Ближе к вечеру того же дня Олег, уступив давлению лингвистического сообщества, отправился вместе с Лизой и Нестором на хутор к бабе Нюре, чтобы та сняла с него наведённую Орловым порчу.
– Давайте подброшу! – предложил им «злой колдун». – Всё одно – домой еду.
– A обратно он как вернётся – пешком, что ли? – ответил ему Володя. – Нет уж, лучше я сам!
– Ну-ну, давай, отрабатывай свой контракт!
– Ты только не вздумай там выступать со своими комсомольскими лозунгами! – предупредила Олега его невеста. – Я сама буду за тебя говорить. Хотя тут и говорить нечего – на тебя и так без слёз не взглянешь.
– Да ты не робей! – ободрил Олега Володя. – Не съест она тебя – пошепчет и травками какими-нибудь помашет. Она мне в том году грыжу заговаривала – и, знаешь, помогло! A то одно время так скрутило – думал, всё, придётся под нож ложиться. Только больница-то наша районная совсем на ладан дышит. …Так что ты давай, привыкай! Если так дело пойдёт, скоро все у бабок лечиться будем.
Володя ушёл заводить и прогревать машину, а жених с невестой ненадолго остались наедине.
– Как-то подозрительно быстро ты согласился, – заметила Лиза. – Тебя словно подменили с тех пор, как мы сюда приехали. A бабушку ты не бойся – мы с нею уже встречались, я тебе рассказывала. Не так страшен чёрт, как его малюют.
– Да я не её боюсь. Я себя начинаю бояться, – признался Олег.
– Ну точно подменили! Ты с чего вдруг стал таким мнительным?
– Да станешь тут с некоторыми… Хотя дело не в Орлове. Помнишь, я говорил тебе про девушку, которая покончила с собой от несчастной любви? Так вот – она мне приснилась прямо в первую ночь.
– Ну и что тут странного? – спросила Лиза. – С вечера услышал историю, а ночью увидел во сне. Такое бывает.
– A странно то, что я именно её увидел во сне, – как будто встречался с нею раньше. Мне потом медсестрички в больнице показали фотокарточку – она ведь фельдшером там работала. Ну ладно, цвет глаз и волос я просто угадал – тут много таких, синеглазых и белокурых. Но я же лицо её узнал!
– Так, может, ты её видел на тех фотографиях? Ты их как раз перед сном рассматривал. Просто скользнул взглядом, даже не запомнив толком, – а ночью оно само вспомнилось.
– Да в том-то и дело, что нет её там! Я уже всё заново пересмотрел, как только вернулся сегодня. Ничего похожего.
– Да, странно это, – согласилась Лиза. – Какая-та мистика, загадка.
– И не говори! Прямо как в той песне: «Что-то с памятью моей стало – всё, что было не со мной, помню». A что со мною было, – как раз не могу вспомнить. Мне тут Нестор Владимирович дал свои записи послушать – как ни старался, ничего в голову не приходит.
– A тебе спать надо больше и крепче, а не бродить по ночам как неприкаянному! – ответила Лиза своему жениху. – Между прочим, с тобой это ещё в городе началось. Вечно уходишь куда-то от меня, всё тебе не спится… A может, ты меня разлюбил?
– Ну что ты такое говоришь, Лизунчик?! Просто бессонница у меня, нервы шалят.
– Так это и есть твой женишок? – ехидно спросила Лизу баба Нюра. – Уж нашла – так нашла, под стать себе – калечного да убогого! A ещё Авдотьин правнучек! Вот ведь до чего людей городская жизнь доводит!
– Да нет же, Анна Егоровна! Он совсем не такой. Всегда был бодрый, весёлый, сколько я его знаю. Все четыре года. A как сюда приехал – всё пошло наперекосяк, словно кто-то порчу навёл.
– Ты пойди-ка, погуляй пока! A мы тут вдвоём пошепчемся. Да не бойся, я его не приворожу и на себе силком не женю!
– A вы, бабулечка, оказывается, та ещё шутница! – погрозила пальчиком Лизавета.
Спровадив во двор «незавидную невесту», деревенская ведунья обратилась к незадачливому жениху. Тот стоял в углу её горницы перед старинными образами древнерусского канона, задумавшись о чём-то своём, сокровенном, и при свете лампадки разглядывал тёмный лик идейного страстотерпца, который три с лишним века тому назад тянул свою нарту и хлебал сосновую кашу недалеко от тех мест, где вскоре суждено было оказаться самому Олегу.
– Ну, давай, рассказывай, что за кошка драная промеж вас пробежала!
– A как вы догадались?
– Так поживи с моё – тоже станешь догадливый.
Олег встряхнулся, поправил повязку на голове и подсел поближе к бабе Нюре – ему вдруг захотелось излить всё, что накопилось у него на душе в последние недели:
– Да тут такое дело… Мы с моей невестой познакомились ещё на первом курсе. Я сперва в общежитии жил, а она переехала от родителей к своей бабушке чтобы помогать и ухаживать, да и к университету оттуда ближе: квартира на Петроградской стороне. A потом бабушка умерла, и я перебрался к Лизе чтобы помочь с похоронами и поддержать в первые дни – да так и прижился. Мы с нею пожениться хотели уже в следующем году, когда оба закончим учёбу. A дело так повернулось, что мне после защиты диплома придётся уехать далёко и надолго, в глушь почище этой. A Лизавета – девушка городская, совсем к другой жизни привыкла. Тяжело ей там будет, скучно, тоскливо. Видно, не судьба нам с нею быть вместе. Не хочу я ей жизнь ломать. Вот и не знаю, как ей об этом рассказать.
– Ну, судьба – не судьба, а что на роду написано – то и сбудется, – сказала на это старуха. – Ты лучше сразу ей откройся, а не то потом нарожаете ребят… С кровиночками-то, знаешь, как тяжело расставаться…
– Да откуда же мне знать? Хотя так-то вы правы. Давно надо было всё рассказать, а не морочить зря голову девчонке.
– Что сказать нужно, – это ты верно ладишь, – одобрительно кивнула Анна Егоровна. – Только девка-то уж больно добрая. Даром что ледащая, а тебя жалеть горазда… Может, получится всё обратно на лад повернуть, а?
– Да я бы рад, только… Помните, как в песне поётся: «Дан приказ: ему – на запад, ей – в другую сторону… Уходили комсомольцы на гражданскую войну»?
(«Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай… Если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой», – почему-то добавил он про себя.)
– …Вот и мне приказ, только не на запад, а на восток. Но до «отчего края» оттуда порато далеко, – кстати вспомнил Олег древнее слово поморцев. – Так что со скорой победой вернуться не получится. Но приказ – на то он и есть приказ, даже если не военный…
– Так ты в комсомоле, что ли?
– A то как же?
– Да, нынче без этого дела никак… Вот и Митенька, ангелочек мой рожоный, тоже в комсомоле ходил… Пока его Господь к себе не прибрал… Да так прибрал, что и могилка его незнамо где… Унесла моего Митеньку окаянная вода белая во студёное море-Ладогу… И дороженька туда отсель безвестная… A ты Дунину могилку-то уже навестил?
– Да когда там! Мы же только позавчера приехали. Но я обязательно навещу, может, даже на днях.
– Навести, навести! И меня навести потом – а то больше ведь некому.
Олег расстался с бабой Нюрой в настроении задумчивом и мрачном. Страхуемый снизу Володей (как мы помним, судьба не стала мелочиться и в довесок к щемящей байроновской тоске одарила нашего героя байроновской хромотой), он спустился по лестнице во двор, где его поджидали Лиза и Нестор Владимирович. Профессор бросился к своему парламентёру с надеждой и нетерпением во взгляде:
– Ну что, Олежечек? Объяснился? Договорился?
– Ах, да… – ответил тот рассеянно. – Договорился. Обещал навестить могилу Анны Егоровны на кладбище…
Нестор опешил:
– На каком ещё кладбище?! Она что, умирать собралась?! Нет, так не пойдёт! Мне живой информант нужен! Так что пусть живёт и здравствует – и как можно дольше! Тут же работы не на один год!
– Да это так, планы на будущее… На будущее… На будущее… A пока я обещал на могилу своей прабабки съездить.
– Обязательно съезди! A просьбу мою ты ей передал?
Олег посмотрел на профессора с непониманием:
– Какую просьбу? Ах, да… Извините, Нестор Владимирович. Забыл.
– Как это забыл??? У меня просто нет слов!
– Если честно, – заметила Лиза, – у меня тоже иссяк словарный запас. Пойдём-ка, Олежечек, прогуляемся ненадолго! Мне нужно тебя кое о чём расспросить.
Лиза с Олегом ушли на берег озера, а Нестор Владимирович сразу же выступил на новый штурм своей цитадели:
– Анна Егоровна, добрый вечер! Это снова я, Нестор! Может быть, выглянете на пару слов?
– А-а, явился – не запылился! Ну чего – покрестился уже? Фамилию поменял? Тогда крест покажи! И пачпорт тоже.
– По-моему, она над вами просто издевается, – вставил Володя с лёгким смешком.
– Да не успел я ещё! – ответил Некрышев вредной старухе. – Такие дела в один день не делаются. Но я вам честное слово даю – я вас не обману! A хотите, я вам дров наколю? Крыльцо починю? Козу подою?
Володя с удивлением посмотрел на профессора:
– Так вы же не умеете!
– Ничего, научусь! Невелика наука! …Анна Егоровна, да побойтесь вы Бога! Нельзя же так – я ведь вас по-людски, по-христиански прошу! На коленях умоляю!! Челом бью!!!
– Да хоть хуем об порог! – сердито кивнула профессору баба Нюра. – Надо ж чего придумал – Богом меня стращать! A сам-то жидовянин чернявый!
– Я не жидовянин, хотя никакого предубеждения против еврейского народа не имею. Я по происхождению славянин, просто южный.
– Южный, южный – кобыле сзади нужный! A ну, мотай отседова, а не то я тебе самому пиздюлей навтыкаю! …Ишь ты, взяли моду: всё ходют они и ходют! Помереть спокойно не дадут!
Олег с Лизой присели под деревом на песчаном берегу, спускавшемся к озеру широким пологим пляжем, – а другой берег шхеры вырастал из воды отвесным склоном, словно окружённая рвом крепостная стена. Вдоль прясла этой стены гвардейским строем стоял сосновый лес, а обращённая к озеру скала обнажала древние породы ещё докембрийского возраста. И словно желая придать завершённость пейзажу, небо в тот вечер нарисовало акварелью безмятежный летний закат с алыми облаками на половину горизонта.
– Олежек, а сколько лет этому озеру? – спросила Лиза.
– Думаю, десять-двенадцать тысяч, – ответил ей Олег. – Вон те скалы называют «бараньими лбами» – в них когда-то упёрся ледник, когда двигался отсюда в ту сторону. A случилось это в самом конце валдайского оледенения, если мне память не изменяет… Но ты ведь не об этом хотела меня спросить, верно?
– Хотела… A теперь просто скажу: у меня такое чувство, будто я знаю тебя тоже не одну тысячу лет. A ты помнишь, что сказал мне, когда мы с тобой познакомились?
– Конечно, помню, Лиз!
– Ты мне сказал: «Наверное, это судьба». И я теперь тоже так думаю. Это ведь не просто романтическая увлечённость, привычка или юношеский максимализм. Я и в самом деле тебя люблю.
– A уж как я тебя люблю, Лиз! Мне и подумать страшно, что будет, если мы с тобой расстанемся.
– A почему мы должны расстаться?
– Да потому, что у меня скорее всего не получится зацепиться в Ленинграде, – на то место в аспирантуре другого возьмут. И дело там не только в связях или, как сейчас говорят, в блате. Тот парень не глупее меня, а может, даже умнее и в чём-то талантливее. A в деканате уже давно лежит заявка на распределение в Кемеровскую область. Я-то всё равно поеду, если направят, – у меня выбора нет. Буду работать там, куда Родина призовёт. A вот тебе в тех краях делать совсем нечего. В конце концов, ты не жена декабриста – зачем тебе хоронить молодость в этой глуши? У тебя ведь свои планы на жизнь…
– Мы, вообще-то, до сих пор общие планы на жизнь строили, – напомнила Лиза. – Ты за себя уже всё решил – а за меня решать не нужно. Я за тобою поеду.
– Зачем? – удивился Олег. – Чтобы через месяц соскучиться и обратно в город сбежать?
Лиза положила ему голову на плечо и вздохнула:
– Какой же ты у меня… бараний лоб! Ну сколько раз тебе нужно повторить, чтобы ты наконец меня понял?
– Да ты просто сама всего не понимаешь – это ведь не какая-нибудь экспедиция или командировка на пару недель! Там придётся надолго осесть, может, не на один год и даже не на два. A там ни библиотек, ни музеев, ни архивов. Я-то хотя бы при деле буду – какая-никакая, но работа по специальности. A ты чем будешь время коротать – чулки синие вязать? Ты ведь там занятия для себя не найдёшь, даже в медучилище не устроишься латынь преподавать. Так что и про служение науке, и про аспирантуру придётся забыть.
– Ничего, поступлю в заочную, – спокойно ответила Лиза. – A если не получится, то науке за меня другие послужат. A вот ты вряд ли найдёшь себе другую такую дурочку.
– A ты потом не пожалеешь?
– Может, и пожалею. Но это будет потом.
Примечания:
1. «ЗВЕЗДА ПЛЕНИТЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ» (1975 г.) – кинофильм о судьбе декабристов и их жён режиссёра Владимира Яковлевича Мотыля (1927–2010).
2. «Что-то с памятью моей стало – всё, что было не со мной, помню»: строки из песни «За того парня» (1971 г.) композитора Марка Григорьевича Фрадкина (1914–1990) на стихи Роберта Ивановича Рождественского (1932–1994).
3. «…тёмный лик идейного страстотерпца»: протопоп Аввакум Петров (1620–1682), почитаемый старообрядцами как исповедник и священномученик, в 1653 г. был сослан с женой и детьми в Сибирь, где содержался в острогах Тобольска и Енисейска, а также принимал участие в походах воеводы Афанасия Пашкова в Даурскую землю. В Москву Аввакум вернулся только в 1663 г.
4. «Дан приказ ему на Запад, ей – в другую сторону…» – песня «Прощание» (1935 г.) на стихи Михаила Васильевича Исаковского (1900–1973).
О проекте
О подписке