«…Ты – урод, не как все дети, эта только ссыт, снимай с себя все обоссанное, нарожают уродов…» Она говорила со мной на грубом языке моих дневных нянь, но другой, нежный язык, язык моих ночных воспитателей – страха и тоски – поднимался над моей головой: я слышала его шорох. «…Нет у тебя ни матери, ни отца, ни сестер, ни братьев. Вот ты стоишь одна на всей земле…» – снова, как бывало, они ловко выбрали время, чтобы спуститься ко мне на помощь.