Елена Кралькина

Немчиновы

Часть I

Беспокойное лето

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

(На них основано от века,

По воле Бога самого,

Самостоянье человека,

Залог величия его.)

А.С. Пушкин

 "Que suis-je pour elle?" ["Что я для нее?"], – подумал я (бог знает почему) по-французски.

И.С. Тургенев

Париж. Виталий Петрович

Наступил вечер, впереди – бесконечная, бессонная ночь, тишина, одиночество, мысли и воспоминания, и еще непрекращающаяся боль в сердце. Сердце болит, но еще сильнее болит душа. В какие-то моменты кажется, что боль ушла, потом она начинает нарастать до тех пор, пока не сделается нестерпимой, потом наступает облегчение.

Месяц назад у меня погибли старший сын Серж и невестка Луиз. Первые дни до похорон я как-то держался. Наверное, тогда я еще не мог полностью осознать, что потерял сына. Мой внук Мишель не отходил от меня ни на минуту, он все время держал меня за руку. Он даже спал со мной в одной комнате. Впрочем, это было нужно не только ему, но и мне. Все мои чувства притупились, внутри жила одна, заполняющая всего меня, боль. Как-то продолжать жить я мог, только если рядом со мной был мой дорогой плюшевый медвежонок. Наконец из России прилетел мой младший сын Вадим. Я посмотрел на его черное от горя лицо и тогда по-настоящему осознал, что трагедия действительно произошла: Серж и Луиз мертвы. На похоронах мне стало плохо. Старый друг – врач Огюст – хотел отвезти меня в госпиталь, но я категорически отказался. Если мне суждено уйти вслед за Сержем, пусть это произойдет в доме, в котором я прожил свою долгую жизнь, в моей старой спальне, которая хранит воспоминания о самых счастливых и самых несчастных днях моей жизни. Я настоял на том, чтобы остаться дома. Меня пытались навещать друзья, но Огюст категорически запретил мне общение с посторонними. Дома со мной только Вадим и Мишель, мне нужно чувствовать, что сын и внук рядом. Уже прошел месяц, как Серж оставил нас, но на душе все так же темно, все та же боль пронизывает меня насквозь. С радостью и грустью я вижу, что Мишель начинает приходить в себя. Он перезванивается с друзьями, играет на компьютере, иногда даже смеется. Вадим, как всегда, погружен в себя. Но в последние дни и он немного оживился, ходит в свое архитектурное бюро, звонит в Россию. Видимо, от горя его отвлекают дела. А мне ночь за ночью не дают покоя воспоминания. Говорят, что Бог дает человеку только те испытания, которые он может перенести. В моем случае Господь, видимо, сильно переоценил меня. Вся моя жизнь – череда бесценных подарков небес и сокрушавших меня потерь.

Я родился в состоятельной семье русских эмигрантов. Мой отец женился, будучи уже в солидном возрасте. Я стал долгожданным ребенком, все свое свободное время отец проводил со мной. Мама была рядом, как мне кажется, всегда. В детстве и юности я, конечно, не осознавал, насколько сильно люблю родителей, насколько сильно привязан к ним, насколько сильно они нужны мне. Осознал я это только тогда, когда в одночасье потерял отца. Мама не смогла пережить смерть любимого мужа и быстро ушла вслед за ним. Не знаю, как бы я пережил смерть родителей, если бы рядом со мной не было моей жены, моей Люси. Она была лучом света, осветившим мою жизнь. Красивая, веселая, добрая и самоотверженная. Мы прожили вместе почти десять лет и ни разу не поссорились. Наши друзья – французы часто спрашивали, как нам удается сохранять свежесть чувств. Люси смеялась, она говорила, что мы нужны друг другу как воздух, а разве человек может не дышать? Помнится, Люси восхищалась женой русского дипломата и поэта Грибоедова, которая потеряла мужа в весьма юном возрасте, но осталась верна ему до самой смерти. Разве мог я тогда предположить, что очень скоро вспомню Нину Чавчавадзе, ее эпитафию на могиле мужа и мысленно скажу своей Люси: «Но зачем же моя любовь пережила тебя?» У Люси было больное сердце, и она скоропостижно умерла, когда Вадиму не исполнилось еще и двух лет. Я остался один, на руках у меня было двое детей. Я не знал, что делать, но Бог был милосерден, друзья нашли прекрасную няню для детей. Мадлен и ее муж Жан-Пьер не только вырастили моих сыновей, но и стали поддержкой мне. Конечно, физиология иногда брала свое, и время от времени я нуждался в женщинах, но я ни разу не привел чужую женщину в наш с Люси дом.

После смерти Люси вся моя жизнь сосредоточилась на сыновьях. Они росли хорошими ребятами. Серж стал историком, увлекся историей древних цивилизаций. Я радовался, что он нашел жену, которая разделяла с ним его увлечения. Я был бесконечно рад, когда Луиз подарила мне внука – Мишеля. В нем на старости лет я нашел свое счастье. Мишель любит меня, он с удовольствием оставался со мной, когда его родители отправлялись в неизведанные края в поисках древностей. Серж и Луиз жили счастливо, но… недолго и умерли в один день… Так зачем же моя любовь пережила вас, любимые мои дети?

Мой младший сын Вадим пошел в мать. Люси была талантливым дизайнером, а Вадим стал талантливым архитектором. Вадим рос очень застенчивым мальчиком, и я очень боялся, что застенчивость помешает ему стать хорошим профессионалом. Я очень удивился, когда организованное сыном архитектурное бюро быстро приобрело известность и пошло в гору. У Вадима оказалась прекрасная деловая хватка, унаследованная, по-видимому, от моего отца. В бизнесе Вадиму везло, не повезло ему в любви. Когда Вадим познакомил меня с Жаклин, было уже поздно, я понял, что сын безнадежно влюблен в женщину, которая просто не понимает, что такое любовь. Несчастье не заставило себя ждать. Сын застал Жаклин с любовником. С детства Вадим не отличался большой коммуникабельностью, а после разрыва с Жаклин совсем ушел в себя. С тех пор его занимает только работа. Я старался вернуть Вадима к жизни, но получилось это у меня топорно. После того как я сделал несколько слишком настойчивых попыток познакомить сына с интересными, с моей точки зрения, женщинами, он отгородился от меня стеной до небес и уехал в Россию восстанавливать усадьбу прапрадеда. Сейчас мое самое большое желание – вернуть душевную близость с сыном. Мне надо достучаться до его сердца, я должен, должен разрушить стену, разделяющую нас. Вопрос, как это сделать?

Ночь за ночью не дают мне покоя и мысли, как Вадим и Мишель будут жить без меня. С сердцем у меня проблемы давно. Огюст, конечно, говорит, что у меня диагноз, а не приговор, но уверенности в завтрашнем дне у меня нет. Сколько я еще протяну? Если я уйду вслед за Сержем, с кем тогда останется Мишель? Что делать, что предпринять? Настоять на том, чтобы Вадим вернулся в Париж и взял на себя заботу о Мишеле? Вадим согласится, он не может не согласиться. Но он так увлечен своей архитектурой, своими планами отстроить город Сосновск в России, где когда-то жили наши предки. Имею ли я право лишить Вадима дела его жизни? Отправить Мишеля с Вадимом? Наверное, это было бы правильно. Я знаю, что мои отец и дед были бы рады, если бы мы, Немчиновы, вернулись в свое родовое имение. Но что делать мне? Я не могу остаться один. Один я умру. Вадим и Мишель нужны мне как воздух. Готов ли я уехать из этого дома, от хорошо понятной и отлаженной жизни в неизвестность – не знаю. Надо думать, думать… Огюст настаивает, чтобы я пил снотворное. Но я не могу себе этого позволить. Мне кажется, что если я хоть на минуту забуду о любимом сыне, Серже, то предам его.

Утром в моей жизни наступил перелом. Огюст допустил ко мне Жан-Клода, моего хорошего знакомого, занимающего солидное положение в полиции. Жан-Клод долго выспрашивал меня о моем самочувствии, но я сразу понял, что он приехал не просто поговорить о моем здоровье и погоде, его привело ко мне что-то очень важное. Я попросил Жан-Клода перейти прямо к делу. Жан-Клод долго не мог найти нужные слова, а потом просто огорошил меня известием о том, что Серж разбился не случайно. Тормозные шланги у его машины были с явным дефектом. Теоретически это мог быть брак производителя, но крайне маловероятно. Кто-то специально повредил тормоза и обрек сына на неминуемую смерть. Я удивился сам себе, но в тот момент, когда я услышал страшную весть, моя жизнь наполнилась смыслом. Я не могу позволить себе умереть, пока не найду убийцу сына. Я попросил Жан-Клода дать мне немного времени. Мне необходимо собраться с мыслями и продумать основные направления расследования. Я хочу принять в нем самое непосредственное участие. Жан-Клод отнесся к моей просьбе с пониманием.

Ночью я попытался серьезно поговорить с Вадимом. Я рассказал ему о результатах экспертизы состояния автомобиля Сержа. Удивительно, но мне показалось, что Вадим внутренне ожидал чего-то подобного. Я заволновался. Неужели я чего-то не знаю о моем старшем сыне? Я начал расспросы, мне нужно опереться хоть на какие-то факты. Вадим задумался и тоже попросил дать ему время подумать.

Иногда мне казалось, что Вадим и Серж немного стыдятся нашего отнюдь не скромного финансового положения, принадлежности к лучшим домам Французской Республики, принадлежности, которую мы получили благодаря не только нашему состоянию, но и дворянскому происхождению. Мои мальчики хотят добиться всего в жизни сами. Я подозреваю, что они не посвящали меня в некоторые детали своей деловой жизни. В одном я абсолютно уверен: Серж не мог сделать ничего постыдного, ничего плохого.

Поздним вечером, когда Мишель уже пошел спать, Вадим пришел ко мне в кабинет.

– Папа, мне нужно рассказать тебе некоторые вещи о Серже, которых ты не знаешь. Следствие обязательно обнаружит их, поэтому будет лучше, если расскажу тебе о них я. Примерно за месяц до гибели Серж позвонил мне, он был в панике. Ты знаешь, Серж задумал организовать несколько экспедиций по следам древних цивилизаций, но Луиз не позволяла ему вкладывать слишком много своих денег в эти проекты. Она была трезвой женщиной. Так вот, не посоветовавшись ни с кем, Серж вложил деньги в какое-то сомнительное предприятие. Оно сулило очень большие дивиденды. Свободных денег у Сержа не было, поэтому он взял большой кредит в банке под залог дома. Несколько месяцев Серж получал доход, а потом предприятие исчезло, растворилось в воздухе, а кредит надо было возвращать.

Я потерял дар речи. Неужели моего сына убили из-за денег, которые я нашел бы для него без труда? Конечно, поругал бы Сержа, но я никогда не был слишком суров с сыновьями.

– Почему, почему Серж не обратился ко мне? Разве я был ему плохим отцом? Разве я был плохим отцом тебе? Почему ты сразу же не перезвонил мне? Неужели ты не понимаешь, что Сержа можно было бы спасти.

– Папа, не сердись. Я нашел деньги для Сержа, и он должен был полностью погасить кредит. Я дал ему деньги только с таким условием.

– Надеюсь, ты не ограбил банк и не связался с русской мафией.

– Нет, папа, напрасно ты иронизируешь. Тебе вредно волноваться, и, если бы я не был уверен, что ты все равно все узнаешь, я бы никогда ничего тебе не рассказал. Папа, я взял деньги в долг у Анатоля Батищева под залог моей строительной фирмы. В Сосновске очень довольны коттеджным поселком, который я построил. Я неплохо заработал. Скоро начнет строиться вторая очередь коттеджей, объявлен конкурс на проект нового микрорайона. Я обязательно выиграю конкурс, я заработаю достаточно денег, чтобы выкупить фирму. Не волнуйся, деньги я заработаю.

– Деньги ты всегда можешь взять у меня, у твоего отца, у которого, если и есть радость в жизни – так это только ты и Мишель.

– Папа, прости, но я хочу зарабатывать деньги сам. В конце концов, я уже мужчина. Обещаю тебе, что, если положение будет безвыходным, я попрошу деньги у тебя. Но мы отклонились от темы. Проблемы с деньгами у Сержа были, но мы их решили, поэтому убивать его из-за денег вроде бы резона не было. Ни о каких угрозах или финансовых требованиях он мне не говорил. Насколько я знаю, любовницы у Сержа не было, поэтому любовная версия тоже отпадает. У меня есть еще одна версия, но она фантастичная. Ты несколько раз укорял Сержа, что он по профессии историк, но совершенно не интересуется историей нашего рода. Ты настаивал, чтобы он поискал в России наследников какого-то внебрачного сына прапрадеда, которому тот что-то оставил в наследство. Вот я и думаю, вдруг Серж занялся поисками и кого-то нашел или просто рассказал о наследстве кому-то, когда приезжал ко мне в Россию. Ну а потом что-то пошло не так, как он думал, ты же знаешь, каким доверчивым был Серж.

– Вадим, Серж не знал ничего особенного о наследстве. Твой прапрадед был неглупым человеком. Он оставил завещание у своего поверенного, но там написано, что соискатель наследства должен представить не только доказательства родства с его внебрачным сыном, но и артефакты. Однако в завещании не называется ни имя внебрачного сына, ни что это за артефакты. Эти сведения старый граф завещал хранить у нас в семье старшему в роду. Я никогда никому об этом не говорил. Документ лежит у меня в сейфе. Пожалуй, пора тебе с ним ознакомиться. Документ рукописный. Некоторые места трудно разобрать, да и наши знания русского языка далеки от совершенства, поэтому еще мой отец перевел документ на французский. Тебе нужно его прочитать. Думаю, ты скоро вернешься в Сосновск. Может быть, ты случайно узнаешь что-нибудь, что прольет свет на судьбу наследника. Через четыре года исполнится сто лет со дня смерти старого графа. Согласно завещанию, если за сто лет мы не найдем наследника, невостребованная часть наследства должна отойти нам. Мне бы не хотелось, чтобы это произошло. Единственное, о чем прошу, о чем умоляю, Вадим, – будь осторожен.

– Папа, я уеду в Сосновск, только если буду уверен, что ты выздоровел. Если ты будешь болеть, кто будет следить за Мишелем?

– Вадим, я все обдумал. Мишеля ты должен взять с собой. Это твой долг перед памятью брата. Я чувствую себя вполне удовлетворительно. Мой долг – расследовать смерть Сержа, и я его выполню, если, конечно, Господь даст мне на это силы. Любое расследование сопряжено с опасностью, я смертельно боюсь за Мишеля. Я не верю, что убийство Сержа связано с наследством, мне кажется, что в России ему будет безопаснее.

– Папа, я не могу, я не знаю, как себя вести с Мишелем. Мы месяц прожили с ним в одном доме и ни разу не поговорили. Потом я не уверен, что в Сосновске безопасно. У меня очень странные чувства. Там, в имении, я чувствую себя дома, я чувствую, что нахожусь в том месте, где должен быть, но иногда мне кажется, что где-то что-то не так. Ничего плохого не происходит, но иногда мне страшно. Я даже картину нарисовал, где все в природе дышит опасностью. Умом я понимаю, что мне ничто не угрожает, во всяком случае, пока я не подготовил новый проект, но иррационально… – мне бывает не по себе.

– Ты опять рисуешь?

– Да, папа, Жаклин мне отвратительна, я почти забыл ее, поэтому вернулся к старым занятиям и вполне способен получать от жизни радости, которые нужны мне.

– Которые нужны тебе, а не мне. Я тебя правильно понял?

– Папа, не будем ссориться, я сказал, что сказал.

– Хорошо, вернемся к Мишелю. Думаю, завтра или послезавтра вы должны уехать. Расследование не ждет, я и так провалялся слишком долго. Я уже предупредил Мадлен и Жан-Пьера. Когда умерла твоя мать, Сержу было семь лет, а тебе еще не исполнилось два года. Ты думаешь, я знал, что с вами делать? К тому же у меня тогда рассудок помутился от горя.

– Мне всегда казалось, что ты все твердо знаешь.

– Не будь дураком. Я часто понятия не имел, что делать и слишком часто ошибался. Наши отношения – яркий тому пример. Но вернемся к Мишелю. Я все продумал. На лето тебе надо нанять учителей для племянника по русскому языку и математике. Мишеля надо подготовить к русской школе, кто знает, какие у них там требования. Желательно, чтобы учителя жили в имении, ты можешь доплатить им, чтобы они целый день присматривали за ребенком. К тому же у тебя есть Мадлен.

– Ты хочешь, чтобы Мишель ходил в русскую школу? Ты хочешь отправить его в Сосновск так надолго? Учителя сведут меня с ума. Мне нужен покой, чтобы хорошо работать.

– У тебя огромный дом, там всегда можно найти уединенное место. Звони Игорю, чтобы он начал поиск учителей. Чем быстрее он их найдет, тем легче и спокойнее тебе будет.

– Папа, хорошо, я сделаю все так, как ты хочешь, главное, чтобы это не стало еще одной нашей общей большой ошибкой.

Вадим пожелал мне спокойной ночи и ушел. Я прекрасно понимал его опасения. Он еще не понял, что жизнь всегда посылает нам то, что на самом деле нам нужнее всего.

Вадим и Мишель уехали. Мишель был очень испуган и едва сдерживал слезы. Я даже засомневался, правильно ли делаю, что отсылаю его от себя. Пришлось напомнить себе, что меня ждет расследование. Примерно через час после того, как я распрощался с близкими, ко мне приехал Жан-Клод. Я передал ему всю информацию, которую мне рассказал Вадим. Жан-Клод взял на себя версию о финансовых проблемах Сержа. Я пообещал опросить всех друзей и знакомых Сержа, может быть, кто-то заметил что-то необычное в его поведении перед смертью и всплывет еще какая-нибудь версия, о которой мы не подозреваем. Жан-Клод пообещал выделить мне помощника. Версия с наследством показалась ему фантастичной, так же, как и нам с Вадимом, но ее тоже следовало отработать. Жан-Клод вспомнил, что во французском отделении Интерпола сейчас работает один очень способный русский, который родом вроде как из Сосновска. Жан-Клод обещал это уточнить. Кандидатура русского показалась мне удачной. Я заверил Жан-Клода, что готов финансировать поиск русского следа сам.

Сосновск. Валентина

Учебный год наконец-то подошел к концу. Остался только выпускной, и еще одно поколение жертв ЕГЭ должно уйти из школы в большую жизнь. Я, Валентина Васильевна Левашова, маленькая женщина 28 лет с заурядной внешностью, преподаю в школе математику и физику. Надо сказать, что делаю я это по зову сердца. Я действительно люблю свои предметы и стараюсь увлечь ребят романтикой научного поиска. Я вдохновенно рассказываю ребятам об Архимеде, Галилее, Ломоносове, Эйнштейне, пытаюсь донести до них красоту величественного здания Науки, которое построено усилиями гениев и многих неизвестных, но, тем не менее, замечательных ученых. Случается, я увлекаюсь и воспаряю к невиданным высотам, откуда больно падаю, подстреленная выпущенными из рогатки бумажными шариками или гомерическим смехом рассматривающих порнуху учеников. Душевную радость и удовлетворение я получаю только на занятиях своего физико-математического кружка, который посещают личности, считающиеся окружающими ненормальными. Мы вместе решаем интересные задачки, не просто решаем, а наслаждаемся поиском решений, пытаемся найти и находим проявление фундаментальных физических законов в окружающем нас мире. Конечно, «ненормальных» личностей мало, но ради них стоит жить и работать. Звучит несколько пафосно, но таков уж наш Век. Все хорошее принято высмеивать, а плохим – гордиться.