Рамки актерства быстро стали ему тесны. Рыбаков начал писать. Скетчи, стихи на злобу дня, рассказы… Театру требовался репертуар, и Олег взялся за пьесы. Попутно он играючи создал несколько сценариев, которые мигом купило телевидение.

У этого разносторонне одаренного человека все получалось. Были друзья, успех, признание публики…

И вдруг все оборвалось. Олег заявил, что уезжает и больше не вернется в Москву. Отсек от себя прежнюю жизнь, запретил навещать его. Закрывшись в доме, он продолжал работать. Созданное отправлял по электронной почте заказчикам, но никогда не интересовался судьбой своих произведений.

Одни говорили, что причиной перемены судьбы стала несчастная любовь. Другие винили во всем священника, с которым Рыбаков оказался в одном купе, возвращаясь из Питера в Москву. Якобы священник сказал ему что-то такое, что заставило Олега переосмыслить жизнь. Третьи утверждали, что Рыбаков возомнил себя великим писателем и в глуши кропает роман-нетленку.

Как бы там ни было, уже два года Рыбаков жил отшельником, и чужих к себе не пускал.

Когда Светлане заказали проект «Люди Сцены», ее сразу спросили: «Сможете выйти на Рыбакова? Он ведь как раз пишет для театра, да и сам по себе незаурядная фигура. Наверняка нашим читателям будет интересно увидеть его на страницах журнала».

Света честно сказала, что не сможет. Выходить на кого-то – это не ее функция. Ее задача – только приехать и сфотографировать. Почему бы сотрудникам журнала самим не договориться с Рыбаковым о съемке?

– А нам он не отвечает, – вздохнула ее собеседница. – И писали ему, и звонили! Игнорирует. Эх, как жаль, что некому убедить его сняться у вас…

Но оказалось, что есть кому.

– Давай я позвоню Олегу, – предложил Дрозд, когда Света поделилась с ним. – Поговорю. Составлю тебе, так сказать, протекцию. Правда, я слышал, что у него чердак переехал в подвал.

– Вы знакомы?! – поразилась Света, пропустив про чердак мимо ушей.

– Чему ты удивляешься? Он до своего затворничества был общительным чуваком. Помню, как-то выпивали мы на «Зеленых Холмах». Это типа слета…

– Я знаю, что такое «Зеленые Холмы», – заверила Света. – Когда сотни чуваков с гитарами собираются на берегу реки, беспробудно пьянствуют и поют романтические песни. А в перерывах между песнями предаются блуду. Я все правильно изложила?

Дрозд возмутился:

– Почему же обязательно романтические? Разные. Вот, например, про Монашку и Осла…

Он засвистел было веселый мотивчик, но под Светиным взглядом осекся.

– Прости, уклонился от темы. В общем, могу поговорить с Рыбаковым. С меня не убудет.

И позвонил, и договорился. А после старательно напускал на себя скромный и безразличный вид, пока Света ахала и восхищалась.

– После, аплодисменты и цветы после, – в конце концов сказал Лешка. – Ты еще с ним не работала. Вдруг в процессе стукнешь Рыбакова экспонометром по башке и проклянешь тот миг, когда я уломал его на съемку!

– С чего это? – подозрительно спросила Света.

– Ну, знаешь ли, он сильно изменился. Это даже по телефону слышно.

– Нет, я не об этом. С чего это я стукну его экспонометром? Уж я найду, чем дать по башке, если припрет.

Дом Рыбакова оказался очень захламленным. Пока Света шла за хозяином, ей под ноги подвернулись четыре собачьих миски, сломанная швабра, большой кусок обоев, исписанный с обратной стороны, куча каких-то деревяшек и совсем странное: оторванный рукав белого халата. Света заинтересовалась было, где хозяин халата, но, подумав, решила, что спрашивать не стоит. Рыбаков выудил откуда-то самодельный стул, поставил перед Светой. Сам сел на продавленный диван.

– У меня очень много дел, – сухо сказал он.

Это переводилось так: «Я очень занятой человек, и вы мне мешаете. Будьте любезны, заканчивайте побыстрее с вашей ерундой и проваливайте».

И Света прекрасно поняла, что от нее требуется: извиниться и подтвердить, что она быстренько-быстренько сделает свою работу – и уйдет.

Вместо этого она ответила в тон Рыбакову:

– У меня тоже.

Света не играла в эти игры. Не хочешь сниматься – откажись. Никто не заставлял тебя под дулом пистолета. А если согласился, не веди себя так, будто перед тобой назойливый проситель.

Пару секунд она думала, что Олег выгонит ее. Но он усмехнулся и встал:

– Что ж, тогда начнем.

Вскоре после начала съемки Света почувствовала, что задыхается среди вещей. Их слишком много! Полосатый шарф на полке свернулся клубком, словно аспид. Дряхлый комод с вывалившимся ящиком, как старик с отвисшей челюстью, смотрит из угла. На столе вперемешку – чашки, книги, ноутбук, пепельница, обломки карандашей… Вещи лезли в кадр, вытесняли оттуда человека. Вещи считали, что они важнее.

И в памяти почему-то возник другой дом. Ее собственный.

После смерти отца мама вдруг начала собирать статуэтки. Вся квартира была заставлена дурацкими фарфоровыми фигурками. Пастушки, слащавые собачки, кошечки с бантиками… Свете казалось, что среди них мама уменьшается ростом. Как будто пытается стать такой же, как они. Спрятаться на полке, потеряться среди улыбчивых дам и кавалеров.

И Света ненавидела их за это всей душой.

А фигурок становилось все больше и больше. Они распространялись по всем поверхностям, точно плесень. Света как-то задумалась о том, чтобы выкинуть их все или разбить вдребезги, но ее остановило нехорошее предчувствие.

А потом наступил день, когда она поняла. Мама стирала пыль со своих безделушек, и на лице ее играла отрешенная улыбка. Руки бережно касались фарфоровых изгибов, легко скользили по ним. Света со странным чувством следила за мамиными пальцами. Ей хотелось закричать, чтобы вывести ее из транса. Нагрубить, обидеть – пусть она лучше плачет, чем так улыбается!

Отчим в соседней комнате включил телевизор, и хор из «Обыкновенного чуда» пропел:

 
Займемся обедом, займемся нарядами,
Заполним заботами быт.
Так легче, не так ли?
Так проще, не правда ли?
Не правда ли, меньше болит?
 

Мама кивала задумчиво в такт музыке. Она не вслушивалась в слова. А Света услышала.

И вспомнила недавний разговор с Дроздом. «Как она могла после папы выйти замуж за этого?! – кричала тогда Света. – Как она вообще могла так быстро выйти замуж?!»

Лешка посмотрел на нее очень взрослым взглядом. И сказал то, что она никак не ожидала услышать.

«Ты знаешь, в Англии одно время существовал интересный закон. Вдовцам и вдовам запрещалось создавать новые семьи в течение, кажется, двух лет после смерти супруга. Как ты думаешь, почему?

– Потому что это аморально, – хмуро ответила Света.

– Дело не в морали! Закон защищал их имущество, чтобы из-за скоропалительного брака оно не переходило в руки недостойного человека.

– Ни один нормальный человек не станет так быстро жениться после смерти того, кого он любил!

– Ты ошибаешься. Многие из них очень быстро выходили замуж. Буквально за первого встречного. Причем так поступали именно те, у кого брак был удачным.

– Но почему?!

– Потому что они привыкли быть счастливыми, Света.

Дрозд помолчал, дожидаясь, пока смысл его слов дойдет до нее.

– Тот, кто был несчастен, овдовев, наслаждался свободой. А тот, кто любил супруга, стремился побыстрее найти новую пару. Людям казалось, что так они опять обретут счастье».

…Песня закончилась. Света подошла к полке и принялась расставлять фигурки, зная, что никогда не разобьет ни одну из них.

– Они такие красивые, правда? – Мать со смущенной улыбкой смотрела на нее.

– Очень, – сказала Света. – Очень красивые.

И когда мама вышла из комнаты, даже смогла не расплакаться.

* * *

Почти все время Рыбаков молчал. Это было не враждебное молчание, просто погруженность в себя. Лишь один раз он очнулся от своей задумчивости, когда Света заметила старенький телевизор и вслух удивилась:

– Неужели здесь ловит?

– У меня антенна на крыше, – ответил Олег. – Не такая уж тут глушь. К сожалению.

– Я с трудом нашла к вам дорогу.

– Потому что ехали через Завидово. А можно было с другой стороны – и проще, и быстрее. А в пяти километрах отсюда электричка ходит.

Света мысленно поклялась, что поставит на навигатор другую программу. Или лучше купит бумажную карту.

– У меня один канал настроен: «Культура». – Рыбаков говорил глуховато. – Там неплохие фильмы бывают. Недавно «Золотого теленка» смотрел, новую экранизацию.

– Меньшиков вас не разочаровал? – спросила Света, чтобы поддержать разговор. Рыбаков выглядел немного сонным, ей хотелось его чуть расшевелить.

Рыбаков не просто расшевелился, а вскинулся.

– Меньшиков – отличный актер! – резко ответил он. – Но кто такой актер, вы понимаете? Это сосуд! Его наполняет режиссер. Идеальный актер – это совершенно пустой сосуд, который можно наполнить чем угодно. И когда вы говорите: «ах, удивительно, что такой отличный актер Сидоров так плохо сыграл роль Гамлета», это неверно! Вы должны говорить: ах, как плохо режиссер использовал такого отличного актера Сидорова. Режиссер, понимаете? Это будет справедливо.

Он помолчал и повторил, успокаиваясь:

– Справедливо…

Перед уходом Света не выдержала:

– Олег Иванович, можно один вопрос?

– Один можно, – разрешил Рыбаков.

– Я знаю, вы не любите посторонних в своем доме…

– Не посторонних тоже не люблю. Кроме вас здесь никого и не было. Почти никого.

– Тогда почему вы согласились на эту съемку?

– Потому что за мной был должок Дрозду. А теперь мы с ним квиты.

– Какой должок? – живо спросила Света.

Ей показалось, что в непроницаемых глазах Рыбакова мелькнуло злорадство.

– А это уже второй вопрос.

* * *

– Давай сначала, – сказал Дрозд. – Итак, ты приезжала к Рыбакову, чтобы сфотографировать его для журнала. Несколько дней спустя Олега убили. Причем в точности так, как в его последней пьесе: закололи ножом. Зачем так сложно? Есть масса более простых и верных способов убить человека. Кто-то очень хотел, чтобы его гибель соответствовала тексту.

– А ты читал эту пьесу – «Человек из дома напротив»?

– Сразу же, как только узнал о его смерти. Света, никаких совпадений. Рыбаков адаптировал для театра старый добрый английский детектив.

– Единство места и времени, замкнутый круг подозреваемых?

– Угу.

– А кто жертва? Писатель? Актер?

– Добропорядочный буржуа. Его семья начинает склоки вокруг убитого, выплывают неприглядные детали их жизни.

Света задумалась.

– Где-то я это уже читала…

– Я тоже, причем не один раз. Идея не нова. Только у Рыбакова в силу обстоятельств герои вынуждены несколько часов находиться с трупом в одной комнате. Напряжение нарастает, все приобретает оттенок абсурда, и они начинают обращаться к нему как к живому. Ну и так далее. Местами смешно, местами жутко.

– Но на нашу ситуацию не проецируется никак.

– Абсолютно. Даже за уши ничего не притянешь. – Дрозд машинально подергал себя за мочку уха. – Ладно, поехали дальше. Вчера ты отправилась к актрисе, играющей в спектакле по пьесе Олега, и в ее квартире случайно наткнулась на труп. То есть на манекен, который требовался для репетиции. Он лежал в том положении, которое описано в тексте…