Мать, бывало, твердила о сочувствии и необходимости помогать другим. Она ходила в церковь почти каждое воскресенье, но ни разу, сколько Лара помнила, не подала милостыню. «Это все алкоголики или мошенники, которые зарабатывают больше меня», – говорила она. А однажды, ранним воскресным утром, проходя мимо детской площадки в соседнем дворе, они увидели мужчину. Он лежал ничком на земле возле горки. Лара заметила бордовые опухшие щёки и закрытые щелочки глаз. Она сразу попросила мать вызвать скорую, а та молча схватила Лару за руку и потащила прочь, велев не оглядываться. Все её разговоры о сострадании оказались пустыми россказнями, наверняка, стоившими человеку жизни.
А ещё Ларе вечно напоминали о долге, внушали стыд перед другими за свой выбор и поступки: «Ты куда вырядилась? Хочешь, чтобы тебя изнасиловали?», «Лучше промолчи, сойдёшь за умную», «Это не твоя компания…» Лара беспрестанно думала о том, как выглядит со стороны. А не всё ли равно? Разве имеет значение мнение чужих людей, если ей плохо или хорошо. Она привыкла думать, что её постоянно оценивают тогда, когда о ней, вероятно, вообще никто и не вспоминает. Она лишает себя внутренней свободы и от других требует