Глава 1

Славный сентябрьский денек заканчивался.

Одышливое красное солнце с треском ломилось к горизонту сквозь кусты ежевики.

Я наблюдала за светилом с непритворным сочувствием: с полчаса назад я точно так же ворочалась в колючих зарослях, пытаясь добраться до склада краденой обуви, который быстро и сноровисто устроил в ежевике Лютик.

Коллекция лишенных пары спортивных башмаков, которую уволок с крыльца дачного домика азартный трехмесячный питбуль, напоминала обувной склад какого-нибудь одноногого пирата. При этом Лютик с поразительным упорством охотился в первую голову на мои собственные кроссовки, тапки и шлепанцы, предпочитая их башмакам всех других членов семьи и наших гостей, которых в данный момент было немало.

На даче отиралась целая толпа народу. Я сама – приятная во всех отношениях девушка Индия Кузнецова, мой брат Казимир, известный в узких кругах широкой общественности как Зяма, наши мамуля и папуля, а также съемочная группа местного телевидения под предводительством Макса Смеловского, друга семьи и моего давнего поклонника. Все мы пытались совмещать приятное с полезным, то есть отдых с работой.

Отдых был пасторальный, деревенский, на нашей фамильной даче в пригородном поселке Бурково, в условиях, приближенных к спартанским: туалет во дворе, душ под садовой лейкой, а горячая пища с маломощной электрической плитки, которая насмерть перегорела, едва дебютировав в роли ротной военно-полевой кухни.

– Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! – выругался папуля, добровольно вызвавшийся быть кашеваром.

Досадуя, он с размаху шваркнул несчастный агрегат оземь примерно так, как это делают с пойманными черепахами горные орлы, после чего объявил коммунистический субботник под актуальным девизом: «Кто не работает, тот не ест!»

Папуля – полковник в отставке, спорить с ним – себе дороже, да и кушать очень хотелось, так что мы всем табором кротко и безропотно собирали в сухом речном русле крупные булыжники, копали глину, складывали очаг и устанавливали над ним примитивное подвесное устройство для не менее примитивного котелка. Убитая электроплитка полетела в помойку, стихийно образовавшуюся под откосом крутого берега речки Бурки, пересохшей еще в начале прошлого века. От водной артерии остались только смутные воспоминания аксакалов, да еще название поселка, великодушно поименованного в ее честь.

Сложив очаг, мы еще долго таскали и рубили дрова для костра, а потом по жребию выбирали дежурного кострового, которым волей судьбы стал Зяма.

Со стороны фортуны это было сущее свинство по отношению как к самому Зяме, так и ко всем остальным! Будучи дизайнером по интерьеру, братец привык обустраивать исключительно замкнутые пространства. В отсутствие крыши над головой и четырех стен он теряется и делается беспомощен, как ребенок.

– Спички – детям не игрушка! – со вздохом резюмировал папуля, когда неловкий Зяма в тщетной попытке запалить сложенные кособокой горкой дрова обжег себе палец.

Зяма сунул обожженный палец в рот и сделался чрезвычайно похож на обиженного мальчика младшего ясельного возраста. Сходство портила только художественно выбритая щетина, хитрыми загогулинами распространяющаяся по щекам и подбородку на диво рослого младенца.

Папуля забрал у своего бородатого дитяти спички и сам попытался разжечь костер, пользуясь газетой, после долгих поисков обнаруженной в кармашке на двери дощатого сортира. Никакой другой бумаги на даче, увы, не нашлось. Учитывая наличие в семье живого и действующего писателя, ее отсутствие выглядело по меньшей мере странно. Впрочем, с недавних пор наша писательница освоила ноутбук. Полезная машинка, но абсолютно не пригодная для разведения костра!

– Давай, Боря, покажи им, как надо! – подбодрила тихо чертыхающегося папулю супруга.

Она была в полном восторге от массового выезда на природу, и ничто не могло испортить ей настроения.

– Пусть из искры возгорится пламя! – торжественно призвала мамуля, взмахнув руками, как дирижер.

Папуля чиркнул спичкой, и благополучно возгоревшаяся серная головка огненным метеоритом отлетела в сторону, приземлившись точно на волосатую ногу Макса, который как раз пытался в очередной раз сказать мне о своих чувствах и выбрал для этого песенный жанр:

– И бу-удем жить мы, страстью сгора-ая! – завывал Макс, безжалостно терзая расстроенную гитару и мои уши.

Пылающий болид пришелся строго по тексту, и фальшивое пение мгновенно превратилось в исполненный подлинного чувства вой, живо заинтересовавший Лютика. Питбуль прискакал от гамака, вблизи которого сидел, подстерегая момент падения с ноги оператора Саши пляжного шлепанца, и составил дуэт с голосящим Максом. То есть поначалу Лютик помалкивал, но когда приплясывающий на одной ноге Смеловский отдавил ему лапу, щенок тоже взвыл. Папуля начал извиняться, мамуля – громогласно жалеть обожженного Максика, Зяма побежал в дом за аптечкой, девочка Аня из съемочной группы кинулась утешать визжащего Лютика, а неблагодарный щенок цапнул ее за палец. Зяма, не нашедший аптечки в доме, побежал за ней в машину и по дороге наступил на спящую кошку, которая тоже присоединила свой голос к общему ору, перегревшаяся на солнце машина не признала хозяина и сдуру заревела противоугонной сигнализацией, в чужом дворе зашлась истерическим лаем сторожевая собака… Атмосфера военно-полевого дурдома крепчала.

– Пойду-ка я прогуляюсь! – пробормотала я, отступая за калитку.

Обошла надрывающийся криком семейный «Форд» и зашагала по единственной улочке поселка, торопясь уйти подальше от шумного сборища умалишенных, в которое превратилась милая компания на нашей даче.

С момента появления Буркова на географических картах население его до самого последнего времени прирастало крайне медленно, но пару лет назад в поселке появился первый «новорусский» особняк – загородный дом банкира Ивана Сергеевича Суржикова. Уставший от городской суеты банкир решил угнездиться на лоне природы, для чего выстроил на окраине Буркова скромный трехэтажный домик, протянул к нему газ, телефон, асфальтированную дорогу и даже поставил у своего двора банкомат, который пришлось оберегать от темных аборигенов. Местные граждане решили, что любитель комфорта Суржиков завел у себя автомат с газировкой, и по ночам лезли к банкиру с бидонами, надеясь надоить из банкомата бесплатного ситро. Тогда Иван Сергеевич поставил у ворот охранника, очертаниями и крепостью лобовой брони очень похожего на подопечный банкомат. После этого банкир почувствовал себя в сельской местности вполне комфортно и начал принимать гостей.

Гости Суржикова, сплошь люди состоятельные, быстро проникались прелестью деревенского житья-бытья и завистью к банкиру. Осмотревшись, они начинали живо интересоваться ценами на землю в Буркове и скупать ветхие домишки с видом на далекие поля и близкий лес. За год-другой население поселка стало смешанным, «новые русские» соседствовали с русскими старыми, белокаменные и краснокирпичные особняки чередовались с ветхими саманными хатами, так что единственная улица поселка стала напоминать ожерелье, в котором жемчужные зерна перемежаются глиняными бусинами.

Однако в целом ситуация была уравновешенная. Пришлым богачам нужны были рабочие руки, а местные жители с удовольствием нанимались в садовники, дворники, горничные и кухарки. В Бурково пришла экономическая стабильность, и даже знаменитый банкомат все чаще востребовался старожилами по прямому назначению, а не как халявная автоматическая поилка.

В лиловый закатный час я брела по улице, лениво поглядывая по сторонам в поисках скамейки, где можно было бы присесть без риска быть согнанной с места строгим охранником или вредной бабкой с кулечком семечек. Подходящая лавочка нашлась под забором нового дома, с хозяевами которого я еще не была знакома. В двухэтажный особняк из итальянского кирпича, украшенный балконами и башенками, жильцы въехали совсем недавно.

Приглянувшаяся мне лавочка была очень уютно расположена в нише высокой кирпичной ограды. С двух сторон ее укрывали зеленые стены какой-то вьющейся и бурно цветущей растительности, сверху нависал выступ балкона. Я с удовольствием устроилась в этой ложе с видом на увенчанный стогом коровник: на другой стороне улицы белели свежей известью кривые стены дома тетки Маруси, местной скотовладелицы.

Она держит корову и небольшое стадо коз, снабжая молоком и старожилов, и новых обитателей Буркова. Парное молочко уважают все, Маруся неплохо зарабатывает и копит деньги на новый дом – такой, чтобы не стыдно было перед богатыми соседями.

Представив, какой роскошный беломраморный коровник на дюжину рогатых персон она построит при своем будущем дворце, я улыбнулась и закрыла глаза. Солнце спряталось, фиолетовая ноздреватая тьма сладко пахла субтропическими цветами с легкой примесью ароматов крупного и мелкого рогатого скота. Многотрудный долгий день меня утомил, и я чувствовала, что вот-вот усну.

– Куды тя несет, дурында! – бешено завопила невидимая в темноте тетка Маруся, помешав мне погрузиться в сладкую дрему. – Куды прешься, трицератопсиха?!

Я широко открыла глаза. Трицератопс – это такой страхолюдный динозавр с огромными рогами, я видела его в кино и крепко запомнила. На кого это орет гневливая Маруся? Не завела же она, в самом деле, в своем полезном зверинце вымершего ящера?

В ответ на мой немой вопрос и ругань Маруси раздался низкий укоризненный вой:

– Му-у-у!

Определенно, трицератопсихой скотовладелица обозвала свою корову Нюсю.

Не успела я посмеяться над тем, какие мудреные ругательства выучили местные бабки с наступлением на Бурково цивилизации, как снова была испугана громким криком. На сей раз орали у меня над головой.

– Паха! Пашенька! – зайцем заверещал в ночи ненормально высокий мужской голос.

Похоже, на балкон, нависающий над моей укромной лавочкой, вышел нежный юноша.

– Где ты, Паха? Вернись! Пашенька! Паха! – без устали призывал он визгливым голосом на грани истерики.

– Вот вам и цивилизация! – пробормотала я.

До нашествия богатеньких избалованных горожан в Буркове и слыхом не слыхали об однополой любви, а теперь – вот, пожалуйста! Какой-то нервный педик на балконе заламывает руки и громогласно рыдает по покинувшему его Пашеньке!

– Поля, успокойся! – произнес усталый женский голос.

– Поля – это Полина? – машинально задалась вопросом я, подняв глаза к кирпичному потолку.

– Поля, вернись в комнату и закрой балконную дверь, ты напустишь в дом комаров! – в женском голосе стремительно нарастало раздражение. – Поль, я кому сказала? Живо вернись в дом!

– Поля – это Поль? Значит, все-таки педик, – с сожалением констатировала я.

Падение нравов в пасторальном Буркове мне не нравилось.

Поля-Поль, видимо, послушался приказа и вернулся в дом. Наверху громко хлопнула дверь, и сразу послышался шум другого рода: с характерным звуком посыпались на пол осколки стекла.

– Идиот! Ты разбил дверь! – взъярилась женщина. – Я заплатила за витражное стекло триста баксов!

– Это были не твои баксы! – мрачно огрызнулся Поль.

– Конечно-конечно! Это твои баксы! – еще громче закричала женщина. – Но я, если ты забыл, твоя опекунша! И пока тебе не стукнет восемнадцать, всеми деньгами распоряжаюсь только я одна!

– Тебе осталось царствовать один год, три месяца и восемнадцать дней! – без запинки ответил Поль.

– Да пошел ты! Придурок!

В глубине дома снова хлопнула дверь. Я прислушалась, не разлетится ли на куски еще одно витражное стекло стоимостью в триста американских долларов? Вроде нет.

– Стерва! – выругался Поль.

Я услышала хруст стекла под его ногами, а потом снова зазвучали жалобные призывы:

– Паха! Паха, ну, где ты? Свободы захотел, дурачок? Вернись! Ты же пропадешь без меня, Пашенька! Ты погибнешь!

Я не выношу страданий беспомощных существ, и мне стало жалко бедного «голубого».

– Эй, на балконе! – позвала я, выступив из ниши на дорогу. – Что у вас случилось? Может, помощь нужна?

– Вы кто? – испугался юноша.

Я плохо его видела. В комнате за разбитой стеклянной дверью горела лампа, но она светила Полю в спину. Я разглядела только острые плечи и растрепанную голову на тонкой шее. Ну, точно, педик! Волосы длиннее, чем у меня!

– Меня зовут Инна Кузнецова, наша дача на краю поселка, у самой опушки! – ответила я.

– Возле леса? – чему-то обрадовался Поль. – Там, где овраг и лопуховая поляна?

Травяные заросли вблизи нашей дачи, действительно, необыкновенные. Лопухи размером с пальмовый лист и хвощи, смахивающие на елки! Папуля все собирается скосить эти зеленые джунгли, но бабуля ему не позволяет. Она сорок лет преподавала школьникам биологию и привыкла внушать окружающим почтение к живой природе во всех ее проявлениях.

– Есть лопуховая поляна, – подтвердила я.

– Послушайте, а вы не могли бы сходить со мной туда? – робко попросил Поль. – Понимаете, у меня Паха пропал! Я думаю, он как раз в лопухи подался, я ведь его когда-то именно там поймал.