На обложке портрет Вильгельма Оранского работы Антонио Моро

С другими произведениями Е.Г. Степанян можно познакомиться на сайте автора eg64.ru, а также на сайтах proza.ru и stihi.ru (поиск по фамилии автора).

Пролог

* * *

1. Военный лагерь под Сен-Кантеном. Палатки, костры, телеги, распряженные лошади, суетящиеся люди. Из города несутся шум и победные крики.

Быстро темнеет. На лагерь падает редкий дождик, но видно, как над городом началась сильная гроза. Загорелось несколько зданий, одно из них – городской собор.

Часовые у палатки, в которой содержатся пленные французские военачальники.

Внутри палатки – адмирал Колиньи лежит на походной кровати, остальные сидят в неудобных позах, не глядя друг на друга.

Старый коннетабль Монморанси, взволнованный грозой, подымается со своего места и выглядывает наружу.

Коннетабль (опуская полог палатки). Да, необыкновенный день! Граф Эгмонт поистине великий полководец! Только великим бывает такая удача! Я нисколько не стыжусь, что оказался побежденным.

Маршал Сент-Андре. Вам ничего другого не остается, господин коннетабль.

Колиньи (прислушиваясь, подымается с кровати). Что там происходит?

Коннетабль. Собор горит. Но его уже тушат.

Колиньи встает и бросается к выходу. Шагах в двадцати от палатки движется процессия изможденных людей – женщин с маленькими детьми и стариков.

Колиньи (пытаясь выйти из палатки). Что это значит? Куда гонят этих людей?

Фламандский офицер (преграждая ему путь). Простите, господин адмирал, вам нельзя отсюда.

Колиньи. Я спрашиваю, куда гонят этих людей?

Офицер. Приказ его величества короля Филиппа. Город должен быть очищен от всех, кто не говорит по-фламандски.

Колиньи. Они же на ногах не стоят! Они чуть с голоду не умерли во время осады!

Офицер. Французы в течение многих лет занимали этот город незаконно. Теперь он должен навечно стать фламандским!

Колиньи (его трясет в лихорадке, он возвращается на свое место). Мужчин убили всех до одного! Неужели мало!

Коннетабль (кладя ему руку на плечо). Успокойтесь, друг мой! Вы тяжело больны. И все знают, что вы были больны еще перед началом сражения.

Колиньи (не слушая его). Боже, какой позор!

Коннетабль. Ну полно вам! Какой же тут позор? Даже на турнире успех может зависеть от случайностей. А это ведь война! (…) Ничего, мы же с вами не навечно в плену! Успеем еще поддержать честь Франции и свою собственную! (…) Но сегодняшний день принадлежит графу Эгмонту!

Входит фламандский офицер.

Офицер. Господа! Его величество лично распорядился сообщить вам, что пожар в соборе удалось потушить. Мощи святого Квентина для большей безопасности перенесены в специальное укрытие. Их вернут на место, как только станет возможным.

Колиньи. Нет, я сейчас сойду с ума!

Коннетабль. Дайте же ему воды! (Адмиралу дают напиться.) Ах, скорее бы нас отсюда увезли! Вам известно, что мы поедем в Антверпен? Вам приходилось там бывать, маршал?

Маршал Сент-Андре. Нет, никогда.

Коннетабль. Что ж, готовьтесь увидеть множество чудес!

Маршал. Я бы предпочел попасть туда менее унизительным образом.

Коннетабль. Антверпен – это столица мира! Он любит чужестранцев, он не мыслит себя без них! Ручаюсь вам, вы ни одной минуты не почувствуете себя в плену!

* * *

2. Город Антверпен празднует заключение мира с Францией. Сквозь бесчисленные триумфальные арки едут король Филипп и все его военачальники. Под ноги их коней летят цветы. Улицы полны народа. Во всех окнах, на крышах, на деревьях – множество людей.

Крики. Слава королю! Слава графу Эгмонту! Слава победителям!

Герцог Альба бок о бок с графом Гоохстратеном въезжают под арку, украшенную трубящими тритонами.

Альба (поднимая глаза на тритонов). А кто же оплачивает все это?

Гоохстратен. Антверпенский магистрат, конечно!

Альба. А кому же идут деньги?

Гоохстратен. Гильдии живописцев. О, в этом городе умеют жить, не сомневайтесь, герцог!

Человек в толпе подымает повыше ребенка.

Человек с ребенком. Смотри, смотри! Вот это король так король! И Испания его, и Фландрия его, и Америка, и Индия, и эта, как ее!..

Стоящий рядом. Все равно у отца его больше было^[1]!..

Человек с ребенком. Ничего, нам бы и этого хватило.

Крики. Слава великому Эгмонту! Слава герою! Слава королю!

Разговор в толпе.

Первый. Французы нам вернули семьдесят городов!

Второй. Ну, я тебя поздравлю! Будешь жить во всех них сразу.

В одном из окон – бородатый мужчина и четверо ребятишек.

Бородатый (еле шевеля губами). Вот он, мучитель наших братьев! Антихрист и сын антихриста. (Детям.) Нечего вам на него смотреть! Отойдите отсюда!

Другое окно, битком набитое людьми.

Один (объясняет всем прочим). Вон с длинной рожей – это герцог Альба. А рядом, маленький, – это наш Гоохстратен.

Другой. А вот наш принц Оранский! Эх, стать бы ему наместником Брабанта^[2], а без этих мы бы как-нибудь обошлись. (Кричит, чуть не вываливаясь из окна.) Слава принцу Оранскому!

Крики на улице. Слава фламандским героям! Слава графу Эгмонту! Слава королю! Слава королю!

* * *

Вечером в ратуше. Входят епископ Гранвелла, граф Эгмонт, принц Оранский и герцог Аршот.

Гранвелла. Ну что ж – все довольны, все счастливы!

Вильгельм (улыбаясь Эгмонту). И все жаждут видеть того, кому они обязаны этим праздником!

Гранвелла. Однако не забывайте, господа, что главным источником мира явилось поистине нечеловеческое великодушие его величества! В самый разгар побед – первым протянуть руку побежденному! Отказаться даже от клочка завоеванной земли! История не знает подобных примеров.

Эгмонт. А вам не кажется, епископ, что без победы побежденных не бывает?

Вильгельм (примирительно). Несомненно, великие полководцы прокладывают дорогу королевской славе и королевскому великодушию.

Гранвелла. Себя вы, принц, как видно, к ним не причисляете?

Вильгельм. Мне довелось взять в плен герцога де Лонгвиля в минувшую кампанию, но боюсь, что я обязан этим исключительно его любезности.

Гранвелла. Вы прирожденный миротворец, принц! Этим путем идут те, кто целиком полагается на собственную мудрость, а не желает зависеть от случайности, этого сомнительного союзника. Злые языки говорят, что если бы Колиньи вовремя не подхватил свою лихорадку, то еще не известно, как бы все повернулось под Сен-Кантеном. (Любезным тоном.) Глупости, конечно, но забавно! (Беря принца под руку.) Кстати, насчет вашей поездки во Францию… (Отводит его в сторону.)

Эгмонт (Аршоту). Ненавижу эту рожу!

Аршот. Осторожно, граф! Король никому так не доверяет, как Гранвелле.

Эгмонт. Конечно! Мы с вами меньше потрудились для его славы.

Гранвелла (принцу). Его величество не один раз говорил мне, что он глубоко огорчен тем, что его крестники так рано остались сиротами! Срок траура уже кончился, вам надо подумать о новой женитьбе!

Вильгельм. Я очень тронут королевской заботой! Я и сам понимаю, что мне придется жениться. Но, к сожалению, эта мысль пока не доставляет мне радости.

Гранвелла. Как только вы сделаете выбор, вам сразу же станет легче! Доверьтесь моему житейскому опыту.

И очень будет хорошо, если вы сделаете этот выбор во Франции. Вы доставите удовольствие нашему государю, поскольку он сам сейчас женится на француженке, а Генрих Второй будет просто в восторге! Вы покорили его своим дипломатическим искусством. Когда он выбирал себе заложников, он прежде всего потребовал вас, а не кого-нибудь из наших вояк.

Вильгельм. Могу сказать вам почему, мой добрый друг. Выяснилось, что мы с королем оба страстные любители соколиной охоты.

Входит герцог Альба.

Альба. Что, господа, все в сборе, можно хоть сейчас отправляться в Париж. Зачем только французу понадобилось столько заложников? Не понимаю, что мы там будем делать вчетвером!

Аршот. Веселиться, герцог! Чем еще заниматься при французском дворе.

Альба. Я предпочитаю работу всякому веселью.

Эгмонт. В Париже мы постараемся вам не мешать! Не правда ли, принц?

Альба. Очень на это надеюсь!

За окнами блестит фейерверк. Слышатся крики и треск хлопушек.

Аршот. Вы слышали? Этот праздник будет длиться целых девять дней! (К Альбе.) Мы собираемся в город. Поедемте с нами, герцог! Такое можно увидеть только здесь! На всех площадях стоят жареные быки, вино течет прямо по улицам!

Альба (тоном весельчака, подмигивая Гранвелле). Благодарю вас! Я человек небогатый, но есть предпочитаю за собственный счет.

* * *

3. Замок Стен, огромный, похожий на скалу.

Комната в замке. Мужчина и женщина средних лет склоняются над спящим адмиралом Колиньи.

Колиньи (кричит во сне). Не отступать! Мы будем стоять насмерть!

Женщина. Разбуди его! Доктор сказал, надо сразу же будить!

Мужчина. Проснитесь! Проснитесь, господин адмирал!

Колиньи (просыпаясь). Опять я кричал? Ну ничего, скоро пройдет. (Тоном заговорщика.) Это болезнь не к смерти. (Тихонько пожимает руку фламандцу, тот отвечает ему понимающим взглядом.)

В дверь заглядывает молоденькая девушка.

Девушка (робко). Там прибыл принц Оранский навестить господина адмирала!

Соседняя комната. Принц направляется в спальню Колиньи. Семья фламандцев низко кланяется ему.

* * *

Вильгельм. Этот замок весьма почтенное место, но мне кажется, что его сырые стены и не дают вам выздороветь окончательно. Я прошу вас, господин адмирал, сегодня же переехать в мой дом. Право же, раз война окончена, то нет никакой надобности в подобной цитадели!

Колиньи (пристально вглядываясь в его лицо). Значит, по-вашему, война окончилась? Но наступил ли мир?

Вильгельм. Вы хотите сказать, что не верите в искренность договаривающихся сторон?

Колиньи. Я говорю о другой войне! О той, что началась с сотворения мира и продлится до Судного дня. И каждый, кто родится на свет, в ней участвует, даже если он об этом не подозревает.

Вильгельм. Простите, дорогой адмирал, эти люди, которые ухаживают за вами, – они религиозные сектанты?

Колиньи (с искренним удивлением). Почему вы так решили?

Вильгельм. Мне трудно предположить, что вы усвоили подобные обороты речи при французском дворе!

Колиньи. Представьте себе, что даже там можно услышать слово истины! Но я был слеп и глух! Теперь-то я понимаю, что поражение, и плен, и эта болезнь были мне ниспосланы для того, чтобы я прозрел!

Вильгельм (кивая в сторону двери). Вы можете передать им мое восхищение. Мастерская работа!

Колиньи (спохватившись). Вы собираетесь об этом сообщить?

Вильгельм. Вообще-то, доносчику причитается половина имущества еретика. Но вы меня, конечно, не подозреваете, что я хочу разбогатеть подобным образом?

Колиньи (смущенно). Извините меня, принц! У меня слишком долго была лихорадка.

В соседней комнате. Пожилой фламандец стоит, прижавшись ухом к двери. Входит девушка.

Девушка (испуганно). Что ты делаешь, отец?

Отец (спокойно). Слушаю их разговор. Принц Оранский наследственный бургграф Антверпена. Нам надо знать, что он думает!

Девушка. Сейчас время давать ему лекарство! Как же быть?

Отец (посторонившись). Проходи!

У Колиньи. Девушка смущенно, ни на кого не глядя, подносит адмиралу питье, принимает у него пустую чашку и выходит. Принц Оранский ласково, но бесцеремонно рассматривает ее.

Вильгельм (вслед девушке). А вот и главный проповедник!

Колиньи (горячо). Принц, эта девушка чиста, как ангел!

Вильгельм. Друг мой, любого, кто в этом усомнится, я готов вызвать на поединок!

Колиньи (после некоторого замешательства). Знаете, принц, я, к своему стыду, плохо разбираюсь в людях, но даю вам слово, что вы мне внушаете необыкновенное доверие… (Он достает из шкафа толстую книгу и кладет перед принцем.) – Вот!

Вильгельм. Это Библия, надо полагать?

Колиньи. Да, на вашем родном языке!

Вильгельм. Мой дорогой Колиньи, в свое время меня с большим усердием обучали латыни, и я ее до сих пор не забыл. Но, поверьте мне, я не вижу никакого преступления в том, что другие не знают латыни и даже не желают ее знать.

Колиньи. Но за чтение этой книги людей отправляют на костры!

Вильгельм. Мне это известно. А еще я могу вам сообщить, что все эти меры являются незаконными.

Колиньи. Как это – незаконными?! Они же спускаются сверху! Все королевские эдикты только об этом и гласят!

Вильгельм. В этой стране, мой друг, уже несколько веков законом является только то, что принято общим собранием представителей всех сословий. Вам не кажется, что это справедливо? Ведь у отдельных людей, как бы высоко они ни стояли, всегда может найтись повод превратить страну в живодерню.

Колиньи. А почему я ни от кого, кроме вас, об этом не слышал?

Вильгельм. Люди забывчивы, адмирал, и очень заняты своими делами. (Прохаживается по комнате.) Скажите, а ваши друзья (указывает на дверь) никогда не рассказывали вам, сколько здесь, в Антверпене, их единомышленников?

Колиньи. Принц!!!

Вильгельм. Их здесь десятки тысяч! И хотя они знают, что им грозит костер, они не очень-то стараются скрыть свои убеждения.

Колиньи. Вера сделала их свободными.

Вильгельм. Я не берусь оспаривать это утверждение! Но я твердо знаю другое – в их жилах течет не рабская кровь! Можно не изучать конституций и законоположений, но ощущать нутром, что тот, кто пытается насиловать вашу совесть, так же беззаконен, как вор, лезущий в окна. Теперь, когда окончилась война…

Колиньи. Да поймите же, она только начинается! Вот, я прочту вам сейчас одно место. (Начинает листать Библию.) Ну ладно, в другой раз!

Принц, не дождавшись окончания его поисков, подходит к окну. С высоты замка видны город и антверпенский порт. В устье Шельды входит маленькая флотилия. Белые паруса сверкают на солнце.

Вильгельм (тихо). За что вы так любите войну? Вот, посмотрите на этот город! – Он живет от всего мира! Любая война, где бы она ни шла, идет ему в ущерб.

А теперь в нем разжигается вражда, которая может не оставить здесь камня на камне!

Колиньи. Есть такое направление, которое совсем запрещает воевать… Они даже не обороняются, оружия в руки не берут – поднявший меч от меча и погибнет… Что вы об этом думаете?

Вильгельм. Ничего не думаю!

Колиньи. А мне приходится думать день и ночь!

Понимаете, ведь выбор сделать необходимо, а ошибиться при этом никак нельзя!

* * *

4. Соколиная охота. Сокол преследует цаплю. По берегу реки мчится блестящая кавалькада. Всадники достигают леса и рассыпаются по нему.

Двое всадников (король Генрих и принц Оранский), отделившись от остальных, оказываются в маленькой роще.

Король Генрих. Вот здесь и подождем этих красавцев! Нас, наверное, будут искать – ничего, пускай поищут. – Великолепная охота! Ваши кречеты, ваши сокольничьи, принц, – выше всяких похвал!

Король испанский, наверное, сделает вас правителем Нидерландов?

Вильгельм. По всей вероятности, его величество назначит на этот пост свою сестру герцогиню Пармскую^[3].

Король Генрих. Ничего, вы еще успеете себя проявить. Сколько вам лет?

Вильгельм. Двадцать шесть, сир.

Король Генрих. О вас говорят, что когда вы были совсем еще ребенком, покойный император спрашивал ваших советов и не стыдился в этом признаваться.

Вильгельм. Я слышал эту легенду, сир, но, право же, не знаю, кто ее придумал. Покойный император действительно относился ко мне отечески и даже удостаивал личных занятий.

Король Генрих. Вот как, вы, оказывается, еще и скромны! Редкое качество в наше время, когда всеобщая наглость дошла нам вот до сих пор! (Проводит рукой по горлу. Затем озирается вокруг и продолжает негромко и взволнованно.)

Слушайте, принц, я давно уже хотел поговорить с вами на эту тему вместо того, чтобы выслушивать этого солдафона герцога Альбу. В конце концов, и он, и даже Эгмонт – это всего лишь руки короля! Головы – это вы с Гранвеллой!

Поймите меня, я свято верю в искренность Филиппа, я просто преклоняюсь перед его непримиримостью в делах религии, но есть вещи…

Совсем близко раздается шум охоты. За деревьями мелькают всадники. Слышны крики: «Сир! Отзовитесь!»

Король делает принцу знак не отвечать. Всадники исчезают. Король подъезжает к Вильгельму вплотную.

Король Генрих. Вы должны взять это на себя! Вы блестяще знаете людей, вы сумеете объяснить ему, как никто другой. Характер испанцев совсем иной, чем у фламандцев! О французах я уже не говорю! Нельзя, поймите, нельзя применять к ним одни и те же методы!

Вот он решил во что бы то ни стало ввести в Нидерландах испанскую инквизицию. Надеюсь, вы не станете меня уверять, что вам по вкусу эта затея?

Вильгельм (ошеломленный этим сообщением, он отвечает не сразу). Нет, сир!

Король Генрих. Вот видите, о ней знает сейчас едва ли семь человек, и уже двоим она представляется по меньшей мере сомнительной! А когда это будет обнародовано, представляете, какой поднимется крик?

Вильгельм. Представляю!

Король Генрих (делая широкий жест). Разве мы со своей стороны не стремимся пресечь распространение ереси? Но что это дает? Мой бог! Со дня выхода последнего эдикта казнили восемнадцать еретиков. Да я сегодня же во время обеда насчитаю вам вдвое больше за королевским столом. Принцы крови! Командующие армией! Он думает испугать их своей инквизицией!

А в Нидерландах! Пускай тамошние еретики сплошь землекопы и угольщики, я прекрасно знаю, что они мнят о себе и своих правах не меньше, чем французские дворяне! (Самодовольно.) Да, мой друг, не удивляйтесь! Пока мой сын и брат король испанский простаивал на коленях в своей молельне, я неплохо изучил положение дел в Европе!

Нам предстоит тяжелая борьба. Борьба не на жизнь, а на смерть! Я не испанец и не ханжа. Я не собираюсь, как король Филипп, войти по трупам еретиков в Царствие небесное. На сегодняшний день с меня вполне хватит земных забот! И я ищу в вас союзника, принц, не только из уважения к вашим способностям. Ведь вы же не вчерашний выскочка и не простой землевладелец!

Если собрать воедино все ваши земли, разбросанные по трем королевствам, то получится недурной островок. Нам с вами есть чем рисковать! А риск велик, очень велик! Достаточно сделать ошибку в самом начале, и мы даже не заметим, как эта шутовская погоня за еретиками, с торжественными кострами и прочей мишурой, обернется самой настоящей гражданской войной. И я отнюдь не могу поручиться за ее исход, и вы тоже, принц, и каждый, у кого голова на плечах, а не где-то еще!

Снова слышатся крики охотников. Над головами короля и Вильгельма мечется стая чирков. Сокол, падая на них сверху, гонит их дальше.

Король Генрих. Мой план гораздо надежней! Жестче! Но выполнить его можно только в том случае, если наши с Филиппом действия будут полностью согласованы. Иначе нас ждет провал и все, что за ним следует.

Смотрите, что я предлагаю. – Гонения временно прекращаются! Можно дать им письменные гарантии, можно и не давать – сделать вид, что все пошло само собой! Это все детали, не в этом дело! Главное – чтоб они почувствовали безопасность, выползали из нор, куда мы сами их загнали. Затем наступает самое трудное. Знаете, как делается лекарство? Одна лишняя крупинка может превратить его в яд! Так и здесь. Надо отмерить время с точностью аптекаря, чтобы одна лишняя минута не дала им перевеса! Вот в этот промежуток можно использовать вашу инквизицию, пусть только она временно попридержит свой пыл. Пусть составляют списки, пусть выявляют тех, кто еще не примкнул к еретикам, но уже колеблется или просто сочувствует им. – Все, все должны быть уничтожены – без всяких там комедий и судебной волокиты, а решительным ударом, в один день, а еще лучше ночью и непременно в обеих странах сразу! – О-о! Чтоб уничтожить эту язву, надо резать глубоко, глубоко! Чисто! Не то что следа не останется – вспомнить будет нечего! (Переводит дыхание.) Вы что-то хотите возразить, принц?

Вильгельм (медленно). Насколько я понимаю, сир, речь идет о предприятии чрезвычайно обширном по своим масштабам. А в подобных случаях, как известно, резко возрастает число непредсказуемых результатов, чаще всего нежелательных.

Король Генрих. Самые нежелательные результаты, дитя мое, мы получим тогда, когда эти господа сделают с нами то, чего мы не успеем сделать с ними! (Принц молча улыбается.)