– Погодите-ка, девушка, – устало сказал мужчина в серой куртке, – вы что, не видите, что закрыто?

– Не вижу, – усмехнулась Алена. – По-моему, очень даже открыто! – И она толкнула турникет, попытавшись пройти.

– Черт, – с досадой сказал мужчина, повернувшись к кабинке кассирши, – перекройте дорогу, вы что, русского языка не понимаете?

Испуганная смуглянка, сидевшая в кабинке, обвешанной рулонами туалетной бумаги, смотрела на него с тупым ужасом. Очень может быть, что она и впрямь не понимала русского языка, поскольку, судя по внешности, родилась где-то на бескрайних просторах бывшего Союза и училась в школе (если вообще училась!) уже в то время, когда обязательное изучение русского языка было признано вредной политической ошибкой.

– Черт, – снова сказал мужчина, – да что вы все такие… тьфу! Закрыто! – крикнул он, обернувшись к небольшой группе людей, уже собравшихся перед турникетом и, судя по всему, испытывающих неодолимую охоту зайти за него. – По техническим причинам! Вон в другом переходе туалет, через двадцать метров, туда пожалуйста!

– Да там санчас! – возмущенно воскликнула маленькая женщина, стоявшая рядом с Аленой. При говорившей была сумка на колесиках, весом и объемом превосходящая хозяйку самое малое вдвое. – А на второй этаж не подняться – эскалатор не работает. Вы уж нас пустите, а то как пить дать авария случится.

– И не одна, – буркнул ломкий юношеский голос за Алениной спиной. И вслед за тем целый хор начал нестройно выражаться в том смысле, что закрывать одновременно два вокзальных туалета – это по меньшей мере некорректно.

– Черт! – в очередной раз сказал мужчина. – Ну не черт ли побери?!

– Вообще чертыхаться в таком количестве вредно, – произнесла Алена, как указывают в театральных ремарках, в сторону. – Накличете еще.

– Кого? – непонимающе посмотрел на нее мужчина, и Алена заметила, что он примерно одних с ней лет, высокий, худой, сероглазый и до крайности усталый. А может, и злой, потому что у некоторых мужчин крайняя злость проявляется в тенях под глазами и мученических складках у губ. И больше ничего, никаких признаков. Они умеют себя держать в руках и не срываться на конкретных людях. Как правило, достается только предметам почти абстрактным: чьей-то блудной прародительнице, или некоему фаллическому символу, или общеупотребительному вместилищу женского греха, ну и, как вариант, разжигателю адова пламени.

– Ну, его, – улыбнулась Алена, потому что мужчина ей понравился. Что с того, что они встретились на пороге столь неромантичного места, как туалет, и он помешал ей… помешал ей привести в надлежащее состояние некоторые свои внутренние органы, назовем это так. И что с того, что они сейчас разойдутся, как в море корабли! И вообще, какой-то там работник туалетно-вокзального обслуживания совершенно не пара для писательницы, детективщицы, красавицы, умницы, фантасмагорической женщины Алены Дмитриевой, которая приехала в Москву специально на рождественскую милонгу!

Милонга, чтоб вы знали (быстренько поясню, дабы никого не клинило на непонятках), – это вечеринка, на которой танцуют только аргентинское танго. А также танго-милонгу или танго-вальс. Иногда милонгу и вальс называют быстрым или медленным танго, но это объяснение годится только в том случае, если нет времени вдаваться в подробности – как в нашем случае. Тем паче что впереди может случиться оказия, и о коренных отличиях танго от милонги и от вальса поговорить все же удастся. Ну а сейчас вернемся к диалогу Алены и туалетного работника… помните, у Евгения Шварца в «Каине Восемнадцатом»? «Поговори со мной, туалетный работник!» Похоже, правда?

Итак, Алена улыбнулась туалетному работнику и сказала:

– Ну, его… о котором говорят: помяни черта, а он тут как тут.

– Нет, ну что это за издевательство, – простонала какая-то высокая худенькая бледненькая девушка в вязаной, глухо натянутой на лоб шапочке, протискиваясь сквозь толпу. – Я не могу больше, не могу, понимаете?! Я беременная, у меня токсикоз первых месяцев, меня сейчас вырвет! Прямо здесь! Пропустите меня к унитазу!

Она зажала рот рукой, и сероглазый мужчина на всякий случай отпрянул к стене, чтобы себя обезопасить, а потом во весь голос заорал:

– Василий Петрович! Громовой!

– Ну чего? – отозвался и впрямь устрашающий, воистину громовой бас, и вокруг Алены раздались смешки. Она и сама хохотнула за компанию.

– Я одну девушку пропущу, – крикнул сероглазый. – Она беременная!

– Не верю! – отозвался Громовой. – Или девушка, или беременная, оба-два разом – понятия взаимоисключающие.

– Философ, иди ты! – несказанно удивился кто-то в толпе.

– Мне плохо! – взвизгнула взаимоисключающая беременная девушка. – Я сейчас… сейчас…

Алена сунула руку в сумку и выхватила полиэтиленовый пакет. В нем лежало яблоко, взятое в дорогу, но не съеденное за отсутствием аппетита. Яблоко Алена вытряхнула в сумку, а пакет протянула девушке.

Та глянула недоумевающе.

В эту минуту из туалетных недр явился человек, который с успехом мог бы сыграть Портоса в новой версии бессмертного романа Дюма.

– Ну что? – повернулся к нему сероглазый.

– Да все то же, – сердито буркнул Портос, и сразу стало ясно, что это и есть Василий Петрович Громовой. – Крест, восемь С, бутерброд. – И он потряс пластиковым пакетом, в котором лежал самый обыкновенный бутерброд: ломтик белого хлеба с колбасой.

– Колбаса!.. – в ужасе простонала девушка, выхватила у Алены пакет и ринулась прочь, прижимая его ко рту. Толпа сочувственно расступилась перед ней.

– Бутерброд? – печально проговорил сероглазый. – Опять упакованный, конечно? Понятно… Безнадега…

– Вызывай оперативников, короче, – сказал Громовой. – Нашей самодеятельностью тут не обойдешься.

Сероглазый «туалетный работник», который, как теперь легко было догадаться, оказался работником вовсе даже милицейским, достал телефон и начал нажимать на кнопки, а Громовой встал около турникета, взялся за него обеими руками и возвестил, что туалет закрывается на неопределенное время в связи с тем, что в нем произошел несчастный случай, поэтому необходимо обеспечить беспрепятственную работу оперативной бригады, которая сейчас прибудет.

Его голос слышен был примерно половине вокзала, поэтому Алене пришлось приложить немало усилий, чтобы выбраться из толпы, которая немедленно собралась на манящее слово «несчастный случай». Вечная трагикомедия нашей жизни, никуда от нее не денешься.

Поднявшись