Отзывы на книги автора «Елена Ржевская»

Геббельс пуст. Нет личности – её подлинного наполнения. И, может, одно из самых угнетающих представлений, вынесенных из знакомства с дневником, - это то, как успешно Геббельс втягивал в свою агрессивную, зловещую пустоту миллионы немцев.

Сколько вижу негодования в предыдущих рецензиях по поводу этой книги, дескать, слишком много здесь автора и слишком мало Геббельса, да и вообще автор здесь преуменьшает его достоинства своими комментариями. Поэтому, считаю нужным дать напутствие - если у вас есть возможность читать сами дневники – читайте их. Я читала два довольно толстых (но как выяснилось, тоже неполных) французских издания дневников за 1939-1945 года, а также автобиографичный роман Геббельса «Михаэль» - и по моему мнению, Елена Ржевская ничуть не нагнетает и я практически везде согласна с её мнением об описываемом персонаже. Автор приводит несколько очень колких характеристик личности Геббельса.

Юный Геббельс – это сплошная нелепость, он то упивается в самолюбовании, то прощается с жизнью. Мысли юного пропаганда-министра часто занимают женщины, среди которых есть и еврейки. Кого-то из них он соблазняет и быстро теряет интерес, кого-то считает слишком наивными, но и они приходят сами. Геббельс – это неуверенность в себе, агрессия, смешанные с честолюбием и желанием выделиться.

Как по «Михаэлю», так и по цитатам из дневника, приведёнными здесь, можно заметить некоторую симпатию Геббельса к России и его неуверенность в национал-социализме, его растущую симпатию к идеологии нацизма видны по ходу чтения.

Теперь же хочется вернуться к цитате в эпиграфе. Автор попала в самую точку - за всеми дневниковыми записями невозможно заметить, чтобы Геббельс был искренен, чтобы испытывал тёплые чувства, что-то человеческое найти крайне сложно. Возникает чувство пугающего холода и пустоты – не человек, говорящая пропагандистская машина этот Геббельс.

Комментарии автора мне тоже очень пригодились, так, интересна запись Геббельса от 29 марта 1941 года (во французском издании дневников этого вообще нет), где Геббельс пишет о «большом предприятии» - имеется в виду нападение на Советский Союз.

И ещё один интересный момент, которого также нет в имеющемся у меня издании, это запись от 21 июня 1941 года, где Геббельс пишет, что Молотов просил встречи в Берлине (а на следующий день разразится война). И до этого он неоднократно пишет, что «Сталин чует, что запахло жаренным», «Сталин смотрит в сторону Германии как кролик на удава». Слухи поползли и СССР осторожно готовился отражать нападение.

Также Елена Ржевская пишет, что дескать, Геббельс не делал записей с конца мая по 9 октября 1939 года, но здесь я опять увидела расхождение – запись о пакте Молотова-Риббентропа Геббельс делает 1 сентября 1939 года.

И ещё один момент, который я считаю большим упущением со стороны Ржевской – на её месте я бы включила в книгу цитату из дневника от 28 марта 1945 года (перевод с французского мой, но мне очень интересно, какое слово было в оригинале под «москитами» (насколько я поняла, имеются в виду русские, от созвучия со словом «москвич»)):

Вечер наступил, после атаки «москитов», я листаю кипы личных бумаг, которые напоминают мне о временах нашей политической борьбы, и которые остались в глубине сейфов. За чтением их меня посещают грустные мысли. Они, можно сказать, приветствуют меня из прошлого, из тех счастливых времён, которые больше никогда не вернутся.

Красиво сказал, мне понравилось. Так и представляю тоскующего Геббельса, которого уже покинули надежды и остались лишь воспоминания о былом величии и славе.

Книга оказалась для меня полезной, единственное, заметки автора не всегда достаточно остроумны, всё-таки, не хватает краткости. Но, иногда комментарии эти были весьма и весьма кстати, для понимания, о чём пишет Геббельс. Но, ещё раз, это не дневники, здесь больше комментариев, чем цитат.

За плечами ХХ век. В толще дней - мельтешение лиц и событий, городов и прощаний, потерь и возвращений, но больше всего - невозвратного и хранимого без грифов и дат *Так прощаемся мы с серебристою, Самою заветною мечтой ...* - одна из лучших книг о веке ушедшем, одна из лучших - о той, давно отгремевшей, войне.

Но я могла писать только то, что могла, инстинктивно чувствуя: крупные события, батальные сцены напишут другие, а быт войны, будни забудутся, пропадут. Те приметы, детали памятью, чувством связывают меня с войной. Это – мое. Жизнь на войне.

Елена Ржевская бережно собрала послереволюционный сумбур, романтику и воодушевление, ночные аресты и новые стихи, войну и мир, быт, все свои встречи с известными и не очень людьми, военную и послевоенную боль, мысли, любовь, бункер Гитлера и мясорубку Ржева - она создала панораму ХХ века во всей его красоте и величии, жестокости и неправедности, века, которого мы зацепили лишь краешек...
А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой.
Иди - и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься - а вокруг враги;
Руки протянешь - и нет друзей;
Но если он скажет: "Солги",- солги.
Но если он скажет: "Убей",- убей...(Э. Багрицкий)

Что оставим мы за плечами в этом, уже новом веке? Нет, не спихнуть уже новый сверхмощный агрегат, не расставить по местам подмятые им непритязательные жилые дома под их исконными номерами. И в тот угловой, под номером два со стороны Никитской, где, к слову сказать, Пушкин познакомился с Натальей Гончаровой, не вмонтировать обратно давнюю волшебную кондитерскую. Сверхзвуковая скорость и всемирная общедоступность общения (?) незаметно-стремительно поменяли нас, быт и культуру. Остались в полумифическом уже прошлом оранжевые абажуры и маленькая девочка, которая растет в удивительной семье (брат, мама, папа и ...Б.Н), юность которой закружится в вихре будущих известных литераторов (мало кого пощадит война, которая уже вот - на пороге). Где она, эта девочка, которая чуть за 20 пошла добровольцем на фронт:

Заявление о вступлении в Красную Армию и заполненную анкету я протянула капитану с решительным пробором в волосах. Просмотрев анкету, он разомкнул свой толстый неподвижный рот.
– Ничего не выйдет с вами, – и концом заточенного карандаша постучал по графе: «Имеются ли среди ваших родственников репрессированные, исключенные из партии, проживающие за границей?» Ответ: «Мой отец – исключен из партии». Скомкал мою анкету и бросил в корзину.
Я пришла назавтра.
– Мне надо заполнить анкету.
Он протянул мне чистый бланк не глядя. Я заполнила еще раз: «Не имеются».
Капитан посмотрел мне в глаза, узнавая. Он взял анкету, прочитал, разжал свой неподвижный выпяченный рот:
– Экзамен сегодня с пяти часов.
Он не был чистоплюем, толстогубый капитан, лишь бы форма не подкачала.

Где они все, безымянными холмами, поросшими травой, на русской, белоруской, украинской, чужой земле?.. Как быть с их "доблестью, со славой и геройством? С Ангелининым честолюбием, с Никиным фантазерством?"
За плечами ХХ век...

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
…………………………………………
И, задохнувшись «Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть
                                                   в анналы,
И даже близким славы не сыскать.
(Апрель 1941, Павел Коган)

Сборник "Ворошеный жар" посвящен Ржевской битве, как и большинство работ Елены Ржевской (Каган).

Бои на ржевском выступе с января 1942 года по март 1943 года заняли своё место в современном подходе к освещению Великой Отечественной войны в России. Город Ржев признан Городом воинской славы, открыт ржевский мемориал, ржевская битва упоминается в ряду самых значительных событий войны. Но так было не всегда.

Елена Моисеевна Ржевская была одной из тех, кто боролся с молчанием за признание Ржевской битвы, как одной из ключевых битв Великой Отечественной войны, за увековечивание павших защитников Родины.

Официальная история до 90-х годов прошлого века старалась обходить ржевские события стороной. На местном уровне проводились юбилейные мероприятия, встречи ветеранов, но тема ржевской битвы в общесоюзном масштабе практически не звучала. Причиной этому была неопределенность в подаче ржевского сражения. Что это было? В ряд героических оборон (Москва, Ленинград, Одесса и т.д.) Ржев не поставишь - Ржев обороняли немцы, Красная Армия пыталась Ржев освободить и вела в основном наступательные действия. В ряд блестящих побед (контрнаступление под Москвой, операция "Уран", операция "Багратион" и т.д.) Ржев также не вписывался - немцы в ржевском сражении разгромлены не были, хотя и понесли ощутимые потери и были вынуждены оставить город из-за угрозы окружения. Победа Красной Армии досталась ценой огромных жертв, в течении 15-месячного сражения были неудачные наступательные операции, части Красной Армии попадали в окружения. Особенная ожесточенность и кровопролитность ржевских боев отмечается в воспоминаниях участников событий с обеих сторон.

Елена Каган как раз и была участницей Ржевской битвы, попав в 22 года на фронт после курсов военных переводчиков. Елена Моисеевна служила в штабе 30-й армии, непосредственно штурмовавшей Ржев, работала на допросах пленных, переводила немецкие документы. Она была очевидцем не только тяжелых боев, но и суровых испытаний, которые выпали на долю населения деревень ржевского района и самого города Ржева. Пережитое настолько потрясло, что после войны став писателем, Елена Каган взяла псевдоним Ржевская и тема Ржева стала основной в ее творчестве.

Когда после войны я стала писать, Ржев снова приблизился, и пережитое на пути к нему было единственное, о чем я и могла-то писать. Ничто, ни штурм Берлина — апофеоз войны, ни причастность в дни падения третьей империи к значительным историческим событиям, не заслонило, не увело.
Что ж такое Ржев, эта неизжитая боль? Он являлся из тоски по пережитому в ином, чем обычная жизнь, измерении — в гуще общей беды, падений, непостижимых взлетов.

Сборник состоит из двух повестей: "Ближние подступы" и "Ворошеный жар".

Повесть "Ближние подступы" это короткие дневниковые записи автора, которые она делала в течение года до освобождения Ржева - ее первого года на фронте.

С первых дней на фронте я стала делать записи в тетради. У немцев чуть ли ни у каждого солдата дневник. У нас в действующей армии вести дневник, что-либо записывать не разрешалось и весьма строго. Поначалу на меня косились. Но узнав, что я из Литературного института и надеюсь, если жива буду, после войны писать, перестали придираться. Да и заносить в тетрадь записи удавалось лишь изредка — не было на то ни времени, ни условий. И все же, с этой тетради начинается в моем творчестве тема битвы на ржевской земле.

Дневниковые записи Ржевской это небольшие сцены фронтовой жизни, отрывки документов наших и немецких, наблюдения за жизнью гражданского населения - вообще всё, что тогда, непосредственно в момент написания, казалось важным, любопытным, необычным. Елена в силу своей фронтовой профессии не была на переднем крае, поэтому мы не найдем в дневнике описаний самих боев, но дух сражающего народа они передают.

Она москвичка, пошла добровольно на фронт, была в санвзводе, одна среди мужчин.
— Я ли это была или нет? На самом переднем крае. Когда мы двигались к Москве, отступали. Господи боже мой! Как это я там была! — взвинчивается она. — Подумаешь — нет, это не я была. Бой есть бой. Но что самое страшное — это пехота. Первоначально, правда, ничего не страшно. Идешь, стреляют, бьют, спотыкаешься то об лошадь павшую, то еще о что — как будто просто идешь по земле. И вот почему-то сначала не страшно. Боялась, что в ноги ранят, я голову не берегла. Наденешь на раненого свою шапку, потом ребята мне шапку с убитого принесут…

Повесть "Ворошеный жар" это публицистика, написанная после войны. Елена Моисеевна рассказывает о послевоенном Ржеве, о встречах с ветеранами. Основные герои повести это Георгий Иванович Земсков и Иван Григорьевич Курганов. Земсков - военный хирург, Курганов - офицер Красной Армии, оба попали в плен и находились в лагере военнопленных в городе Ржев. Курганов был начальником полицейской охраны лагеря, она состояла из советских граждан, работавших на немцев. Земсков был единственным врачом в лагере, поэтому выполнял обязанности фельдшера, смог организовать из нескольких заключенных подпольную организацию. Курганов, несмотря на свое положение, стремился помогать пленным, ограничивал жестокость охраны, не стал мешать побегу Земского и его товарищей.

Читая в повести "Ворошеный жар" как автор, приехав в Ржев через двадцать лет после войны, ходит по городу, вспоминает события Ржевской битвы, понимаешь, что ржевские события потрясли писателя.

Я не выше, не мудрее, не подлее и не чище войны. Я ее дитя.
У войны есть душа, и даже души — множественное число. И душа ее, когда мы были под Ржевом — та душа войны так дорога мне.
(Я плоть от плоти ее).

И еще. Ржевская скорбит о павших товарищах, жертвах среди мирного населения, но нигде у нее нет высказываний о "бессмысленных лобовых атаках", "заваливании трупами" и т.п. Да, Ржевская битва стоила огромных жертв, но они защищали Родину, а значит смерть их и подвиг их не был напрасным. И это не только в доперестроечных работах, но и в интервью и публикациях 90-х годов.

В интервью 1998 года (оно есть в приложении сборника) Ржевская говорит:

«Отечественная война остается вершиной событий в истории нашей страны, вершиной народного подвига, спасшего родину и освободившего народы Западной Европы от нацистского порабощения… Хотя как каждая война она — трагедия. И анализировать ее провалы, бесчисленные жертвы, методы ведения войны, преступное отношение к воинам, подвергшимся пленению, конечно же, необходимо. Но безответственность, вплоть до травли своей истории, глумление, что стало для некоторой части населения нечто вроде моды, — это невежество и мародерство»

Рассказы мне вернули, сказав, что они печальные, а люди устали от войны. “И у вас быт войны, стоит ли его описывать, это никому не интересно”
Но я могла писать только то, что могла, инстинктивно чувствуя: крупные события, батальные сцены напишут другие, а быт войны, будни забудутся, пропадут.

И на самом деле, в этой книге вы найдете не описание сражений, не трагизм народа, не масштабность действий, но быт. Жизнь, поведение и мысли людей во время войны и между боями. Тех, кто “делал” победу для нас. Своим особенный языком Елена вырисовывает маленькими черточками большой мир вокруг и внутри себя. Но слово не о вещах, а об их восприятии.

Когда ещё мы были в Прибалтике, на глаза попалась одинокая костяшка домино – “дупель два”. Я разломала её, половинку – ему, половинку – себе. Эти половинки в шутку – вроде бы зарок никому не ведомого, тайного нашего единения, а вернее, и уже не в шутку, талисманы, что так нужны на фронте. И через полгода, когда побывал в Москве, и через годы, когда мелькал проездом, он “предъявлял” обломок “дуппеля” – знак верности памяти о былом.

Удивительно, как любая косыночка, щербатое блюдце, махотка, платочек, чернильница-невыливайка, кочерга, каждая вещь, как бы ни поизносилась, становится невообразимо замечательной, со своим неповторимым лицом, индивидуальным свойством, личным обаянием, каким отмечено все то, что не может быть повторено теперь. И обиходные вещи, довоенные изделия трогают и волнуют.

Эти записи хочется перечитывать, ещё не дочитав до конца.
В строках чувствуется женская рука, тепло и необыкновенная проникновенность.
Прочувствованна и облюбована каждая минута на фронте, каждый разговор, каждая встреча.
И это сделано настолько мастерски, что все строки, проходящие через читателя, оживают и он уже не принадлежит своему миру, а живет вместе с Еленой. В моменты чтения мне было странно даже слышать звонок телефона рядом с собой – я же в 42м, какой телефон!
Удивительная судьба: женщина, родившая ребенка, выучившаяся на переводчика – и это всё в пред/военное время - , отстоявшая Ржев и вместе со своей дивизией дошедшая первой до Берлина.
Мелочи, которые стали незначительными в невоенное время, но значили многое для участников войны.

Чтобы деньги водились, высушенные свиные пятачки хранят в шкафу среди белья. Так издавна ведется в Ржеве.

О последствиях своего проступка обычно говорили:
— Дальше передовой не пошлют.
Теперь чаще услышишь:
— Дальше смерти не пошлют.

Сожженная деревня Залазня. Одни трубы. Здесь зимой немцы учинили расправу за связь с партизанами. Всех жителей выгнали из домов, заставили лечь на снег лицом вниз и расстреливали из автоматов. Команда поджигателей запаливала дома. Семья Сапеловых. Девочка шести лет, тоже лицом в снег. «Холодно». Мать ладонь положила ей под лицо. Бабушка легла на девочку и прикрыла своим телом. Бабушка убита первой же очередью. Брат, раненый, поднимается в полный рост. Убит. Мать ранена четырьмя пулями, но жива. Девочка под мертвой бабушкой жива, понимает, что нельзя шевельнуться, лижет матери ладонь, а мать, истекая кровью, не переставая шевелит пальцами — дает знать дочери, что та не одна. Так они лежат несколько часов.
Их спасли и спрятали у себя жители соседней деревни — парнишки и женщины, они пробрались сюда, когда стемнело.

Внимание, внимание
Говорит Германия:
Сегодня ночью под мостом
Поймали Гитлера с хвостом.
Собственно, этому событию - поискам и опознанию Гитлера и посвящена большая часть книги. Ржевская принимала в этом самое непосредственное участие, а свидетельство очевидца всегда ценно. Тем более, очевидца такого - пропахавшего всю войну в действующей армии да ещё обладающего несомненным литературным талантом. В общем, несмотря на обилие документального материала (дневники Геббельса, записная книжка Бормана, личные бумаги Гитлера) читается как хороший детектив.
Честно говоря, бралась за книгу с опаской, не хотелось напороться на очередную советскую пропаганду. Ничуть не бывало. Ржевская просто на редкость адекватна и человечна. Сложно поверить, что это написано тогда, в шестидесятые. Никакой ненависти к "простым" немцам, очень трезвая оценка психологического состояния нашей армии, внимание к людям. Это внимание, кстати, подкупает больше всего. Там и сям раскиданы в книге совсем короткие истории людей, встреченных автором на подступах к Берлину и в самом городе. Истории эти часто настолько удивительные и пронзительные, что каждая из них могла бы стать отдельной книгой.
В общем, яркий документ эрохи, показывающий помимо всего прочего откуда пошли разного рода спекуляции - про то, что гитлер сбежал, про то, что у него были двойники и т.д.

1945 год, начало мая. Берлин. Среди руин и пожаров бегает девушка с сувенирной картонной коробкой. В коробке челюсти Гитлера и Евы Браун. Смешалось смешное и ужасное, сюрреалистическое и реальное.

Елена Ржевская попала в Берлин военным переводчиком и оказалась в в группе специалистов, которые должны были подтвердить/опровергнуть смерть Гитлера. И быть бы книге просто перечислением событий, весьма интересных впрочем, если бы не талант автора. Строго придерживаясь фактов, Ржевская написала лирический дневник, в котором обширные цитаты из немецких официальных документов, дневников, записей допросов солдат, офицеров, обслуживающего персонала бункера Гитлера перемежаются зарисовками происходящего. Гитлер сам по себе куда менее интересен Ржевской, чем обычные люди. Судьба гражданских в разрушенном городе, оккупированной стране, беды русских и польских крестьян, мозаика судеб встречных людей, вот из чего складывается ее рассказ.

Важно и то, что Ржевская стоит над идеологией. В книге ее просто нет. "Берлин. Май 1945" - прежде всего попытка осознать и запомнить.

Не могу решить, что поразило сильнее. Беготня парламентеров во время штурма Рейхсканцелярии, когда, словно не осознавая, что все уже закончилось, нацистские начальники пытались торговаться с Чуйковым и Соколовским. Эсэсовцы в Рейхстаге, непременно требовавшие для переговоров о сдаче советского офицера, а офицера под рукой не было, пришлось обычному солдату изображать желаемое. Жутка истерика последних дней Гитлера. Мертвые дети Геббельса. Или то как экспертной группе, в которой и была Ржевская, пришлось из-за ведомственных разногласий выкрадывать "объекты изучения" у своих же:

Пришлось прибегнуть к такой "операции". На рассвете, в 4 часа утра, капитан Дерябин с шофером, пробравшись в Рейхсканцелярию, похитили, завернув в простыни, трупы Гитлера и Евы Браун и в обход часовых, через забор перебрались на улицу, где их ждали два деревянных ящика и машина".

Мог ли кто-нибудь из немцев или жителей СССР 22 июня 1941 представить, что все завершится в мае 45-го деревянными ящиками на окраине Берлина.

Я спускалась по крутой деревянной лестнице на первый этаж. Вдруг меня точно толкнуло что-то, и я удержалась за перила. Никогда не забыть чувство, которое потрясло меня в этот миг.

Господи, со мной ли это все происходит? Неужели это я стою тут в час капитуляции Германии с коробкой, в которой сложено то, что осталось неопровержимого от Гитлера?

Ржевская оставила личное свидетельство огромной силы и точности. По крайней мере, после него уже не будешь обращать внимания на разнообразные бредни о якобы сбежавшем, воскресшем, бессмертном и прочая фюрере.

Ржевская Елена Моисеевна родилась 27 октября 1919 года в Гомеле. До 1941 г. училась на филологическом факультете Московского института истории, философии и литературы им. Н.Г. Чернышевского. В октябре 1941 г. поступила на курсы военных переводчиков при Военном факультете иностранных языков КА в г. Ставрополь Куйбышевской области. С января 1942 г. во генный переводчик генштаба ГРУ. В апреле 1942 г. назначена военным переводчиком штаба 30-й армии Калининского фронта. Участвовала в боях с немецко-фашистскими захватчиками на подступах к Москве. Служила в должности военного переводчика в составе штабов 30-й армии Западного фронта, 10-й гвардейской армии 2-го Прибалтийского фронта, 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Участник штурма Берлина, гвардии лейтенант. В мае 1945 г. как военный переводчик в составе разведгруппы участвовала в обнаружении трупа Гитлера и расследовании по факту его самоубийства. Награждена орденами Отечественной войны II степени, Красной Звезды, медалями "За освобождение Варшавы", и "За взятие Берлина".

За скупыми строчками биографии особняком выделяются слова "на подступах к Москве". Это печально известная позиционная битва за Ржев, явно потрясшая молодую девушку и положенная в основу ее сборника рассказов "Подо Ржевом", что составляют половину содержания этой книги, причем куда более важную половину. Для Елены война - это прежде всего трагедия русской деревни, боль оставшихся без мужчин женщин и детей, тоска забытых всеми старух, пожары перекатывающейся туда сюда линии фронта, тоска по редким весточкам от призванных мужей и сыновей. Не случайно, рукопись с этими рассказы сразу после войны вернули из журнала: “Рассказы печальные. У вас быт войны, стоит ли его вообще описывать?”

Военный быт военного переводчика в рассказах описан куда более скромнее чем в подобных мемуарах. Ворохи трофейных документов, в основном личные письма и солдатские книжки. Метания туда-сюда по частям для допроса пленных. Ночевки в крестьянских лачугах, а то и в чистом поле. Проводы разведчиков - а они часто уже никогда не возвращались.

Первая часть, давшая название всей книге - это несколько странная смесь личных впечатлений автора на подступах к Германии и в Берлине пополам вместе с бесконечным цитированием дневников Геббельса и Бормана, личных бумаг Гитлера и вставками собственных эмоциональных фраз, как будто затолканных туда руками идеологически грамотного редактора. Тогда это впервые публиковалось на русском, теперь это хорошо известные документы. И почти детективная история об обнаружение трупов Геббельса и Гитлера, выкрадывание их (!) из полосы ответственности соседней армии и поиск свидетелей для опознания. Стоит отметить, что советская контрразведка в разрушенном Берлине умудрилась найти и лечащих врачей Гитлера, и даже его рентгеновские снимки в разрушенном бункере.

Очень сильная эмоционально книга, в то же время структурированная и богатая фактами.
Автор пишет часть своей биографии, связанной с обнаружением трупов Гитлера и Евы Браун, Геббельса с супругой и детьми в мае 1945 года, и последующими событиями, затронувшими всю середину и конец ХХ века, и продолжающимися до сих пор.
Факты, но с анализом и эмоциональной составляющей. Злость берет, когда читаешь о Гитлере, больно - когда читаешь о судьбе ассистентки личного стоматолога фюрера Кете Хойзерман, несправедливость захлестывает - когда автор рассказывает (кратко) о судьбе великого полководца Жукова...
После прочтения появилось много вопросов, на которые, думаю, ответы получим мы ещё не скоро (если получим), спасибо, что хоть рассекретили данные о смерти Гитлера, что разрешили издание этой книги.
Знаю точно одно, я буду продолжать читать книги Елены Ржевской. Она великолепно преподносит информацию.

Мне показалось логичным закончить наше общение с Ржевской хронологически - однако, ввиду того, что написаны были книги в обратном порядке, я получила целые куски и главы повторений из прочитанной ранее книги. Ну да ладно.
В целом я скорее думала, что будет действительно про Берлин и май 45-го - однако книга скорее посвящена поискам останков Гитлера и доказательствам, что найденные останки - действительно его. Ну и Геббельс заодно нашелся, уж тут хотя бы он его опередил.
Периодически автора уносит то в одну, то в другую сторону, и не пойму - то ли и правда мысль так блуждала и воспоминания, то ли книгу цензурировали и потерялась какая-то логическая связь.
Нет, в целом это даже занимательно было местами. Просто не про то, о чем виделось мне.
И еще - автор удивляется, как это так, закончилась война, разрушена страна - а эти странные немцы идут к врачу, не потому что болит, а потому что еще месяц назад было назначено, значит, надо прийти. Мне же кажется, что это скорее те самые ритуалы, которые многим помогают, выражаясь словами Аси Казанцевой, "не поехать кукушечкой". Не самый плохой способ, прямо скажем.

Продолжаю проводить параллели.
У меня не было каких-то ожиданий особых - поэтому то, что так возмутило многих (автора больше, чем главного героя) мне было вполне ок. И судя по тому, что транслировалось из самих дневников - вряд ли их прямое чтение было бы захватывающим. Да, несколько неожиданно увидеть главу пропаганды всея Германия таким мелким самовлюбленным истериком-интриганом, но события последних месяцев говорят скорее в пользу именно такой версии. Почти дословно в многочисленных чатах воспроизводят целые пассажи те, кто явно ни книги, ни тем более дневников не читал - видимо, это тоже в копилку того самого, человеческого.
Да, надо держать в голове мировоззрение автора и делать на это поправку. Но в остальном - не знаю, я не увидела неправдоподобности. Да и методы пропаганды с тех пор мало изменились, разве что осваивают новые технологии и способы распространения.
Печально, что никаких уроков из прошлого извлекать мы так и не научились. Собственно, и не пробовали толком.