Идея сюжета – Сергей Лоханов

Лишь только эта мысль в душе блеснет случайно

Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя

О, если мир – божественная тайна

Он каждый миг клевещет на себя

«Опричники» (1899)

К. Бальмонт

АРТЕМ

Он не любил смотреть на себя в зеркало. Бросив быстрый взгляд, просто чтобы убедиться, что все в порядке, волосы не взъерошены, брюки не помяты, молния застегнута, он тут же отворачивался и уходил. Иногда только заставлял себя вглядеться в своё лицо и попытаться понять, что же ему так не нравится. Все вроде бы ничего. Могло бы быть намного хуже. Только вот уши. Да, эти дурацкие уши нелепо торчали в разные стороны. «Да, это из-за ушей.» – делал он каждый раз успокоительный вывод о том, почему ему не нравится собственное отражение. Но в глубине души понимал, что уши тут в общем-то не при чем. Просто он себя не любил.

Его всегда крайне удивляла способность некоторых людей принимать и любить себя, несмотря на то, что внешне они были самые обычные, вели самую обычную жизнь, ничем особенно не выдавались. Он каждый раз смотрел на такого человека, как на чудо. «Как он может так? – мысленно спрашивал себя Артём. – Как у него так получается? За что же он так любит себя?» Людей таких было чрезвычайно мало. Абсолютное большинство, точно так же как и он сам, любить себя не могли по различным причинам, отличались только степенью этого неприятия. К сорока годам нелюбовь эта перерастёт в жесточайшую депрессию, жить с которой будет очень тяжко. А пока, он просто не любил смотреть на себя в зеркало.

А что же было в сорок лет? А в сорок лет он обнаружил себя лежащим на диване в полуобморочном состоянии, после промывания желудка, пытающимся вникнуть в значение слов, произносимых мужчиной и женщиной, стоящих рядом и с недоумением обсуждающих то, что он сделал, говорящих о нем в третьем лице, как будто он не присутствовал, что, впрочем, отчасти так и было.

– Я не знаю, чего он вырубился-то! – возмущался мужик в фельдшерской униформе. – Там единственное средство более-менее серьезное – это «Ветанил», все остальное – фактически БАДы. Даже жаропонижающего нет.

– Да… это мне ветрогон прописывали… – оправдывающимся голосом пробормотала девушка.

– Так я и говорю! Он максимум проблеваться должен был! С чего, скажите мне, ёлы-палы, в бессознанку-то отваливаться! Ёлы-палы, понять не могу!

– Придурок! Идиот! – нашла объяснение девушка. – Я вернулась, – аптечку свою забыла у него, – а он валяется! Я понять не могу, – набраться точно так быстро не мог, да и спиртного-то ни капли дома нет нормального, ни винишка подороже там, ни вискарика никогда не купит, жлоб первостатейный… – лился из молодой женщины свободный поток ассоциаций.

«Вика, сука…» – вяло думал он, и в его сознании стали медленно проплывать воспоминания о том, как она собирала чемодан, уходя от него, как истошно визжала при этом, выплевывая ругательства, как хлопнула дверью… «Стерва ты первостатейная, пробы негде ставить…»

Девушка вдруг оборвалась на полуслове и дико посмотрела на него.

– Вот полюбуйтесь! – завизжала она. – Ему тут жизнь спасаешь, скорую вызываешь, реанимацию, а он… Собака, еще обзывается!

«Я что, вслух это сказал? – подумал он и попытался разжать челюсти. – У меня и язык-то не шевелится.»

– Да, сука, ты вслух это сказал! – она пнула его в бок коленом. – Дерьмо собачье! Все с меня хватит! Сдохни, гад! Я пошла отсюда! – она резко развернулась и огромными шагами направилась к выходу. – Там таблеток тысяч на тридцать было, витамины дорогие, все выблевал, тварь! Теперь заново покупать!

– Так я и говорю, – семенил за ней фельдшер, – не было угрозы жизни, не могло быть, по объективным причинам… Вы отказ подпишите, пожалуйста. От госпитализации…

Хлопнула входная дверь и все стихло. В тишине стало немного лучше, но все равно сильно мутило. Он закрыл глаза и провалился в сон.

Проснувшись уже затемно, все еще чувствуя неимоверную слабость во всем теле, делавшую руки и ноги просто булыжниками, которые невозможно было сдвинуть с места, он вдруг вспомнил, как Вика в последнее время стала ни с того, ни с сего, вроде ласково, но все равно обидно, называть его «упорышем депрессивным», расшифровывая это «упёртым упырем».

«Почему «упырём»? – думал он. – «Упырь» – это ведь типа вампир по старо-славянски?»

Началось это когда он уволился из Академического исследовательского центра и стал частенько напиваться и депрессовать. Видимо именно тогда она окончательно отчаялась слепить из него то, что ей было нужно и полюбить то, что получилось, как в известной песне. Несмотря даже на то, что, уйдя на вольные хлеба, он стал значительно лучше зарабатывать, хоть ему и не нравилась эта работа, а некоторые простейшие рутинные заказы так просто вызывали рвотный спазм. «Но ведь надо же на какие-то шиши мазать булку маслом. – уговаривал он себя и со вздохом садился за компьютер. – Да еще бы неплохо положить сверху ложечку черной икорки.» Любил Артем иногда побаловать себя деликатесами. Да, только себя. Вика сама нормально зарабатывает, детей нет, нехилую квартиру в центре города он оплачивает, машину подарил ей, какого еще рожна? Пошла на хрен.

Кстати о деликатесах. Надо было как-то соскрестись и дойти до соседнего круглосуточного супермаркета. В доме нет даже хлеба. Эта сука последнюю неделю ничего не готовила и продукты не покупала. Видимо уже продумывала плацдарм для отступления.

Он встал с трудом, шатаясь, сделал несколько шагов. К удивлению, тело с каждым шагом слушалось все лучше, как будто быстро вспоминая как это – ходить. Почувствовал жуткую жажду. Повернул на кухню. По столу и по полу были разбросаны разноцветные, разной формы таблетки и капсулы, упаковки от них, смятые и разорванные блистеры. Артем обвел все это неторопливым взглядом и блаженно улыбнулся, медленно растягивая губы.

Он вспомнил, с каким наслаждением он методично выдавливал маленькие пилюльки из их маленьких домиков, каждый раз ловя всплеск удовольствия, когда ощущал пальцами, как лопается фольга. Как если бы это были викины бешеные глазики, которые он выдавливал из ее пустой – чпок, истеричной – чпок, тупорылой – чпок, бабской – чпок, куриной – чпок, черепной коробки. Чпок.

Зачем? Зачем он потом начал запихивать эти таблетки горстями себе в рот и судорожно, трясущимися руками, запивать стаканами воды, так что она стекала из уголков рта по подбородку на одежду, на пол… «Дебил, идиот.» – он устало прикрыл глаза и застонал.

Уличная ночная прохлада освежила его. Он шел и привычно вел мысленный диалог, как это делает подавляющее большинство людей на этой планете, обсуждая про себя какие-то «важные» вещи, зачастую через минуту будучи не в состоянии вспомнить суть этих рассуждений.

Машинально набрал продуктов в корзину, подошел к кассе и стал ждать, пока женщина-кассир пробьет товар. Из прострации его вывел резкий окрик хорошо поставленным, низким женским голосом:

– Мужчина! – она в упор смотрела на него. – Хватит болтать! Вы сбиваете меня… с ритма! Трещит и трещит, как сорока, сам с собой, сумасшедший какой-то! Господи, я сдохну, я не доработаю эту гребаную смену… – она опустила голову и стала пробивать чек.

Он стоял, как вкопанный, ошарашенно пялился на нее. В этот раз он был абсолютно уверен, что не говорил всего этого вслух. «Я не говорил. Я не говорил.» – билось у него в голове.

– Ну, как не говорил-то! – вскинула она опять на него глаза. – Ну, как не говорил-то! Стоит, блин, и вот мне на ухо: «Бу-бу-бу. Бу-бу-бу.» Сил моих нет! В дурдоме амнистию объявили, что ли?!

Он собрал продукты в пакет и медленно вышел из магазина. Мысленный диалог прекратился, его место заняли какие-то смутные образы и обрывки воспоминаний:

«Я не знаю, чего он вырубился-то…Там единственное средство более-менее серьезное… все остальное – БАДы.»

«Да, это мне ветрогон прописывали…»

«Так я и говорю! Он максимум проблеваться должен был…»

Он вдруг резко метнулся домой. «Как называется ветрогон этот, черт?! На «В» что-то такое. Ви.. Ве.. Черт! Черт!» Вбежав на кухню прямо в уличной обуви, он бросил пакет с продуктами на пол и начал лихорадочно перебирать упаковки из-под лекарств на столе. «Не то. Нет. Все не то. Вамлосет… Нет.» Упал на колени и стал ползать, собирая разбросанные повсюду коробочки. «Нет. Все не то. Черт! Где же?!» Устало сел прямо на пол, пытаясь восстановить дыхание, привалился спиной к дверце кухонного шкафчика.

Медленно обводя взглядом пространство пред собой, вдруг увидел в темном углу под кухонным диванчиком маленькую светло-зеленую коробочку. Рванул под стол, громыхая стульями, достал. «Вот оно – Ветанил.» Лихорадочно, негнущимися трясущимися пальцами вытащил инструкцию к препарату, долго не мог найти назначение, чтобы убедиться наверняка. «А, вот, наконец-то, нашел. От метеоризма. Точно.» Сел обратно, облокотившись спиной, вздохнул с облегчением.

«Зачем искать препарат, который позволяет окружающим слышать твои мысли? Не сошел ли ты с ума, господин Артем Милованов?» – пронеслось у него в голове. Ответа не последовало. Вместо ответа пришло сильное ощущение, что в его жизни появилось что-то большое, значимое, нестандартное, далеко идущее… Что надо просто научиться, как-то приспособиться это контролировать, управлять этим. И тогда… Что конкретно тогда произойдет, он не додумал, его охватило всепоглощающее чувство бьющего через край ликования от предвкушения какого-то неземного триумфа, так что он едва не задохнулся от восторга.

Ему казалось, что – вот оно, наконец-то, все встало на свои места и он, Артем Милованов, теперь получит все, что он, такой способный, талантливый, просто замечательный чел, реально заслуживает. Его непомерное тщеславие и самоуверенность заставляли его верить в то, что это – все его, Артема личная заслуга. Он и подумать не мог, что он всего лишь пешка.

«Контролировать, контролировать… – вертелось у него в голове. – Как контролировать? Нельзя же совсем ни о чем не думать! Невозможно!»