© Обложка: Алиса Дьяченко

© Художник Алиса Дьяченко

Часть 1. Арсений

Глава 1

Вечерело. Старый парк в английском стиле замер в ожидании заката, ветер шепотом перебирал листву. В огромном каменном доме, похожем на спящего великана, светилось единственное окно. Еле уловимые тени медленно двигались по стене, ускользая за дальний угол, где-то далеко выла собака.

– Иваныч! – послышалось из кабинета.

– Да, хозяин, одну минутку, – ответил низкий голос с чуть слышной хрипотцой.

– Я ужинать не буду, – чуть слышно донеслось до Иваныча, крепкого бородатого мужика лет шестидесяти.

Сколько Арсений себя помнил, Иваныч всегда находился рядом с ним. Они не были родственниками, но Арсений называл его дядькой, прочитав где-то, что в старину так в семьях называли мужчину, приставленного для ухода за ребенком-мальчиком. Это прозвище так и осталось за Иванычем.

– Арсений, сколько можно, вы и в обед поели, как синичка, мы же договаривались, что надо есть, хоть немного, но надо, – бурчал себе под нос дядька.

– Ты пойми, я же не работаю физически, энергии трачу мало, я не хочу есть, – доказывал свое молодой человек, сидящий за столом.

– А мы вот сейчас пойдем в парк и нагуляем аппетит, – разворачивая кресло, стоял на своем Иваныч.

– Оставь меня, я тебе не кукла, сказал же – не хочу, – юноша изо всех сил упирался руками в подлокотники кресла.

Но старый дядька, пыхтя, молча нес молодого человека к выходу, он ловко усадил его в прогулочную инвалидную коляску и распахнул настежь массивную дверь. Свежий прохладный ветерок ворвался в комнату, развевая золотистые волосы молодого парня, юноша замолчал, обхватив себя руками.

– Что я скажу вашему отцу, когда он вернется? Что у вас голова растет от мыслей, а все остальное исчезло от лени, и превратился наш Сеня в колобка, – шутил Иваныч.

– Прекрати, сказал – не буду, моему отцу все равно, какая у меня голова, – злобно бурчал Арсений в ответ.

– Ну уж, не скажите, голова у вас должна быть светлой и умной, – пыхтел Иваныч, спуская Арсения со ступенек.

– Как же ты меня замучил, мне работать надо, а не глупостями заниматься типа спорта твоего!!! – почти кричал юноша.

– Будешь заниматься и на турнике, и на брусьях, а чего это у вас сегодня такое настроение? – толкая коляску по каменистой дорожке, расспрашивал старик.

– Тебе бы прорабом на стройку, там бы всех научил работать, – ответил парень.

Коляска медленно подъехала к спортивной площадке, Иваныч помог Арсению встать и поднес его к турнику.

– Давайте, сегодня двадцать подтягиваний, вы вчера обещали, – настаивал дядька.

– Хорошо, ты ведь в живых не оставишь, садюга, – хватаясь за холодную перекладину, ответил Арсений.

Парень с легкостью проделал упражнения на турнике, затем Иваныч помог ему перебраться на брусья. Вялые, худые ноги цепляли землю, Арсений старался найти опору, поддерживая тело на брусьях руками.

– Вот молодец, сегодня ноги чуть лучше, – хвалил Иваныч.

– Где лучше? Я что, ребенок, не понимаю, что эти две уродливые спички совсем не хотят слушаться, – стараясь поставить ноги правильно, ругал себя Арсений.

– Получится обязательно, еще год назад колени с трудом сгибались, просто надо тренироваться, – настаивал дядька.

– А надо ли, ноги мне ни к чему, я ими не работаю. В моей работе главное – голова.

– А другие радости жизни?

– Все это блажь, выдумка, какие могут быть радости? Скажешь: лыжи, коньки, велосипед – все это я уже слышал. Многие, например, туземцы в Африке, никогда не видели твоего велосипеда или лыж и живут себе припеваючи, и я проживу, – ругался Арсений, стараясь твердо ступать.

– Они бегают, как ошпаренные, по лесу за добычей, а вы сидите целыми днями над своими берестяными свертками, пылью дышите, а так бы мы с вами в теннис поиграли, собаку бы завели, с ней гуляли, – не унимался Иваныч.

– Иваныч, прекрати, я тебе тысячу раз говорил: я ненавижу собак, я их боюсь, и не просто боюсь – я их панически боюсь, – чеканя каждое слово, говорил юноша.

Наконец Арсений нашел удобное положение и твердо встал на ноги, чуть придерживаясь за брусья, он пристально всматривался в закат. Алые макушки деревьев на краю старого парка провожали солнечный диск за горизонт.

– Смотри, Иваныч, как будто кровь растеклась по небу, мне каждый вечер кажется, что солнце истекает кровью, прощаясь с нами на ночь. Оно каждый вечер умирает, чтобы завтра воскреснуть. Как это страшно и восхитительно одновременно, – рассуждал Арсений, глядя на огромный багряный всплеск.

– Ну, вы скажете, кровь… Откуда такие суждения? Начитался книжек своих, надо проще на мир смотреть, – усаживая юношу в коляску, говорил дядька.

– Наверное, теперь главную твою просьбу выполню, – серьезно сказал Арсений.

– Какую? – недоумевал Иваныч.

– Поужинаю! – рассмеялся в полный голос Арсений.

– Слава Богу, уважил старика, – Иваныч закатил коляску в дом и улыбнулся в бороду.

Арсений вымыл руки, скинул с себя влажную от пота майку и, помогая себе руками, въехал в столовую. Иваныч суетился у большой плиты – разогревал ужин. Тушеные овощи и куриная грудка на пару, ваза с фруктами, абрикосовый компот и пара румяных булочек – все это стояло на массивном дубовом столе.

– Иваныч, поужинай со мной, – тихо попросил юноша.

– Хорошо, – ответил он.

Дядька поставил еще один прибор и сел рядом.

– Надо, наверное, свежую рубаху надеть, за столом с голым торсом сидеть неприлично, – улыбнулся Арсений.

– Ну ее, пусть тело дышит, когда еще так посидишь, этикет, язви его, – рассмеялся Иваныч и добавил овощей в тарелку Арсению.

– Да, чего только люди не придумали, усложняя себе жизнь, а все-то просто: поел, поспал, поработал – вот и вся жизнь, – беря руками кусок курицы, рассуждал юноша.

– Арсений, вот нож, – подвигая нож, сказал дядька.

– Опять сложности: нож, а рукой не так получится, – усмехнулся Арсений.

– Да ладно, ешьте, с вашим нравом лишь бы поели, хоть ногой, – ворчал старик.

– Правильно, если бы я ногой поел, ты бы в ладоши хлопал, – рассмеялся Арсений.

– Да ну вас, – отмахнулся Иваныч.

Скоро ужин был окончен, Арсений сидел у окна и наблюдал за старой вороной, которая много лет жила во дворе, старик гремел посудой, убирая ее в шкаф.

– Ну что, мыться и спать? Или вы еще работать будете? – спросил дядька.

– Пожалуй, нет. Иваныч, а ты был женат? – задумчиво спросил юноша.

– Был… Очень давно, – тихо ответил старик.

– А где твоя жена?

– Она умерла, в тот год зима была суровая, она простудилась, болела сильно, а потом умерла, – ответил старик, как-то очень спокойно.

– А дети?

– Детей не случилось, ты мой ребенок, сколько я уже с вами? – задумался Иваныч.

– Двадцать пять лет, отец говорил, что взял тебя на службу, когда мне было два. А тебе не скучно со мной, ведь я такой зануда? – рассуждал Арсений.

– Чего это вы сегодня? Как себя чувствуете? – забеспокоился дядька.

– Все хорошо, это я так, задумался, давай мыться и спать, – успокоил его Арсений.

– Ой, не нравится мне ваше настроение, Арсений, на днях отец приезжает, у вас все готово? – занося юношу в ванную комнату, спросил дядька.

– Да, все готово, я расшифровал ему все письмена, что он просил. А настроение нормальное, иди, я сам, – садясь на стульчик в душевой, ответил Арсений.

Струи теплой воды ласкали его бледное, но накачанное тело, если бы не тонкие изуродованные ноги, его фигура была бы похожа на идеальную античную скульптуру. Юноша сидел неподвижно, опустив голову, казалось, он впитывал влагу всем телом. Время будто замерло и остановилось.

– Арсений, у вас все хорошо? – внезапно заставил его очнуться голос Иваныча, донесшийся из-за двери.

– Да, еще минутку, – грустно ответил Арсений и принялся намыливать уставшее тело.

Утром Арсения разбудили быстрые шаги по коридору.

– Иваныч, кто там? – крикнул юноша, садясь на край кровати и помогая руками свесить ноги.

Тяжелая дверь распахнулась, и на пороге появился дядька, он выглядел озабоченным.

– Отец звонил, сегодня к вечеру будут! Вот, привожу дом в порядок, мы с тобой изрядно заросли грязью, и комнату его надо приготовить, – суетливо отчитался Иваныч.

– Все как всегда, барин приезжает, канделябры начистить надо. Ладно, иди, я сам, коляску только мне подкати. И завтракать я не буду, – усмехаясь, сказал Арсений.

– Опять, ну хоть вы мне душу не мытарьте, – плюнул с досады Иваныч и поспешил на кухню.

– Ладно, поем, – рассмеялся Арсений ему вслед.

Ловко перекинув себя в кресло, Арсений направился в ванную, закончив утренний туалет и, покопавшись в шифоньере, достал свежую рубаху. «Надо опрятно выглядеть, а то вновь будет куча замечаний. Человек должен быть дисциплинирован во всем», – бурчал себе под нос Арсений слова отца. Затем он сел за письменный стол, пересмотрел бумаги и, удовлетворенный, захлопнул папку.

– Все готово, отец должен остаться доволен, три месяца работы в этой маленькой папочке. Да, умели люди в былые времена мыслить, – поправляя листы в папке, говорил Арсений.

Отец всегда оставался для юноши загадкой. Он жил отдельно, постоянно был очень занят, приезжал и уезжал, когда возникала необходимость. В детстве, будучи совсем мальчишкой, Арсению хотелось прижаться к отцу, почувствовать его тепло, ощутить исходящую от него силу и уверенность. Он мечтал, чтобы отец проводил с ним больше времени, чтобы они вместе ходили гулять и играли бы в разные игры, чтобы отец отвечал на его многочисленные «А почему?», а вечером читал увлекательную книжку о приключениях, путешествиях и неизведанных фантастических мирах. Но отцу всегда было некогда, он совсем не интересовался жизнью сына, вел себя по отношению к нему отстраненно и холодно. Постепенно Арсений к этому привык, хотя, даже став взрослым, он не переставал нуждаться в общении с отцом, который казался ему недосягаемым. А вот Иваныч всегда был рядом, он и ухаживал за мальчиком в детстве и, как мог, старался его воспитывать. Иваныч настойчиво заставлял Арсения заниматься упражнениями, надеясь, что это поможет ему когда-нибудь встать на ноги.

Иваныч тоже часто был занят, а то и вовсе уезжал на целый день в город по делам, но его хлопоты были просты и обыденны – уборка, приготовление пищи, хозяйство (во дворе жили курочки, а рядом находилась пасека). Несмотря на это, у дядьки всегда находилось время ответить на вопросы Арсения, пошутить, поговорить, да и к домашним делам дядька по возможности старался ненавязчиво привлечь юношу.

Когда Арсений оставался один дома, то часто разговаривал сам с собой. Тишина всегда угнетала молодого человека, звенела в ушах, необъяснимая тревога сдавливала грудь, детские страхи одиночества заставляли его говорить вслух. Он смотрел в окно, прерывая работу на несколько минут, мурлыкал себе под нос одну мелодию. Арсений ее слышал когда-то очень давно, но никак не мог вспомнить, кто и где ее исполнял. Нежный женский голос напевал: «Мой сыночек-озорник, спать сыночек не привык, я возьму со сном мешок, убаюкаю чуток». Смутное волнение и тревога поднимались в его душе, какие-то неуловимые образы возникали в воображении юноши, когда он вспоминал этот мотив. Арсений вновь и вновь повторял нехитрые слова и мелодию за голосом, и ему становилось спокойнее. Казалось, что женщина обращается именно к нему, успокаивая, убаюкивая своим пением.

Телевизора в доме не было, телефон находился в комнате Иваныча, куда Арсений никогда не заглядывал, связи с внешним миром просто не существовало. Да и был ли тот мир вообще? Арсений знал, что за массивными воротами ограды находилась дорога, ведущая в город. Но он никогда не видел этого города, а знал о нем лишь по рассказам Иваныча. Старик рассказывал о плотных потоках машин и не менее плотных потоках людей на улицах, об устремляющихся к небу высотках, о сверкающих огнями огромных торговых центрах и о манящих пестрым разнообразием витринах бутиков и салонов… О многом еще рассказывал Иваныч, но воображение юноши с трудом рисовало эти картины, а еще тяжелее ему становилось от осознания своего одиночества, от понимания того, что ему никогда не увидеть всего великолепия города.