Нерушимы дисциплина, взаимные обязательства и заведенный порядок дел и распорядок дня. Тут хоть тресни. Для нас это было чуждо, непонятно, неприемлемо. Мы плеваться готовы были от такой немецкой тупости и себялюбия. Это ведь так сочеталось с корыстью, которая вела их на войну, на захват благ – для немцев, для каждого из них за счет поверженных. А мы-то еще помнили в себе тот бескорыстный огонь желания каких-то идеальных мистических всеобщих благ трудящимся и обездоленным. И