Глава 1

– Алиса! Ну присмотрись еще разок… – умоляюще протянул отец, почтенный лекарь Фейл сорока восьми лет от роду.

– О нет, папенька, увольте, – не сдавалась я. – Насмотрелась! На всю оставшуюся жизнь охоту к мужскому полу отбило. Вы уж меня простите, но нельзя же так сразу по неокрепшей девичьей психике. Я уже подумывала, как бы мне за фамильные драгоценности купить место в монастыре Вечного. Пожалели бы дочку!

– Алиса! – вскрикнул отец, вскочив с кресла, и попытался нависнуть надо мной своим авторитетом. Авторитету мешал стол и отсутствие физических нагрузок последние лет так… много. Отчего лысинка на макушке моего родителя вспотела и заблестела, как мой первый магический амулет.

Ну, может, шесть лет назад я бы глубоко впечатлилась, растерялась и выскочила б замуж. И даже не только за Альбертика, колупающего нос за обеденным столом и преданно глядящего на свою маменьку, но и за соседского козла. Ибо папенька есть закон.

Слава Вечному, шесть лет Академии артефакторов, лучшая подруга – дочь верховного судьи и жизнь студенческая в принципе всю эту дурь из моей головы выбили. И теперь я решительно не желала поступать вразрез со своими стремлениями и планами.

И пусть мое желание применять полученные знания и зарабатывать на этом деньги отец называл блажью, я отступать не собиралась. Все же у меня теперь за душой были не только матушкин медальон, пара колец и три платья, но еще и диплом специалиста. С отличием.

– Ну что вы так кричите, папенька?! У вас, помнится, от этого потом голова болит и несварение случается! – заботливо напомнила я, на всякий случай поднимаясь с кресла. Мало ли, может же так случиться, что папенька забудет про свой лишний вес и радикулит. – Но я решительно против того, чтобы зарывать свой талант в землю. Шесть лет в академии…

– Твоя мать этого не вынесла бы. – Отец выдохнул и плюхнулся назад в кресло, изобразив такую вселенскую скорбь, что даже фикус на подоконнике увял.

Это был удар в самое больное место.

Мамы не стало, когда мне едва исполнилось десять лет. Но папа весьма своевременно мне о ней напомнил. Потому как он не знал или же просто запамятовал, что последними словами, которые она мне сказала, были: «Никогда не отступайся от мечты в угоду чужим планам!»

Знала бы мама… а может, и знала.

В семье не принято было вспоминать, что, выходя замуж, Эрика Ларс зарыла дар менталиста в семейных заботах, грязных пеленках и желании угодить любимому мужу. Потому что почтенной даме не пристало заниматься таким вызывающим ремеслом, как гадания и ковыряние в чужих мыслях. Мало ли что там можно наковырять.

И вот моя мама, дабы оставаться дамой приличной, всю свою жизнь старалась откреститься от своего дара и всего, что с ним связано. Что к тридцати годам и свело ее с ума. А после отправило на тот свет. Даже такой талантливый врач, как папа, и маги из столицы ничего не смогли сделать.

Так вот: папенька, зная, как окончила жизнь его любимая супруга, мог бы и промолчать на сей счет.

Только сейчас я в полной мере осознала всю жертвенность ее поступка. Увы или к счастью, я сим недостатком не страдала.

Глубоко вдохнув, я отчетливо всхлипнула и пустила слезу. Это у меня вышло легко, даже не пришлось придумывать нужную сцену. Обстановка и тональность разговора способствовали.

– Моя мать не вынесла бы, если бы меня выдали замуж силой и заставили рожать детей и гулять с собаками. А в выходные принимать городских сплетниц, коих сама она на дух не переносила. И вы, папенька, очень вовремя вспомнили об обязательствах, которые ей давали непосредственно перед ее кончиной, – оберегать меня.

Я говорила спокойно, грустно и та-а-ак трагично… Отец побагровел. После побелел, но в конце просто сдулся и откинулся на спинку кресла.

– Я же для тебя стараюсь, – устало сняв очки и потирая переносицу, бубнил он. – Что бы ты ни в чем не нуждалась. Жила в достатке, уюте, заботе…

– О! Избавьте меня от таких преимуществ. Я пока к ним не готова от слова «совсем». И я сама прекрасно могу о себе позаботиться. Еще раз смею напомнить вам, что не далее как семь дней назад получила диплом с печатью канцлера. И теперь могу работать по специальности.

Это было лишним, похоже.

Папенька хрустнул очками и ненавидяще взглянул на них, словно они назло ему сломались в самый неподходящий момент, вконец испортив настроение. А после уставился на меня так, словно я виновата и в том, что сломались очки, и в том, что упали три башни на границе с Вирлендом летом прошлого года…

– Значит, работать по специальности? – как-то совсем уже нервно решил уточнить папа. – Значит, обеспечивать себя? Значит, самостоятельная?

– Папенька, вы снова кричите! У вас язва откроется от такого напряжения, – заметила я, пытаясь его немного успокоить, но, кажется, промахнулась. И потому малодушно начала отступать к двери.

– Значит, ты захотела сама распоряжаться своей жизнью, Алиса?! Хорошо! Я рад, что ты настолько выросла! – Вот только радости его голос не выражал ни капли. – Диплом артефактора, говоришь?! Да вас таких из академии только в этом году два десятка выпустили! Или ты думаешь, все мастерские империи ждут тебя с раскрытой дверью и мешками золота? Еще попробуй на работу устроиться…

Вообще, я очень рассчитывала на то, что папа мне откроет собственную малюсенькую мастерскую, где я буду работать в свое удовольствие и с прибылью для семейства. Но что-то мне подсказывало, что об этом сейчас не стоит даже заикаться. Нет так нет. Буду выкручиваться как умею.

– Неделя, Алиса! Я даю тебе ровно неделю для того, чтобы ты нашла себе работу и привезла мне документ с печатью и подписью. В котором будет черным по белому написано: «Принята на должность штатного артефактора». Не поломойки. Не продавца. А именно АРТЕФАКТОРА. Иначе ты пойдешь замуж, как и полагается нормальной девице двадцати годов.

О! Кажется, папа очень зол.

Ну и ладно. Можно подумать, я не найду работу за целую-то неделю…

– Папенька, я вас просто обожаю! Вы лучший папочка на всем белом свете! – Это я сказала от чистого сердца. Как бы там ни было, но папу я любила. И прекрасно знала, что и он меня тоже, потому и заботится, пусть со своей точки зрения и вразрез моим планам. – Вот увидите! Уже завтра я буду официально трудоустроена с ежемесячным окладом. Обещаю!

Отец в это не очень поверил, но устало махнул рукой – мол, делай что хочешь и ступай куда душе угодно. Да так, что даже у меня проснулась совесть. Ненадолго! Так…

– Вот увидите, папенька, я еще смогу вас удивить!

– Главное, лишь бы не удавить, – мрачно пошутил отец. – А то с тебя станется!

Но это замечание я пропустила мимо ушей, подбежала, звонко чмокнула папу в щеку и опрометью вылетела из его кабинета. Вдруг передумает, не дай Вечный.

И только в своей комнате я позволила себе попрыгать, потанцевать и от души порадоваться!

А после вытащила из дорожной сумки небольшую брошь-артефакт и, потерев, подумала о Стефане. Ну же! Откликнись!

– Алиса?! Рад слышать, – заговорила брошь красивым мужским голосом.

– А как я рада! Стефан, ты нужен мне как воздух! – чуть не полушепотом поделилась я с собеседником.

– Лет шесть мечтаю это от тебя услышать, но почему-то сейчас мне немного страшновато…

– Стефан, помнишь, ты предлагал мне место мастера-артефактора в мастерской своего дяди? – проигнорировав его реплику, сразу перешла к сути моей проблемы. – Предложение еще в силе?

– Конечно. Для тебя это место вечно вакантно.

– Тогда жди. Послезавтра я буду в столице, – обрадовала я доброго друга. – Только у меня к тебе просьба. Пришли приглашение с печатью и подписью. Папенька очень нервически относится к моей работе.

Утром следующего дня в окно малой столовой постучался вестник.

– Мэри, будь добра, посмотри, что там опять случилось? – не отрываясь от пытки пресной овсянкой, попросил отец.

К тому, что его прерывают во время завтрака, обеда и ужина, лекарь Фейл привык уже лет этак десять назад. И ранее он бы незамедлительно выяснил, что произошло, и побежал бы к больному. Но стоило впервые открыться язве, и папенька сразу же вспомнил о самочувствии. После этого жуткого случая он более не экспериментировал с состоянием своего организма в угоду чужому и никогда более не прерывал трапезы. Часто повторяя вслух, скорее для себя, чем для меня, что правильное питание и режим – залог здоровья и лучшая профилактика хронических болезней.

Чопорная дама средних лет с таким выражением лица, словно это она тут хозяйка, а мы нечаянно свалились на ее голову, прошествовала к окну и резко его распахнула, впуская в дом летний зной и небольшую, размером в две ладошки, бумажную птичку.

Та сделала вираж под потолком, облетела вокруг уже слегка запылившейся хрустальной люстры и хлопнулась прямо напротив моей тарелки с точно такой же, как у отца, пресной овсянкой. Чем несказанно удивила папу. Я тоже для приличия сделала вид, что ничего не понимаю.

– Ну! Открой уже! – старательно маскируя интерес под раздражение, велел отец. – Терпеть не могу, когда меня прерывают.

Я осторожно коснулась птички пальцами, а та встрепенулась и заговорила мужским, чуть скрипучим и хриплым голосом, подтверждая, что изготовил ее именно Стефан. Курсе на пятом мы изобрели плетение, которое позволяло не только пересылать письма на дальние расстояния, не страшась ни перехвата, ни того, что письмо размокнет или сгорит, но и передавало звуковое сообщение.

– Уважаемая Алиса Фейл! Я, Оливер Санд, владелец мастерской артефактов «Оберег», что находится на улице Белых огней, дом восемнадцать, нашего славного Сальборна, смею пригласить вас пройти собеседование на должность мастера-артефактора по рекомендации ректора Академии артефакторов Фила Тоена, с окладом восемьдесят золотых в месяц без учета сверхурочных и премий. Просьба: дать ответ в ближайшее время и не оставлять меня на произвол судьбы. Дата: десятое августа одна тысяча пятьсот седьмого года. Подпись».

«Паяц!» – мысленно заклеймила я своего спасителя и перевела полный надежды и удивления взгляд на отца.

– Ты все это спланировала с самого начала, – укоризненно качая головой, сказал отец. Бросил взгляд в миску, поморщился и отодвинул ее подальше, решив, что от язвы с такой дочкой все равно не уберечься. – Устроила мне представление вчера.

– Что вы, папенька! Разве я могла?! Да и откуда мне было знать, что меня рекомендовал ректор? – невинно хлопая ресницами, лепетала я, изображая из себя польщенную и жутко счастливую молодую специалистку.

– Как же он вовремя тебя рекомендовал-то! Просто-таки чувствовал! – съязвил папа.

– Вот вы язвите все, язвите, а потом сами же и жалуетесь, – укоризненно покачала я головой. – Лучше бы порадовались за единственное дитя.

Отец на это кисло улыбнулся и снова подтянул к себе тарелку.

– Ну, мастера Санда я знаю, он человек хороший, ответственный… Но, видит Вечный, Алиса, я не хотел бы тебя отпускать туда одну.

– О! Я прожила шесть лет в академии!

– В закрытой академии, – поправил меня папа, повысив голос.

Ладно, пусть будет – в закрытой!

– И тем не менее… – последовав его примеру, вскрикнула и я, но после перевела дыхание и сказала уже более спокойным тоном: – Здесь всего пара часов тряски в карете… Папа, подумайте сами, ну что со мной может случиться такого, что вы так переживаете?

– Я не за тебя волнуюсь, а за столицу!

И я снова надулась.

Уже через три часа я сидела на собранном чемоданчике, который, к слову, на всякий случай не стала разбирать еще с академии. И с легкой грустью оглядывала свою комнату, которая так толком и не стала моей.

Ну… в принципе стала. Но она помнила маленькую девочку Лису, которая играла с куклами и собирала цветные камешки. Носила бантики и устраивала папеньке истерики из-за того, что не получала желаемого.

Впрочем, с тех пор не все изменилось. И даже не знаю, к добру или худу.

Я встала и подошла к небольшому столику, на котором стояла резная деревянная шкатулка. Откинула крышку. Да, они все еще хранились здесь, мои маленькие сокровища: камешки, стеклышки и засохший цветочек, который мне подарил соседский мальчишка. Улыбка сама наползла на лицо.

А после осторожно взяла в руки небольшой портрет невероятно красивой женщины. С точеными чертами лица, большими карими глазами, благородной худобой. С изумительно красивыми каштановыми волосами, собранными на затылке в замысловатую прическу, украшенную мелкими маргаритками.

Ее взгляд… такой, словно она знала твою самую сокровенную тайну. Ох, мама.

Я взглянула в круглое настенное зеркало и попыталась изобразить этот взгляд.

Нет! Все время что-то не получается! А так все же девушка в зеркале – точная копия той, что на портрете. Только немного взбалмошная. Может, потому папенька и прощает мне совершенно все. Даже непослушание.

Я поправила шляпку и осторожно поставила портрет точно на прежнее место, где он и стоял.

И снова тяжело вздохнула.

Несмотря на то что этот дом вот уже шесть лет служил мне чем-то вроде летней резиденции для отдыха, каждый раз одинаково сложно было прощаться с родными стенами.

О Вечный! Ну вот с чего я снова так раскисла?

Вцепившись в ручку чемоданчика, облегченного особым плетением до веса обычной дамской сумочки, я двинулась к выходу.

Легко сбежала по широкой лестнице и мягко улыбнулась поджидающему и нервно переминающемуся с ноги на ногу папеньке.

– Алиса, я тебя умоляю, не встрянь ни в какие неприятности, – стенал папенька у выхода из дома, набивая трубку дорогим южным табаком только для того, чтобы потом снова ее вытряхнуть. – Я не переживу, если с тобой что-то случится…

– Папа, вы причитаете так, словно в стан врага меня отправляете. Ну что со мной может случиться?

– Ох, Лисочка, – вздохнул отец, и я заметила грусть и искреннее беспокойство в его глазах.

И тут же, расчувствовавшись, порывисто обняла папу, уронив чемодан.

– Я обещаю вам, что буду примерно себя вести, работать, чтобы прославить ваше имя, и обязательно с первой получки куплю вам свейнских сладостей, которые вы так любите. Я много слышала о столичных мастерах-кондитерах. Не грустите, вы разрываете мне сердце. Вот увидите, не пройдет и месяца, как я приеду к вам погостить и поделиться свежими столичными сплетнями.