морды. Хотелось вообще больше его никогда не видеть, и чтобы вещи собрал и из моего города свалил! И…
От прикосновения к моей руке словно разряд молнии прошелся по телу. Стремительно развернувшись к догнавшему и схватившему меня мэру, я неожиданно оказалась в его объятиях, а потом…
Его пальцы, скользнувшие по моей щеке…
Мои глаза, зажмурившиеся так, словно я боялась их открыть и увидеть…
Увидеть, как Джонатан медленно склоняется к моему лицу…
Как его губы ловят мои, накрывая осторожным, едва ощутимым поцелуем…
И эти птицы, чье щебетание стало почти оглушающим…
И рука ловца, обвившая мой стан, чтобы с силой прижать к твердому телу…
И мой стон…
И его «Телль» на выдохе…
И плащ, скользнувший по плечам на траву…
И…
И что-то темное, жуткое, промелькнувшее на грани сознания!
Что-то потустороннее, что ощутилось скорее интуитивно, чем какими-либо органами чувств, что-то смертельно опасное.
Я вздрогнула, распахнула испуганные глаза и посмотрела на мэра. Он, тяжело дыша, медленно отстранился, огляделся и хриплым сбивающимся голосом спросил:
– Что не так, Телль?
И мгновенно задержал дыхание, потому что, как и я, понял страшное – птицы больше не пели. И ветерок – его не ощущалось. И деревья словно замерли. И страх, липким жгутом сковывающий все тело…
Мэр посмотрел куда-то поверх моей головы, нахмурился и как-то плавно взял и… и задвинул меня за свою широкую спину, абсолютно и полностью перекрыв обзор на происходящее.
– Госпожа Герминштейн, – голос его прозвучал так, словно мы с ним оба находимся где-нибудь в мэрии, то есть где все официально и ничуть не опасно, – а вы ведь быстро бегать наловчились, не так ли?
– Да уж побыстрее вас буду, – стараясь сбросить оковы страха, раздраженно ответила черная ведьма.