Рыдающую Аэлис передали дамам, и те увели ее в дом. А рыцарь, которого Оливье толкнул, когда к домне Аэлис спешил, наклонился над кучкой извергнутого из чрева прекрасной дамы, привлеченный блеском жемчужины. Поднял, рукавом от нечистот отер, и заиграла жемчужина пуще прежнего.
Повертел в пальцах, остальным показал.
– Не терял ли кто жемчугов?
Начали оглядывать одежды. Но нет! Все жемчуга на месте, никто не сронил такого дива. Домна же Аэлис жемчугов не носила, о том доподлинно было известно.
Да и не было ни у кого жемчужины такой величины и такого дивного цвета.
Стали думать и гадать: откуда бы жемчужине в супе взяться?
И сказала вдруг старая служанка, что большой серебряной ложкой суп из супницы по блюдам разливала:
– Да простят мне знатные господа, коли вмешаюсь.
Досадливо махнули на нее рукой прекрасные дамы: что еще за старуха такая безобразная?
Но после разрешили ей говорить: давай, бабка, что там надумала?
И сказала старая служанка:
– Видела я, как на кухне, склонившись над горшками и кастрюлями, рыдает Жеан, поваренок наш, любовью терзаемый жестоко. Вбил себе в голову, болван эдакий, что принадлежит его сердце домне Аэлис, да пошлет ей Пресвятая Дева Пещерная долгие годы и много деточек!