрет.

– Мам, это Лика – моя подруга, – Тим делает сильное ударение на последнем слове. – Она забыла ключи, посмотрим что-нибудь на компе.

– Ага-а, девочка «щечки, как яблочки», – говорит она с той же самой улыбкой.

Та-а-ак, откуда ей известно это прозвище? Неравный поединок. Я не владею такими личными деталями о маме Тима, как она обо мне.

По-озорному хохочет и жестом зовет нас за стол.

Пьём чай с простыми гренками из батона и вареньем из дачной клубники, когда из другой комнаты с голым рельефным торсом вываливается старший брат Тима. Который из двоих – не знаю. Почти точная копия Тима, но возмужавшая, небритая и выше ростом. Увидев нас за кухонным столом, парень театрально хватается за живот, из гортани вырывается самый заразительный смех, который когда-либо слышала.

«Наш маленький Тим пришёл поиграть в игрушки с маленькой подружкой, или пришли сообщить, что поженитесь?» – говорит он, саркастично задрав одну бровь.

Краснею до самых корней волос. И как реагировать на такую реплику?

«Простите, не знал о Вашем визите, а то бы принарядился. Я – Алекс», – чмокает мать и садится рядом с ней за стол. По-прежнему без майки. Стараюсь не пялиться на его голое тело.

Позднее убеждаюсь, что брат Тима веселый и открытый человек, хотя и крайне беспардонный. Алекс рассказывает, как создал свою музыкальную группу. До жути стеснялся девчонок в школе, боялся к ним подойти и заговорить. На что его мать дополняет чересчур откровенно: «Я уже подумывала, что Алекс у нас гомосек, пока не нашла чемодан с презервативами».

Мои глаза против воли превращаются в два мяча для пинг-понга от её слов. Такие ужасные вещи для них – норма? И они болтают о них вот так запросто за чаем.

Короче, брат Тима нашёл способ кадрить девчонок, не разговаривая с ними. Все мы, дамы, падки на танцоров и музыкантов. Со временем увлечение, публичные выступления и поддержка зрителей сделали парня более раскованным.

Помогаю маме Тима с посудой, оставшись с ней наедине на кухне. Нашлась общая безобидная тема – у них есть дача, а я рассказываю про мамин сад.

Тим показывает свою комнату, потом куда-то выходит. Детская мебель, книги в жанре фантастики и фэнтези. Беру с полки фотоальбом. Внутри страницы с фотографиями девчонок. Некоторых из них знаю, учились в нашей школе. Здесь же фото Инессы. На снимке она сидит на столе с хищным взглядом и готическим макияжем. Подскакиваю от страха, когда слышу голос Тима за спиной:

– Нашла мою коллекцию?

– Что? – растерялась, что он меня так подловил.

– А твоей фотографии у меня так и нет. Подаришь на память?

– Зачем? Что ты с ней будешь делать? – Если честно, мне даже странно видеть фотографии этих девушек. Они сами ему их отдали?

– Буду смотреть на тебя перед сном. Может, даже целовать. – Увидев мою реакцию, Тим смеётся.

– Это все твои бывшие? – кладу альбом на место.

– Почему же, нет, не все.

Нет, не все они его бывшие или нет, не все, и есть ещё куча девчонок, с которым он был? У себя дома Тим другой. Простой, умиротворённый, спокойные, чуть сонные глаза, ленивая, неторопливая речь.

Показывает одну фотографию и рассказывает, как пережил тяжёлое расставание со своей первой любовью. Она старше нас на год. Короткие вьющиеся русые волосы, большие зелено-коричневые глаза и добрая улыбка.

Хуже всего, что они не поссорились, не разбили друг другу сердце. Девушка улетела с семьей на другой континент. Навсегда. У Тима остались только фотография и несколько памятных вещиц. В аэропорте он ей обещал, что непременно прилетит, когда станет старше, и всё будет по-прежнему.

Это случилось, когда Тим учился в другой школе в девятом классе. Получается, у нас обоих было дурацкое лето накануне десятого класса, оба скучали по людям, с которыми расстались, и оба искали, как забыться в начале нового учебного года.

Они хотя бы пишут письма друг другу. Но всё реже. Тим помнит такие милые детали: как её пудель обожал яблоки и мандарины, как отец девушки научил его дарить возлюбленной подснежники в первый день весны, как он все выходные пропадал у них дома.

Внутри всё сжимается от грустного рассказа.

Тим отгоняет накатившие воспоминания, внезапно взмахивая рукой.

– Ну вот, теперь ты знаешь страшную тайну обо мне. Не такой уж я сухарь. За тобой должок, поэтому тоже задам вопрос о твоей тайне. – Он пытается злорадно рассмеяться, но не выходит. Искренность лишила его уверенности, сделала уязвимым.

– Ну, окей. Спрашивай. У меня нет темных секретов.

– Ну-ну. Кхм… – Чего он тянет-то и не решается никак спросить? Что там за вопрос такой? – А правда, что ты… привязывала ремнём своего братишку к стулу? Ты по части этих самых…садо-мазо? – заговорщицки прищуривает глаза.

– Что-о?! Кто тебе такую чушь сказал? – такой вздор впервые слышу. С чего он взял?

– Инесса… – голос тихий и провинившийся, как у пятилетнего мальчишки в углу.

– Так и знала, что она гадости про меня рассказывает. Значит, слушай сюда. По субботам мать с отцом уезжали на рынок за продуктами. Меня оставляли с братишкой. Но к тому же суббота для меня – день уборки. И никто не делал скидок на то, что я параллельно приглядывала за годовалым малышом. Он то и дело норовил куда-то залезть, откуда-то упасть. Включала ему мультфильм на видеокассете и сажала на стул. Сиденье высоко от пола для братишки, запросто мог грохнуться с него. Я ж у папы инженер – придумала способ в виде ремня безопасности. У нормальных детей есть специальные стульчики с такими ремнями, а у нас его нет. Вот и вся история. Родители даже похвалили за изобретательность. Никаких тебе садо-мазо и в помине не было.

– Прости, – одними губами говорит Тим, смотря на меня.

– Раз провинился, тебе штрафной вопрос.

– Согласен. Но боюсь тебя. Ремнём пристёгивать не будешь к стулу и пытать? – намеренно подкалывает, и я изображаю хук справа.

Есть один вопрос, который вертится в голове уже долго. И мы с Тимом привыкли говорить обо всем на свете без утайки, но эта тема… Не знаю. Спросить, не спросить? И главное – почему я хочу это знать? Не наивная, слышала разговоры одноклассниц, сплетни в раздевалке на физкультуре, но никогда не участвовала в подобных обсуждениях.

– Ты когда-нибудь… – какое же слово подобрать? – был близок с девушкой… ну, это… – я-то, понятное дело, с детства верующая, потому и девственница, а Тим уверовал только прошлой весной.

Тим видит моё смущение и даёт понять, что вопрос ясен, можно не продолжать объяснять. Держится уверенно, ни один мускул на лице не дернулся. Может, и ему нечего стыдиться?

– Ну, знаешь, ничего особо серьезного. И не так, как должно быть в идеале. Глупое любопытство пятнадцатилетнего пацана. Она была доступной девчонкой. В меру симпатичная блондинка, но совершенно глупая. Сидели с пацанами во дворе на скамейке, пели под гитару дворовые песни. Они почти все о несчастной любви или какие-нибудь пошленькие. Девчонкам такие обычно нравятся. Потом все разошлись по домам, а мы с ней остались. Я повернулся и поцеловал её. Она была не против. Парни всегда проверяют, до какого момента горит зелёный свет. Опустил ладонь на её шею. Меня подгоняло элементарное любопытство. Она продолжала бесстыдно смотреть своими зелёными глазами, не возражая. Начал медленно перебирать пальцами вниз, продолжая целовать, чтобы не смотреть в глаза и не краснеть. Нырнул рукой под легкую блузку и просто замер. Для меня всё было впервые. Как опыт на уроке анатомии. И кроме страха и незнакомой пульсации, дрожи в теле больше ничего не почувствовал. Она положила ладонь мне на бедро. Целовались в такой странной позе. Повторения с ней больше не хотелось. Слышал от Инессы, – от звуков её имени меня уже передергивает, вот же язык без костей, – что ты ни с кем пока даже не целовалась. Сейчас, держу пари, меня осуждаешь. Я вижу. Зато сказал правду.

– Понятно. – Наконец сглатываю я и прикусываю щеку изнутри от неудобства.

Почему мне казалось, что Тим более невинный?

Он смотрит на мои губы и на пару секунд зависает. Потом резко разворачивается в сторону компьютера и спрашивает:

– Вторая часть «Истории игрушек» или «Жестокие игры»?

Я выбираю мультфильм.

Возвращаясь вечером домой, слышу мамин телефонный разговор из кухни:

«Да Вы что? Такая огромная клубника вырастает из семян? Обычно же усами её разводят. В январе надо семена высаживать? Ой, нет, нет, мне неудобно как-то. Правда? Ну, спасибо Вам огромное. Да, я передам Лике, чтобы зашла после школы к Вам. Всего доброго, и ещё раз спасибо».