Отзывы на книги автора «Елена Катишонок»

Буквально с первых слов книга ударила по струнам души, и стала звучать в унисон с ее мотивами. По сюжету автор находит где-то на гаражной распродаже в Америке дневники русской женщины, в которых излагается хроника примерно 5-7 лет ее материнства. Жизнеописание начинается с советского роддома с его соответствующей атмосферой, где героиню Ирину Лакшину именуют не иначе, как старородящей (т.е. ее возраст к этому моменту ориентировочно более 25 лет). Знали бы они тогда, в своих уже далеких 80-х, что все больше и больше женщины будут рожать детей ближе к 40, т.е. старородящими пришлось бы именовать добрую половину, а то и больше прибывающих на роды. Книга написана с теплым юмором, некоторой долей иронии и ничего кроме исключительно положительных эмоций не вызывает. После выписки из роддома Ирина продолжает вести дневник, повествуя о семейных буднях молодой мамы, подмечая достижения, умелки, первые шаги своих двух родившихся друг за другом дочерей. Дети умиляют своей искренностью и непосредственностью, придавая вновь услышанным словам, или уведенным событиям/действиям такой смысл, который в голову взрослому человеку никогда не придет, хотя, возможно, если отбросить все условности, и посмотреть на жизнь глазами ребенка, многое станет гораздо проще. Мы ведь и вправду с возрастом многое усложняем, выискивая какие-то смыслы там, где их нет. Искренность и непосредственность детей Ирины вызывает в душу теплую волну, а жизнеописание советского быта рождает в душе ностальгию о своем советском детстве, когда тебя за руку папа или мама водили в детский сад и ты сам тогда был тем маленьким, искренним, непосредственным существом, которое верило в волшебство, деда Мороза и безапелляционную победу добра над злом.
Книга Елены Катишонок дает возможность вернуться на некоторое время в детство, а это много стоит.

В роддом я поступала в понедельник. На вопрос: «Полных лет?..» с первого раза ответить не смогла. А кто его знает, как отвечать, если именно сегодня одна цифра сменяет другую, но только — после полудня?.. Как и положено старородящей, некоторые нужные вещи забыла дома, другие были взяты напрасно, зато поверх вещей лежал… Нет, не моток ниток со спицами, и не томик доктора Спока. Даже не более современные издания о воспитании и взращивании чад в более широком смысле — они остались дома, а взята с собой была первая часть аксёновской «Московской саги» . В общем, всё вышло почти как у героини книги, Ирины:

Перед тем как отправить в палату, сумку прошмонали будь здоров. Все белье, даже ночные рубашки, Лехе пришлось забрать домой. Книжки и тетрадку разрешили, буду конспектировать Спока [популярная в СССР книга «Ребенок и уход за ним», автор Бенджамен Спок. — Е. К.]. Выдали казенную рубашку размера на Добрыню… как его там, Никитича.

Но до конспектов у нашей «старородящей» так и не дошло: начав с советско-роддомовского бытописания, она так и не смогла остановиться, постепенно перейдя к коротеньким заметкам о том, как растёт дочка Катька. Первые слова, первые шаги, первые памперсы — не то многоразовые, не то и вовсе самодельные… И изматывающие вечные диалоги со свекровью, сводящиеся к «а вот Лёшенька в этом возрасте…»

Справедливости ради стоит отметить, что и собственную родительницу Ирина не жалует: та от воспитания внучки практически самоустраняется, и единственная родная душа, которая помогает молодой маме — это её старенькая бабушка. Муж, конечно, тоже выручает, но он постоянно на работе, и лишь иногда выкраивает время посидеть или погулять с детьми (по ходу действия у Иры и Лёши появляется вторая дочь, Анечка).

Достать одно. Купить другое. Снять на всё лето дачу. Пережить потрясение, когда твой родной детёныш обидел более слабого, потому что хотел «ударить девочку Алиночку по мордочке»… Вернуться к работе, едва оправившись от родов — потому, что зарплаты мужа едва хватает на то, чтобы покупать на базаре свежие продукты. А колготки, колготки в рубчик! Кошмар нашего детства: вечно сползали и болтались в районе коленок, потому что покупались они на вырост, а резинки растягивались ооочень быстро. Лайфхак, подсказанный Ирине подружкой: купить пару чулок, сострочить, вдеть резинку, и — вуаля!..

Описание поисков детских книжек в букинистике особенно растрогало. Ровесники должны помнить, а те кто помоложе — слышать о том, что книги тоже были дефицитом, и получить талончик на хорошее издание, не сдав предварительно гору макулатуры, было маловероятно… А самодельная «Книга Деда Мороза» (простите за спойлер!) обернулась скрытой — или намеренной? — аллюзией к «Письмам Рождественского Деда» Толкиена. Ведь известно, что семейство профессора жило небогато, и первые письма он писал скорее, чтобы оправдать несоответствие подарков ожиданиям детей, чем с намерением написать детскую книжку.

Кстати, очень удивило описание рабочих будней героини. Оказывается, «удалёнка», в отличие от секса, в СССР очень даже существовала! Или нашей героине очень повезло с начальником. Работать дома, периодически показываясь в конторе лишь затем, чтобы отдать готовую работу или получить новое задание? В начале восьмидесятых?.. Фантастика!!! Ирина периодически ворчит, что получила возможность работать дома лишь потому, что руководитель жил на даче по соседству и встретил её на пляже с коляской, но! До наступления локдауна очень немногие мои знакомые имели такую возможность, даже с учетом современных технологий. А некоторые и сейчас ездят в офис, хотя их обязанности вполне позволяют работать в режиме хоум-офиса, но что-то я отвлеклась.

Да, чуть не забыла! В самом начале есть прекрасная сцена с новорожденной Катькой, которая в роддоме проспала завтрак:

Медсестра, которая пришла забирать сытых ангелочков, укоризненно сказала мне: «Что же вы, мамочка, не догадались ее за пятку щипать?»

Когда моя спящая красавица пропустила два кормления подряд, и подошло время третьего — а она всё спит, и я уже готова была разреветься, мне советовали — сменить памперс. Даже если он чистый… Но в 1979 году с этим было туго. Да и в 1985, когда родилась сестрёнка, — тоже. Это я помню уже вполне осознанно.

Признание под занавес: вести такой «детский дневник» я тоже пыталась. Уже дома, и не в тетрадке, а на ноутбуке. Зубы, болячки, первые детские «слова». А потом поймала себя на том, что ухожу от простого фиксирования и начинаю описывать какие-то вещи с расчетом на то, чтобы дочка прочла их, повзрослев. Оправдания своих поступков, какое-то морализаторство. В общем, это оказался не мой жанр, и файл был перенесён в какую-то из самых глубоко упрятанных папок.

Ушла искать его и ностальгировать.

И опять семейная сага.
Состоит из 3 частей:родина, в эмиграции и болезни и конец жизни.
Люблю семейные саги. И Катишонок нравится. Но не смотря на легкий язык, читалась мне эта книга очень тяжело. Вся книга - это будто набор фотокарточек, писем, записей на листочках, которые собрали в книгу. И книга в итоге получилась очень тяжелая, депрессивная. Так и хочется в конце добавить: света в конце туннеля нет и мы все умрем.
И где же Джек,который построил дом? А его нет, нет ему места в этом построенном доме, потому что не себе был построен этот дом.

"– Вот дом… – улыбаясь, начинает женщина.

Мальчик звонко продолжает:

– Который построил Джек!

– А это синица… – Взгляд ее нерешительно останавливается на воробье – сойдет за условную синицу? Но тот стремительно вспархивает с куста: навстречу приближается полная дама с коротконогим бульдогом. Женщины обмениваются приветствиями; мальчуган смотрит, как собака, тяжело переваливаясь, останавливается у куста.

– Вот пес без хвоста, который за шиворот треплет кота! – радуется мальчик.

– Который пугает и ловит синицу, – подхватывает женщина, и они медленно продолжают свой путь и повествование о хозяйстве Джека.

Стихотворение кончается раньше, чем улица, но мальчик внезапно останавливается.

– Бабушка, ты забыла?

– Что, Чижик?

– Ну про Джека! Ты обещала, помнишь?.. Что скажешь, где он? Там ведь про всех, только про Джека ничего не говорится.

Мальчик смотрит очень серьезно.

– Давай подумаем. Может быть, Джек уехал за пшеницей – старая-то кончилась.

– Из-за синицы, да? Потому что она ворует пшеницу?

– Да, пожалуй…

Или надоели вечные склоки в доме, но ребенку такое не объяснишь. Цепная реакция какая-то, голову негде приклонить.

– А дальше? Что случилось с Джеком?

– Джек назвал его Пряничным Домиком. И там…
(...)
…Я когда-нибудь доскажу тебе про Джека. На самом деле в Пряничном Домике не было синицы, зато там поселилась важная тетя со своим братом. И ни кота, ни пса в доме не было. Не было и ленивого пастуха с коровницей, потому что коровы тоже не было – молоко, бублики и бананы они покупали в супермаркете. Так что пастух с коровницей строгою не бранились, зато хозяева… Джек их мирил, но это у него не всегда получалось. И тогда тетя нашла себе другой дом, где жили одни старички. Они не жадничали и разрешили той тете переехать к ним. А брат остался жить один. Он скучал, экономил деньги и выключал свет, а в темноте, сам понимаешь, ему становилось неуютно. Он много болел, и Джек пришел жить к нему. Во дворе на дереве поселился соловей и пел песни. Джек посадил розы и каждую называл по имени. Сам он скучал по старому дому, даже приезжал туда, но цветного окошка не увидел; оно, наверное, разбилось… И тогда Джек придумал сделать книжку. С картинками! В его книжке были только картинки. Ты хочешь знать, как называется? «Дом, который построил я», вот как."

Вот дом, который построил Джек,
Билл или Том, но давно уже.
И я давно живу в этом доме,
Совсем не помня о Джеке и Томе.

(Отрывок из стихотворения Е. А. Катишонок «Дом, который построил ты»)

Все, кто читал не меньше двух романов Елены Александровны Катишонок, могут подтвердить, что писательница в своих книгах в основном сосредотачивает внимание на людях и колесе истории. Где история — там войны, разруха, гонения и иже с ними. Отсюда — портрет человека, попавшего в круговорот исторических событий. Действительно ли Катишонок пишет об одном и том же?

Новый роман Е. А. Катишонок «Джек, который построил дом», казалось бы, снова повествует о семье, находящейся в центре исторических событий. Тем не менее привычная антропоцентричность прозы каждый раз проявляется по-новому. На этот раз главным персонажем романа становится Ян Богорад, которому судьбою выпало провести часть своей жизни в эмиграции. Герой наш, согласно всем известной пословице, старается сделать три главные вещи, характеризующие настоящего мужчину; правда, дом Ян Богорад покупает, а не строит, взамен дерева сажает розы и воспитывает внука любимой гражданской жены, но не имеет родного сына.

В знаменитом детском стихотворении «Дом, который построил Джек», известном русскоязычному читателю благодаря переводу С. Я. Маршака, на первый план в названии выходит дом; за кадром остаётся личность Джека. В названии своего романа Елена Катишонок смещает внимание с дома на самого Джека — они как бы меняются местами, при этом утверждается первенство творца и только потом — результат его деятельности. Эта литературная игра словами, затеянная писательницей намеренно, расставляет смысловые акценты книги.

Внимание к бытовым мелочам, описание уклада жизни семьи и каждого её члена в отдельности, демонстрация музыкальных, вкусовых и пр. предпочтений персонажей романа — всё это позволяет читателю почувствовать свою сопричастность к жизни героев и заподозрить писательницу в том, что проза её если не автобиографична, то биографична точно. Верны ли мои предположения или нет, сказать сложно (хотя небольшое расследование показало, что прообразом Яна Богорада вполне мог стать фотограф Евгений Палагашвили, безвременно ушедший в 2012 году, с которым Елену Катишонок связывали как минимум творческие проекты). Важно другое: писательнице удалось главное — оживить героев; сделать так, чтобы читатель поверил в их реальное существование, а значит, искренне бы сопереживал им.

Помнишь, было иначе? —
Пепел Клааса стучит...
Аристократ не плачет —
Аристократ молчит.
Молчит и сильней сутулится,
А я вспоминаю с трудом
Мой адрес: пропавшая улица
И с нею исчезнувший дом.

(Отрывок из стихотворения Е. А. Катишонок «Городу»)

Детство – время невероятного развития мозга. Не случайно дети фонтанируют остроумными фразами, неожиданными вопросами и вполне философскими жизненными сентенциями.

«Детский альбом. Дневник старородящей матери Ирины Лакшиной» попытка запечатлеть период того неуемного познания мира, что бывает только в самом юном возрасте, попытка сохранить воду в решете, ведь спустя тридцать, сорок лет у нас, зачастую, остается в памяти лишь то, что было записано.

Катя Лакшина родилась 22 июля 1979 года. Через год и два дня родилась я.

Ирина Лакшина вела дневник, начавшийся с попытки конспектировать Спока в роддоме и оборвавшийся на втором классе старшей дочки. Моя мама тоже записывала мои «мудрости». Лет до 3-х или 4-х. Спустя десятилетия эти записки на клочках, как апокрифы формировали мои представления о зарождении моего сознания. Например, я до сих пор насмешливо объясняю свою любовь к поэзии своим первым серьезным стихотворением в возрасте пяти лет:

Где наш папа Богачев
Долго так не едет?
Неужели он нашел
Маму там другую?!

Без рифмы, но с подтекстом – всё, как люблю я сегодняшняя!

Елена Катишонок сделала совершенно удивительную вещь – приблизила, как под микроскопом детство двух девочек, позволила рассмотреть его во всех детальках, пропустить через себя, присвоить, если угодно, прожить как свое, только другое. И это замечательный и трогательный опыт.

Вот, казалось бы, ну кто любит слушать про чужих детей? Но оторваться невозможно. И я читаю про пеленки, прикорм, попытки встать, первые слова, болячки, радости и вижу через эту щелку в прошлое - реальность, которую я помню лишь смутно, но суть которой словно впиталась вместе с материнским молоком. Погодки Катя и Аня стали близкими как родные! То же волшебство стеклянных шаров на елке, те же первые игрушки (у меня был не медведь, как у Кати, а ёжик), такие же перепутанные и неправильно услышанные слова, мы росли на одних книжках (хотя конкретно тех перечисленных у меня не было, но это не важно), задавали одинаковые вопросы про маленького Ленина, не любили или любили детские садики (я не любила), имели свое детское мнение о секретарях ЦК…

Кстати, мне запомнился не Черненко, который испортил день рождения Анечки своей смертью, у меня был Андропов – я узнала его в мамином брате и радостно сообщала всем, что к нам приезжал Андропов)))

Дневник Ирины Лакшиной подробный вначале и обрывочный к концу, что естественно, ведь время бежит и отвлекает нас своей суетой, делами, событиями, делая фиксирование настоящего роскошью, на которую все меньше хватает времени. Книга - прекрасная иллюстрация начала восьмидесятых и в тоже время чисто по-человечески трогает своей искренностью, простотой, живостью.

В некотором смысле «Детский альбом» уже анахронизм, ведь с приходом интернета дневники, как жанр бытового письма исчезли, как мне кажется. Куда проще тиснуть заметку в Фейсбук о забавной ситуации или важном событии, чем достать тетрадку, взять ручку и вывести (неуклюжими от клавиатуры пальцами):
«Дочитала «Детский альбом» Елены Катишонок…»

Книга длинная как жизнь. И как жизнь полная суеты и мелочей, сбивчивая, сумбурная и в тоже время последовательная, не терпящая того самого пресловутого сослагательного наклонения.

Само собой о жизни и смерти, конечно, о доме и семье, но в большей степени об одиночестве. Об одиночестве в семье, доме, жизни и, естественно, смерти.

Первая часть жизни на родине, такая насыщенная при прочтении, кажется незначительной из второй эмиграционной части и видится давним туманом из болезненных сумерек третьей. Тут тоже как в жизни, когда из возраста зрелого юность кажется фотокарточкой – яркой и ложной, по сути, юность становится рассказом о ней, где от того, кто рассказчик зависит и тональность истории, и событийный ряд.
Вообще, я не любительница семейных саг, а «Дом, который построил Джек» несомненно относится именно к этому типу книг. Но те «капсулы», в которых существуют персонажи вполне созвучны моему ощущению, что семья – это семь я в различных ипостасях одиночества, где я сама себе и бабушка, и мать, и отец, и ребенок, и сестра, и пара, и собственно я. И счастье встретить того, с кем не нужно перегораживаться невидимыми защитными стенами.

У Елены Катишонок удивительный талант превращать любой текст в жизнеописание и в писание о жизни.
Героев «Дома, который построил Джек» нельзя назвать выдающимися или уникальными, они скорее сливаются в своей схожести с тысячами других семей – недобрые мать и дядька со своей токсичной любовью, тихая бабушка Клара, замкнутый и спрятавшийся в своем коконе Ян. Все они так знакомы, словно родственники. Пусть не было у меня всепрощающей бабушки, но была бесконечно возлагающая себя на алтарь несчастная мать и было столь близкое главному герою чувство непричастности к какой-либо общности. И, как и Яна меня спасали друзья. Разве что той самой счастливой встречи с человеком-половинкой так и не было…
В многослойном пироге романа есть место и для книги в книге, и для трогательных писем, и для отсылок культовым произведениям. Даже счастью есть место, пусть и конечному, как все в этой жизни.

Странно, я никогда не задумывалась, где он, Джек, построивший дом и закрутивший этот бесконечный калейдоскоп персонажей… Джек ушел, а история осталась…

P.S.

Зацепилась за три цитаты.

О нелегкой доле родителей:
«Пока дети маленькие, любить их легко; когда вырастают, ты превращаешься в источник раздражения, третьестепенный придаток жизни. Когда маленькие, боишься за детей, потом – детей: боишься помешать, перебить, спросить. А непослушное глупое сердце толкается в груди, настойчиво велит: помоги, подскажи»

О не менее трудной судьбе детей:
«Старость и слабость обезоруживают – и побеждают»

И об удивительно точном и грустном процессе поиска и потери себя:
«Какой идиот сказал, что мудрость приходит с годами – не уходит ли она вместе с детством, когда ты всесилен и не нужно тратить время на поиски себя, любви, работы, жилья?.. Наверняка уходит, освобождая место для скучных взрослых дел, и человек находит искомое: себя, любовь, работу, но незаметно утрачивает дарованную мудрость и теперь с изумлением рассматривает собственный детский рисунок. Он находит себя ценой потери себя, пусть и частичной, и неуловимо меняется сам, говоря: жизнь берет свое»

Очень грустная история о семье, в которой все не вместе, а каждый сам по себе. И, если Ян Богорад вызывает симпатию, то его эгоистичные родственники-мать и дядя не то, что не вызывают никакой симпатии, а дико раздражают всю книгу своим эгоизмом. Ян, и живя в России и потом, в Америке старается сделать что-то хорошее для своих родных, а, они не только воспринимают всё, как должное, но и всячески ему показывают, что он всё делает не так, как нужно для их блага. Да и в своей жизни всё делает не так - ни ту выбрал девушку в подруги, да и вообще, зачем она ему, можно прекрасно жить с матерью и дядькой, ну или отдельно, но без подруги, которая вдруг да перейдёт в статус жены. Не знаю, увидела ли я в книге то, что хотел показать автор, но мне всю книгу было очень жаль Яна, а в начале книги еще и его отца, которого угораздило влюбиться  в мать Яна. Очень грустная, но очень хорошая книга, которая заставляет думать и сопереживать.

Слышала. Увидела на книжном фестивале. Купила. Прочла за три дня. Поставила оценку 9. Через два дня поменяла на 6.
А теперь по порядку.

«Прекрасный язык» — отозвалась Дина Рубина о первой книге Елены Катишонок.
Да!!! Такой язык – мечта любого писателя, и наслаждение для такого типа читателей, к которым и я себя отношу.
Умение найти «единственное, необходимое верное слово», о котором говорил Бунин. Одной короткой фразой передать всё.
Вообще, есть что-то Бунинское в прозе Елены Катишонок.
За это – все 10! И удовольствие от прочтения.

Что касается самих рассказов (о повести пока умолчу)… Они, конечно, все написаны «памятью». Елена, родившаяся в Риге, уже 30 лет живёт В США. И тем удивительней, с какой ясностью описывает она советский быт. И не только с ясностью, но и с какой-то сквозящей через всю книгу едкой обидой. Убаюканная её текстами, я распознала эту обиду не сразу.
Рассказы похожие, но какие-то немножко болезненные. Таким, наверно, Елене Катишонок вспоминалось то время. Что ж… Это её право.
Вот только жаль, что про всех по чуть-чуть. Хотелось бы некоторой сквозной линии. Мы-то уже полюбили. Елена Катишонок в своих героев влюбить умеет.
Больше всего мне понравился «Счастливый Феликс». Рассказывать не буду. Захотите, сами прочтёте.
И в общем-то, всё бы хорошо, и даже несмотря на последнюю повесть, я бы оставила оценку 9.

Но на второй день после прочтения случилась со мной, искушённым читателем, одна пренеприятная штука.
Есть такая фишка в литературе. Если Ваш писатель (тот, кого Вам интересно читать) сообщает, что у (Вашего) героя возникла некая проблема, например, его отравили, но ещё не знает об этом; или ему в рюкзак подкинули тарантула, или, скажем, у него элементарно сломан палец, и болит)…Так вот пока герой не придёт в норму или не помрёт, в общем, пока эта ситуация НЕ разрешится, читатель будет чувствовать ФИЗИЧЕСКИЙ дискомфорт.
Что же сделала Елена Катишонок в своей повести, которая занимает, между прочем, половину книги?
Она не просто бросила повествование посередине. Она загнала своих героев в самый настоящий угол и оставила их там.
Повторюсь: Елена Катишонок прекрасно пишет. Её героев начинаешь любить.
И что получается?
Да хоть бы какой-то конец: плохой, хороший, фантастический в конце концов!
Уважаемое издательство «Время», Вы то куда глядели?
За это – 6.

Послевкусие… Будто ты маленький ешь бабушкину булочку с изюмом. Ароматную такую. И чувствуешь вдруг языком бархатную тоненькую ленточку. Вкус-то у неё какой особенный, будто земляничный! Ты её обсасываешь-обсасываешь, и наконец, тебе становится любопытно, и ты достаёшь её аккуратно изо рта.
А это оказывается кусочек хвоста. Крысиного.

Ну что за замечательная и трогательная книжица! Мне кажется, её надо прочитать всем, кто является детьми советского времени, а также всем, у кого есть дети! У меня их нет, но я прочитала с огромным удовольствием, так как она написана искренне, пропитана добрым искромётным юмором, философским отношением к жизни, захватывает с самой первой странички и не оставляет шансов не проникнуться героиней и её семьёй)

Повествование начинается с того, что автор находит на гаражной распродаже в Америке чудом сохранившиеся общие тетради советского образца, густо исписанные текстом на русском языке. И решает их издать в виде книги) Эти дневниковые записи принадлежали некой Ирине Лакшиной, которая начала писать их в 80-е гг. в советском в роддоме, где всех матерей старше 25 лет называли «старородящими», и продолжала ещё многие годы, описывая все этапы взросления и воспитания двух дочек-погодок)

Казалось бы, кому вообще при отсутствии стройного сюжета может быть интересно читать разрозненные записи про чужих детей, про их первые слова, радости и т.д.? Эта история прекрасна в своей достоверной фиксации Настоящего и написана так, что оторваться ровным счетом невозможно) Эта очень личная, почти интимная книга - о простых, но важных ценностях, о маленьких хитростях воспитания, об ушедшей эпохе. Искренняя, простая, живая, светлая!

Ожидала, что это будет продолжение цикла про старика и старуху, из которого я уже кое-что прочитала. Но это оказалась абсолютно своеобразная книга, рассказывающая о советском детстве. Дети Ирины как раз примерно мои ровесники. Книга мне вцелом понравилась, ведь тема беспроигрышная. Да и написано с юмором. Окунулась в детство. Хотя в целях дискредитации советского времени автор, по моему, немного преувеличивает. Прибалтику снабжали значительно лучше других регионов. А уж с детскими игрушками проблем не было даже у нас.