Из этого времени я больше всего запомнил лицо моей мамы, когда я ей рассказывал об ученом совете, на котором заставили открыто голосовать за мое исключение – в том числе моих хороших профессоров. И никто из них не поднял руки в защиту, надо сказать. Ну, знаете как: такой кагэбэшник ходил между рядов, и когда он остановился перед очень пожилым профессором, у которого я много занимался, он на него в упор посмотрел… И я понял, что тот, бедняга, сейчас подпишет роковой текст. Вот это лицо старого профессора и очень подавленные тоской глаза моей мамы, когда я все ей рассказал, я до сих пор вспоминаю.