Эту историю я услышала впервые от мамы. Потом в той или иной вариации ее повторяли разные люди. Я ее воспринимала, как анекдот, хотя все рассказчики уверяли, что это чистая правда. Однажды, когда вся наша большая семья была в сборе, я обратила внимание на пожилую пару – высокого мужчину с простоватым лицом и грузную неприветливую женщину с плотно сжатыми губами.
– Кто это? – спросила я у своей двоюродной сестры Инны. – Что-то мне их лица совершенно незнакомы. – Это Дима Карганов с женой Лидой.
– Первый раз слышу. Они тоже наши родственники?
– Да. Там как-то сложно. У дяди Пети Кострина была жена Рая. У нее – сестра, кажется, Люба. Не помню точно. Так вот, этот Дима – племянник Любы, сестры жены дяди Пети.
– Как ты это усвоила?
– Сама не знаю. Пока тебе объясняла – как раз разобралась. Но вообще-то они очень редко бывают. Я их за все годы, по-моему, второй раз вижу.
– А сейчас они почему приехали?
– Мил, спроси что-нибудь полегче. Наверно, кто-то из наших пригласил. Но точно я не могу тебе сказать.
– Ну, понятно, Ниночка. Спасибо за информацию.
Наверно, этот малозначительный эпизод вскоре забылся бы, если б не происшествие в конце вечера.
Дима, все время просидевший рядом с Лидой, наконец нашел собеседника, с которым они увлеченно обсуждали какую-то общую тему. Потом к тому подошла жена – «Вов, мы уходим».
– Да, хорошо, хорошо. Ладно, Дим, бывай, приятно было познакомиться.
– Мне тоже.
Они пожали руки.
– А где твоя-то?
Тут Дима обнаружил, что стул, на котором весь вечер сидела Лида, пуст, а ее нигде нет. Он стал звать ее – «Лида, Лида». В это время из спальни раздался вопль хозяйки.
Все, кто еще не ушел, поспешили туда и остолбенели. Вся спальня была занесена, словно снегом, перьями и пухом. На полу валялись две скомканные наволочки и два разодранных в клочья полосатых наперника. Посреди комнаты на ковре в груде перьев сидела Лида и, ежесекундно отдуваясь уголком рта от порхающего пуха, столовым ножом распарывала третью подушку.
Я никогда не забуду состояние шока, которое охватило меня при виде этого зрелища. Мозг отказывался верить в реальность того, что было перед глазами, и был скорее готов признать это чем-то вне реальности.
Я не буду рассказывать, как вызвали «скорую», как увозили обезумевшую женщину, как был растерян и потом плакал и извинялся перед хозяевами Дима.
После его ухода мы больше часа помогали хозяйке дома привести спальню в порядок, а затем решили, что надо выпить чаю. И тут-то во время чаепития, когда разговор все время вертелся вокруг недавнего происшествия, я узнала, что Дима и Лида – настоящие персонажи того самого семейного анекдота, который в развернутом виде представлял собой довольно-таки невеселую историю.
Дима смотрел, как его жена Лида моет посуду. Она ополаскивала тарелки с одной стороны. Потом проводила губкой по тыльной стороне. Снова ополаскивала и ставила их на сушку. В ее движениях помимо привычной ловкости, выработанной годами, чувствовалась уверенность и даже некая властность – казалось, ни одна тарелка не посмеет пойти против хозяйки и занять не свое место на сушке.
Лида поставила последнюю тарелку и взглянула на Диму.
– Еще чай будешь?
Дима сделал последний глоток и протянул жене чашку.
– Нет. Все. Напился.
Лида поставила чашку на полку и села рядом с Димой.
– И что ты скажешь, Лид?
– Скажу – надо ехать. Там есть еще родственники?
– Нет. Мы единственные. Нет ни детей, ни кого.
– Поезжай, Дим. Выясни насчет завещания, и если его нет, пусть напишет, пока еще в здравом уме.
– А как я скажу – пиши завещание?
– Да. Так и скажешь. Пиши, мол, завещание на нас с Лидой. А то все пропадет. И заодно узнаешь, что там ценного. Мы единственные родственники. Ты племянник. Фамильные ценности должны оставаться в семье. Короче, Дима. Когда ты поедешь?
– Не знаю. Надо на работе договориться.
– Чего там договариваться! Скажешь: у меня единственная тетка, сестра матери, при смерти. Надо в Москву ехать. Вот и все. Кто это, интересно, тебя не отпустит?
– А если она не умрет?
– Не умрет – хорошо. Ты, главное, завещание обеспечь. И возвращайся. Все равно потом ехать придется – ведь когда-нибудь она все же отдаст Богу душу.
Тетка жила в старом доме, в одном из переулков Замоскворечья. Из восьми комнат большой коммунальной квартиры только три были заняты – одна Диминой теткой, вторая – маленькой, сухонькой и еще довольно бодрой старушкой. Обитательница третьей комнаты последнее время проживала у дочери, которой легче было поселить старую мать у себя, чем ездить к ней ежедневно через весь город. Остальные комнаты пустовали Диме открыла соседкина родственница.
– Ой, как хорошо, что вы приехали. А то она все одна да одна. Я как прихожу, помогаю ей, конечно. Но мне, сами понимаете, и за своей-то тетей некогда ухаживать. А к вашей все время надо доктора вызывать. Она плоховата стала. Руки не хотите помыть с дороги?
Дима сполоснул руки, вытер их кое-как вафельным полотенцем, сделал глубокий вдох-выдох, открыл дверь и шагнул в комнату, где лежала его тетка.
Лида встретила его горячим обедом. В квартире пахло свежими щами и недавно пожаренными котлетами с чесноком.
– Ну, рассказывай. Че там было-то?
– Лид, даже не знаю, как сказать. Нечего рассказывать.
– Ну, завещание-то написала?
– Не, не написала.
– Почему это, интересно? Ты же у нее единственный племянник. Кому она все добро свое хочет оставить? Стране?
– Да Лид, не кипятись. Не говорил я с ней на эту тему.
– Как это? А чего ж ты там делал два дня?
– Да я с ней сидел. Продуктов купил, картошки. Молока там всякого разного.
– Какой картошки! Она что, варить ее себе будет? Она же не встает!
– Соседкина родственница ей помогает. Она там каждый день бывает, ну и к тете Любе заходит. Она обещала варить ей картошку.
– Конечно, она ей картошечку сварит. А та ей за это завещаньице отпишет! Дурень ты, Димка. Вроде так соображаешь, а дурень-дурнем.
– Да нет, Лид, эта соседкина родственница очень приличная, ничего такого не будет.
– Ты все знаешь про нее? Почему не будет? Скажет потом, что та ее позвала и все свои ценности ей завещала.
– Ну не мог я ее просить, понимаешь! Вроде лежит человек живой. А я ему про завещание.
– А когда помрет, поздно будет. Завещание живые пишут. И она должна тоже об этом подумать. А то – ишь, божий одуванчик! Не соображает она!
– Лид, ну что ты, в самом деле. Тетя Люба хорошая.
– А я не говорю, что плохая. Я говорю, что она должна тебе все свое добро отписать, пока жива еще. А то все ее жемчуга соседкиной родственнице достанутся.
– Да вроде я там у нее ничего такого не заметил.
– А ты думаешь, они прямо на виду лежат, чтоб их любая медсестра видела? Ясное дело, они где-то спрятаны. Но тебе она должна сказать – где, чтобы они чужим не достались.
– Ох, Лидка, не смог я.
– Не смог – сможешь. Еще съездишь.
– Что ж, я каждый день туда мотаться буду?
– А кто ж наследник-то? Я, что ли? Ты наследник, ты и мотайся. И помотаешься как миленький. Ради наследства-то.
– А они скажут – вот, то годами не ездили, а как бабка помирать собралась, так засуетились.
– Да кто скажет-то? Соседи? Плевала я хотела! Не ихнего ума дело. А хоть бы и так? Бабка здорова была – да, не частили. Оба работаем, с утра до ночи. А как поплохела – чаще ездить стали, помочь надо бабке, вон ты картошки нанес. Продуктов всяких. А как же? Наоборот, все правильно. Так что завтра, Дим, поедешь с утречка. А надо будет – и еще съездишь. И пусть кто слово скажет.
Дней через десять Дима в очередной раз возвращался домой от тетки. Он очень торопился, почти бегом поднялся на третий этаж и никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Жена услышала возню и распахнула дверь.
– Дим! Ты что это? Я слышу, кто-то у двери возится. А это ты! Что случилось-то?
– Лид, Лидка! Наша взяла!
– Ну да?! Написала?! Ну, давай, давай, рассказывай!
– Погоди. Воды дай. А то в горле все пересохло, пока бежал.
– Может чаю? Вскипел только что.
– Не. Водички. Во, хорошо!
– Ну, давай уж, не томи.
– Ну, короче, так. Она сама заговорила о завещании. Я, значит, пришел, сижу рядом на стуле, мол, как ты, теть Люба, может чего дать тебе? А она говорит, Дима, ничего мне не нужно. Помру скоро. Я ей – да ладно, теть Люб, что ты говоришь глупость какую…
– Ты про завещание рассказывай. А не про свои разговоры.
– Да ты слушай, не перебивай. Ну вот, значит, а она мне говорит, ты мол, мой единственный племянник, никого родных не осталось. Я все свое имущество тебе оставляю. Вон в том ящике бумажка с адресом нотариуса, где мое завещание лежит. Как умру, поедешь туда со свидетельством о смерти моим, и паспорт свой не забудь. Похороните только меня как следует, гроб красивый пусть будет. Я на это деньги-то давно отложила. Все сделай, как следует, обещаешь? Обещаю, говорю. Ну, вот и хорошо. А после сороковин приедете с Лидой. И все оформите и заберете.
– Так и сказала – с Лидой?
– Да, так и сказала. С Лидой, говорит, приедете и все заберете.
– Ну, надо же! Даже не знаю, чего сказать-то.
– Вот так-то, разбогатеем мы с тобой, Лидок. Машину купим. Да?
– Все купим. И мебель новую. Как у Вальки.
– Мы лучше, чем у Вальки, купим. И шубу тебе.
– Машинку швейную.
– Ну, это вообще мелочь! Надо список составить, что нам надо.
– Слушай, а ведь мы можем нашу квартиру и ее комнату сменять на квартиру в Москве. Может, кто-то захочет разъехаться, улучшить жилищные условия. У нас трехкомнатная да ее комната – вот тебе двушка московская.
– Да кто ж захочет в коммуналке жить.
– Ну, мало ли. Может кто – то разводится. Жене с детьми – нашу квартиру, мужу – комнату. А нам – их двушку. Нас устроит двухкомнатная.
– Еще бы не устроить!
– Ой, Дим, даже не верится
– Ну, погоди, она ж не умерла еще.
– Да. Подождем. Интересно, а где у нее все эти драгоценности? Ты не нашел, где они у нее спрятаны?
– Не, не нашел. Слушай, а почему ты думаешь, что у нее есть драгоценности? Она ведь живет так… средненько. Небогато.
– Да, есть, есть у нее. Я точно знаю. Мне когда-то Зойка, Мишкина жена рассказывала, что она сама видела у нее целый короб всяких жемчугов и бриллиантов.
– С чего бы это тете Любе ей свои жемчуга демонстрировать?
– Да она случайно увидела. Она говорит, стучу, та не отвечает. Зойка подождала да и входит. А тетка сидит на диване, перед ней ящик…
– Прямо ящик?
– Ну, короб такой, большой довольно, а там чего только нет! Клад! Она как вошла, так рот раскрыла и молчит. А тетка ей – ты чего пришла? Почему не стучала? А сама так руками ящик прикрывает. Зойка говорит – я стучала, вы не ответили. А я в магазин иду. Хотела узнать, не нужно ли чего. Ну, бабка вроде помягчела, говорит – хлеба купи белого, творожку. Еще чего-то. Короче, Зойка и ушла. А когда вернулась, принесла все – короба нигде не видать.
– Да-а, прямо детектив. А может, там такие побрякушки были, поддельные… ну как они у вас называются?
– Бижутерия?
– Да, бижутерия.
– Нет, Зойка сказала…
– Она что, специалист? На зуб пробовала?
– Дим, ну подумай сам, откуда у старухи бижутерия? Это я вот, захожу в магазин. Смотрю – бусы под жемчуг, двести рублей. Или там, стекляшки, как алмазы. А она уже сколько лет никуда не ходит, ничего, кроме халата байкового, не носит. И потом, с чего бы ей прятать их незнамо куда? Была бы бижутерия, она бы ее не прятала. Я думаю, Дим, это все старинное, может еще дореволюционное. Она его всю жизнь где-то скрывала, чтобы не изъяли.
– Ну, может ты и права. А когда ж это было?
– Когда Зойка с Мишкой еще там жили, до переезда. Им квартиру-то когда дали? Года три назад? Вот, значит, примерно так.
– А где вы с Зойкой-то виделись? Когда она тебе это рассказать успела? Ты ж вроде туда не ездила?
– Дим, ты прямо как следователь! На юбилее теть Любином, помнишь? Тогда еще вся ваша родня собралась. И соседи тоже были все.
– A-а, да-да-да, вспомнил.
– Вот тебе и да-да-да. Мы с Зойкой пошли на кухню, посуду мыть. Тут-то она мне и рассказала.
– Слушай, а вдруг родственники захотят в наследстве участвовать?
– Интересно, с какой это стати? Они ей никто. Смотри, было две сестры – Рая и Люба, правильно? Рая была замужем, Люба нет. Раин муж умирает, она после него наследует. Потом умирает Рая. Детей у нее нет. После нее наследует ее сестра Люба. Потому что родственники мужа не наследники. Теперь сама Люба вот-вот умрет. Ты у нее единственный собственный родственник. Не бог весть что, но все равно это ближе, чем родственники мужа сестры. И потом есть завещание. Так что, не волнуйся, ты у нас наследник трона.
– Лид, а Зойка не могла это… того…
– Чего того?
– Ну, утащить ящичек?
– Каким образом? Она должна была сначала всю комнату теть Любину обыскать, чтобы его найти. А тетя Люба же не слепая и не глухая. Потом перетащить его к себе, чтобы никто не видел… Нет, Дим. Он где-то есть.
– Ладно, поживем – узнаем.
Через несколько дней им позвонила соседка тети Любы.
– Здравствуйте.
– Здрасте.
– А Дима есть?
– Нет его.
– Это вас от тети Любы беспокоят. Я соседка.
– Ой, здрасте. А я Лида, супруга. А Димочки нет. Может, чего передать?
– Да тут такое дело. Приехать бы вам, а то ей что-то совсем плохо. Мы тут врача вызывали вчера, они ее забрать хотели, а мы-то не родственники. Не могу, говорю, это с ними надо решать. Они ей укол сделали, вроде полегчало. Но вообще она плохая. Сейчас я к ней заходила, лежит, дышит тяжело, то ли спит, то ли что. Я говорю – теть Люб, ты меня слышишь? Она глаза открыла, а вроде как не узнает. Вот я вам решила позвонить, телефон у нее в книжке записной нашла. Приезжайте, а то, как бы не опоздать вам.
– Ой, конечно-конечно. Завтра приедем с утра.
– А сегодня никак?
– Сегодня?
– Да, а то мало ли что. Может, опять врача надо вызвать будет, может в больницу ее. А то, вы уж извините, я с ней все ночи не сплю. А у меня своя тетка. За теть Любой смотрю, а моя-то брошена.
– Ой. Надо же… А как вас звать?
– Нюра я. Анна Егоровна.
– Анна Егоровна, я сейчас Диму разыщу, он на работе. И мы сегодня подъедем. Обязательно. А вы будете? Дверь-то открыть?
– Буду, буду, а как же. Открою. У нас и ночевать вам есть где. Вон комнат пустых пять штук. Так что приезжайте.
– Ладно, Анна Егоровна. Приедем, приедем.
– Ладно тогда. Извините, что побеспокоила.
Четыре дня провели Дима с Лидой в квартире тетки. Дима, правда, уходил на работу. Лида оставалась. Тетка практически все время была в полусне. Она ничего не ела, Лида пыталась кормить ее с ложки, но ни кашу, ни бульон влить ей в рот не удалось. Все проливалось мимо, и Лида перестала пытаться. Несколько раз она давала тетке воды из поильника, несколько раз, преодолев отвращение, проделывала гигиенические процедуры. В ночь с четвертого на пятый день тетка, не приходя в сознание, стала хрипло постанывать.
– Теть Люб, а теть Люб! – тихонько позвала Лида.
– Ты что? Где болит? Открой глаза! Ты меня слышишь? Дим, встань-ка. Посмотри, что это с ней?
– Да-а. Что-то не то…
Лида постучала в дверь к соседке.
– Анна Егоровна! Что-то она похужела, по-моему. Чего делать-то?
– Знаешь что, Лид, вызывай-ка ты скорую. Они врачи все-таки. Может, чего сделают. Или в больницу заберут. Если помрет – то при них. А мы что можем – ничего.
Врач посмотрел. Пощупал пульс. Покачал головой.
– Куда ее забирать? Мы тут бессильны.
– Она умрет?
– А вы что, не видите сами? Это вопрос одного-двух дней, не больше.
Дима отвел врача в сторону. Сунул ему пятьсот рублей.
– Слушай. Отвези бабку в реанимацию. Может, укол какой ей назначат. Капельницу.
– Да не поможет ей ничего.
– На вот, возьми еще двести. Больше нету. Ну отвези, у меня хоть совесть будет спокойна, что все сделал.
Девятый день пришелся на середину рабочей недели, поэтому народу было гораздо меньше, чем на похоронах. Оставшись одни, Дима и Лида сидели за столом в комнате тети Любы и тихо разговаривали.
– Интересно, где же ее добро хранится? Я пока с ней сидела, потихонечку исследовала ее шкафчики – ни хрена не нашла. Нигде ничего нет. Ну там, статуэточка, вазочка. Ложки нашла старинные, похоже, серебряные – штук пятнадцать самых разных, с витыми ручками. Красивые. Но все не то. Ценностей нет.
– А сберкнижки нашла?
– Нашла. Две. На одной ее похоронные, на другой – пенсия.
– И все?
– Все. Больше ничего нет.
– А ты везде смотрела?
– По-моему, везде.
– Можно еще поискать.
– Давай поищем. Но где?
– А ты под кроватью смотрела?
Лида ошеломленно открыла рот.
– Димка, ты гений! Конечно! Где же еще!
Они с энтузиазмом взялись за старый массивный диван, который, казалось, за полвека стояния на одном месте прирос к полу. Когда, наконец, им удалось его сдвинуть, они увидели большой, покрытый толстым слоем пыли коричневый чемодан.
– Сейчас, погоди, дай-ка я его вытру. Дим, он просто неподъемный!
– Знаешь, замки заело. Пыль, наверное, забилась. Тут молоток есть? Или хоть нож какой-нибудь?
– Да взломай ты эти замки дурацкие!
– Ну, зачем же. Потом оставлять его открытым? Мы же все сразу не утащим.
Лида нашла нож, протянула Диме.
– Такой пойдет?
– Во, давно бы так, – удовлетворенно сказал Дима, когда замки поддались и со щелчком открылись. – Ну, что, открываем?
Чемодан оказался забит стопками писем и открыток, перевязанных тесемками, альбомами старых фотографий, пакетами с фотографиями, не поместившимися в альбомы. Тут же находился старомодный несессер с какими-то флаконами, кисточкой для бритья и баночкой пудры или талька. Маленькая черная лаковая сумочка, в которой лежал старый пожелтевший рецепт на сульфидид, английская булавка и поблекший от времени смятый батистовый носовой платок, хранивший едва уловимый аромат духов, смешавшийся с запахом пыли. Кроме этого в чемодан сбоку был втиснут тряпичный мешок с серебряным ломом – несколько гнутых ложек, вилки без зубцов, деформированная, как будто на нее наступили, старая сахарница и сломанные щипцы для сахара.
Лида пришла в себя раньше мужа.
– Облом… Большой облом.
– Н-да-а-а…
– Да что же это такое, – вдруг сорвалась на крик Лида, – прямо колдует кто-то против нас. Твоя Люба тоже хороша, издевается над нами!
– Лид!
О проекте
О подписке